Но ему было плевать, потому что он кончил четвертый раз за ночь, уткнувшись лицом в подушку и пуская на нее слюни и слезы, – от далеко не нежных движений, от грубоватых рук, которые оставляли на нем синяки, грязный от пота и спермы, задыхаясь от восторга, от стыда, от свободы, от яростной жажды тела другого человека…

***

Проснувшись, он обнаружил, что обнимает Имса. Тот не спал и внимательно смотрел на него. Глаза у него были сейчас не серые, а зеленые, нечитаемые.

Артур все вспомнил, и на него моментом обрушилась дурнота. Нельзя, этого было делать нельзя... Он не мог бы объяснить, почему, но чувствовал страшный запрет. И дело было не в том, что Имс был парень или коллега. Дело было в том, что Имс был Имс. Его нельзя было пускать в свою жизнь, это могло закончиться плохо, очень плохо, Артур предвидел.

– Артур, только не начинай… – словно прочитал его мысли Имс и тяжело вздохнул.

Артур молча убрал его руки и встал с постели, открыл шкаф, вынул полотенце и халат.

– Я пойду приму ванну, – спокойно сказал он, стараясь не смотреть на растерзанную постель и особенно – на Имса. – А тебе пора уходить. Я… я завтра сообщу профессору, что прекращаю работу.

– Артур, ну что за детство!

– Имс.

И Имс замолчал.

Артур открыл воду, сел на край ванны и стал слушать, как Имс одевается. Квартира была маленькой, каждый звук раздавался в ней отчетливо.

Хлопнула входная дверь, и Артура, словно магнитом, притянуло к окну. Он стоял и смотрел, как Имс выбежал из двери, быстро спустился по ступеням крыльца, открыл дверцу лимузина – смотрел и не мог оторваться, что-то рвалось в нем, и было так больно, что Артур не мог вдохнуть. Что-то острое бритвенным лезвием встало поперек горла, и никак нельзя было глотнуть воздуха. И нельзя было отойти от окна, ни за что.

Имс вдруг поднял глаза – и увидел его. Шарахаться было поздно. Имс увидел все: как Артур смотрит, и как бессильно опирается спиной на стену сбоку окна, и как судорожно зажимает в руках занавеску.

Дверь распахнулась через минуту, Артур даже и не подумал ее закрыть, и Имс влетел в комнату, как разъяренный вепрь, притиснул Артура к стенке, сжал шею обеими руками.

– Такие зануды и моралисты, как ты, вечно все портят, но я тебе не дам испортить ничего, слышишь, Арти? Не дам, ты меня понял? Я чуть не сглупил только что, потому что поверил, что тебе это не нужно! А тебе – нужно, Артур, так же, как и мне, поэтому больше этот номер не пройдет, дошло?

Артур кивнул и закрыл глаза. Он дрожал крупной дрожью, и колени у него подгибались, он тихо оседал в руках Имса.

– А вот теперь иди в ванну и потом приходи в постель, – ухмыльнулся Имс, отпуская его. – Мне надо выпить кофе и покурить, ты меня довел капитально.

Когда Артур вернулся из ванной, Имс действительно лежал в кровати, читал книгу и курил. На столике рядом стояла выпитая чашка кофе. И дымилась еще одна – для Артура. Имс уже вполне освоился. Моментальная адаптация.

– Ложись, – кивнул он на место рядом с собой.

Артур лег на краешек кровати, лежал и боялся повернуться. Его до сих пор била дрожь.

– Артур, – мягко проговорил Имс и положил ему руку на плечо.

– Не трогай меня, – сказал Артур. – Не трогай.

– Сам ведь придешь ко мне через пять минут, – сказал Имс. – Я знаю. Я все про нас знаю с самого начала.

И Артур, конечно, пришел.

Глава 18

Артур

– В следующий раз свожу тебя в Кармартен, на родину Мерлина. Настоящего Мерлина, я имею в виду, – пообещал Имс, когда поезд нес их обратно из Кембриджа в Лондон. – А сейчас, к сожалению…

И Имс скривил пухлые губы, вспомнив, видать, о своих служебных обязанностях.

С того момента, как в библиотеке Лидделл-Хауса были обнаружены столь диковинные находки, для Артура время полетело вперед, словно вспугнутая птица.

Он помнил все эпизодами, словно вспышками: вот они тем вечером все же выходят к гостям, и Имс смеется и остроумничает с соседями, и только Артур видит в этом некоторую искусственность, а так Имс держится божественно;

вот они едут на старинном лимузине по осенним, все сильнее желтеющим и грустнеющим полям, и Имс выжимает из довоенного авто вполне приличную скорость;

вот Имс быстро и резко трахает его, бесцеремонно нагнув над ванной и зажав рот ладонью, а сам громко рычит, пульсирует внутри, и его пот стекает по спине Артура, которому почему-то намертво в память врезаются фигурка оленя в нише маленького окна на ванной и ваза, стилизованная под греческую амфору;

вот снова в окнах экспресса мелькают каменные перевалы, редкие перелески, мосты через речки с антрацитово-черной водой, железнодорожные станции, а в вагоне едет самого разного сорта народец – студенты в ботинках-камелотах и с рюкзаками, неотрывно читающие что-то на своих ридерах, старик в зеленоватом пиджаке в клетку с заколкой на лацкане в виде ландыша и с белыми, как снег, волосами, две седенькие старушки с по-овечьи завитыми локонами…

В Лондоне они еще успели навестить дядю Роберта и прогуляться с ним в Тауэр, покормили воронов – баронет их всех знал по именам и прекрасно отличал друг от друга: его любимцем был самый толстый из всех, отливающий синевой Тор. Но все это Артур видел и запоминал как во сне: им владели совсем другие мысли.

В Москве шли дожди – уже из Шереметьево была видна влажная серая кисейная завеса, нависшая над столицей. Дороги были раскисшими.

***

Артур будто возвращался в чужой город, к навязанным ролям. И он не мог определить: то ли предпочел бы остаться простым ассистентом, не знавшим никаких запредельных загадок и не видевшим снов, вытеснивших реальность, или же, наоборот, желал бы никогда не слышать о корпорации и своих должностных инструкциях.

Ему хотелось побыть одному, и, несмотря на недовольные взгляды Имса, Артур проводил его и поехал домой.

Собственная квартира встретила его тишиной, пустотой и спокойствием, хитрым и лживым, как улыбка мошенника.

Артур раздраженно сорвал с себя одежду и пошел в душ.

Похоже, от всех этих нервов он начал еще и заболевать – в горле словно поселилась терка, в носу противно свербело, лоб горел. Болел он крайне редко.

Он стоял в душе и думал об Имсе, он лежал в постели, смотрел в потолок и думал об Имсе, но когда Имс позвонил, он ощутил почти раздражение.

Имс, разумеется, почувствовал это тут же.

– Чего ты злишься? Артур?

Слышимость была прекрасная, и Артур слышал, будто в той же комнате находился, как Имс возится на кухне, открывает бутылку вина, наливает его в стакан, прикуривает сигарету, затягивается, выдыхает дым. Он, казалось, явственно чувствовал запах этих крепких сигарет, шампуня Имса и – самого Имса.

Блядь.

Он злился на Имса – за то, что тот не может оставить его в покое ни на час, он злился на себя еще сильнее – за то, что поехал домой, а не остался с ним рядом, на своем единственно правильном месте. И еще злился, что не может Имсу об этом сказать, уронить лицо.

– Я не злюсь, – сказал Артур.

И Имс, черт его дери, засмеялся.

– Дорогуша, мы съездили очень мило и более чем плодотворно. Еще немного – и мы во всем разберемся. А ты совсем зря уехал – я тут пью вино, очень неплохое, кстати...

– Я слышу, – сообщил Артур.

Он, серьезно, был готов уже плюнуть на все и кинуться к Имсу, несмотря на усталость.

– Ты ведь не найдешь разгадку без меня, зачем ты уехал? Из вредности?

– Просто хочу немного побыть один, это преступление?

Имс помолчал.

– Знаешь, мне все равно, что там крутится в твоей красивой голове. Знаю, что ты пытаешься понять… и разобраться, это понятно. Но не вздумай убегать от меня, слышишь, Артур?

– Ты знаешь, что я иногда почти ненавижу тебя, Имс?

Последовала довольно долгая пауза.

Имс должен был почти докурить, подумал Артур.