– Или водится с нечистой силой, да, Арти? – подмигнул ему Имс. – Ведь так все думают… И коробочку эту у нас под капотом тоже считают дьявольской штучкой…

– А ты веришь в его открытия, я вижу?

– Я верю, – серьезно сказал Имс. – Только сейчас, кроме нас, мало кто их признает. И марсиане, и искусственный разум, и фотография мыслей, и аура предметов… Потом это все будут открывать заново. Он просто опередил свое время.

– И машина времени? И Тунгусская катастрофа, да, Имс? – веселясь неизвестно чему и с наслаждением перекатывая на языке странное имя, спрашивал Артур.

– Башня Ворденклифф через ионосферу вполне могла передать огромную энергию в другую часть света, а метеорита ведь так и не нашли, – кивнул Имс. – А машина времени … Да, Арти, и машина времени тоже.

– Почему ты меня так называешь?

– Хочется, – ответил Имс и резко прибавил скорость.

***

Как бледную киноленту, Артур созерцал дни, когда они работали вместе с Имсом в лаборатории над темой снов, – Тесла видел в Имсе перспективного молодого ученого, всячески расхваливал его перед Артуром, но Артуру не надо было никаких дифирамбов, он понял, что увяз в обаянии своего нечаянного напарника, как птичка в жидком асфальте, еще тогда, в их первую поездку в лимузине, когда они вынеслись за город в прозрачных лиловых сумерках с показаниями спидометра под 150 километров в час: свежий ветер облизывал Артуру лицо, и он часто дышал, слушая смех и болтовню Имса.

В опытах пока мало что получалось, они видели одни и те же сны, если задавали общие ориентиры, картинка сходилась почти во всем, но главная-то задача была другой – изобрести аппарат, синхронизирующий сигналы мозга, так, чтобы два человека оказывались в одном и том же пространстве сна и могли осознанно действовать в нем. Осознавать уже получалось, даже управлять сонной реальностью в какой-то мере получалось, а вот встретиться во снах они никак пока не могли. Они настраивали прибор сначала на сны Имса, потом на сны Артура, но ничего не выходило. Многие замыслы и схемы Теслы, набросанные быстро, словно бы впопыхах, рассеянно, вперемешку с другими темами (а их были десятки, сотни – гениальных чертежей, описаний, результатов опытов, гипотез, Артуру становилось не по себе, когда он видел все эти груды бумаг) были им не до конца понятны, что-то вообще казалось фантастикой, но они пытались – додумать, понять, воплотить…

В тот вечер Артур вспылил, не смог сдержать раздражение, все показалось ему бесплодным, надуманным, напрасной тратой времени. Он понял, что в самую свою золотую пору, в расцвете юности, когда закладывалась его карьера, он связался с совершеннейшим безумцем, что тот бредит – потому что давно и безнадежно болен, одинок и изначально поврежден в уме.

И еще понял, что тратит драгоценное время в компании парня, который, похоже, тоже немножко сумасшедший, да еще и самовлюблен до ужаса, и что вообще эти отношения никак не полезны для Артура – ведь он хотел жениться, завести детей, желал большую дружную семью, с подарками на рождество и общими ужинами. Он чувствовал, что свернул вовсе не туда, и на то, чтобы вывернуть обратно, восстановить правильный баланс, понадобится не один месяц, а может быть, и не один год, и ощущал горечь, ощущал себя чужим здесь, и все было неправильно, абсолютно все.

Имс же напевал что-то по-французски, возясь с чертежами, и все меланхолические рефлексии обходили его стороной.

– Слышал несколько лет назад в Париже в кабаре одну девушку, – пояснил он Артуру, словно тот нуждался в пояснениях. – Сама как серый воробушек, никому не известная девчонка, но голос… Я сидел и давил в себе слезы, как какая-нибудь институтка, веришь? А ты что любишь, Арти?

– Это Эдит Пиаф, Имс, – сказал Артур. – И вообще, оставь меня в покое.

***

Артур никогда раньше не напивался. Да вообще, он почти не пил раньше виски, разве что совсем на донышке. Иногда в свои двадцать пять он сам себе казался стариком, так размеренно жил: все по режиму, все по правилам. Так противно. Но жалость к себе все же была еще противнее.

Когда его нашел Имс, благо бар находился наискосок от лаборатории, Артур уже едва мог передвигаться самостоятельно. И тут, конечно, Имс со своим красным кабриолетом – они его испытывали уже месяц, даже газеты начали терять интерес к эксперименту, а он действительно все ездил и ездил – на энергии этой таинственной дьявольской коробочки. Так вот, Имс – он тащил Артура в автомобиль, а потом в его квартиру по лестнице на плече, как добычу, а Артур не хотел быть добычей, нет. Он пытался отбиваться и даже укусить Имса, хлопал ладонями по его плечам и комкал тонкую клетчатую рубашку на его спине.

Имс выудил из кармана у Артура ключ, открыл дверь, внес свою ношу внутрь и поставил к стене. Артур опирался лопатками на стену и дышал открытым ртом, прикрыв глаза.

Имс пинком закрыл дверь с внутренней стороны.

– Имс… я думаю… тебе надо уйти… – пробормотал Артур. – Спасибо… ты и так уже помог…

– А я не думаю, что мне надо уйти, – глухо сказал Имс. – Я думаю совсем наоборот.

Он дернул на Артуре ремень и сразу запустил руки под брюки и белье, жадно оглаживая и тиская ягодицы. Артур дернулся – и застонал, и вцепился в имсовы плечи.

– Я ждал этого момента с тех пор, как тебя увидел в первый раз, – сказал Имс. – Я уже тогда знал, что это произойдет…

– Ты всегда все знаешь наперед, – скривился Артур, но тут же снова застонал, когда Имс стал мелко кусать его за шею.

Уже на кровати, раздевая Артура, рывками сдирая с него жилетку, рубашку, брюки, трусы, кидая все это по углам, Имс спросил, сам задыхаясь:

– У тебя ведь уже все было с мужчинами, да, Артур? Когда же ты успел? Где?

– Однажды, – прошептал Артур. – Только однажды, и недолго... Я был в Лондоне в служебной поездке… Я не… не такой.

– Как же он тебя зацепил, Арти, такого правильного?

– Он был… похож на тебя, – выдавил Артур.

– Поэтому ты так смотрел на меня, да? Поэтому? Видел во мне его? Пунктик на британцев теперь, да?

– Нет, – уже прохрипел Артур, потому что Имс вдруг с неожиданной злостью взял его за горло. – Он был совсем не такой… красивый…

Имс взглянул внимательно ему в лицо, хмыкнул, отпустил и шлепнул по заднице.

– Теперь будешь весь мой, – заявил он.

И Артур даже не смог ничего возразить. Ему было непривычно сладко с Имсом, никогда ни с кем так сладко не было, он щупал его мускулы, пытался ответить на поцелуи, облизывал его полные губы, упиваясь моментом. А потом совершенно бесстыдно извивался и приподнимался на лопатках от удовольствия, когда Имс, наконец, начал в нем двигаться, прижав его к кровати своим тяжелым телом. И, кажется, не только стонал и кричал, но и умолял, и требовал еще и еще, хотя они оба уже взмокли, как лошади после бешеного забега, но Артуру все было мало – он хотел, чтобы это никогда не кончалось.

В голове у него рассыпались искрами красные и золотые фейерверки, и такие же фейерверки взрывались в каждой клетке его истерзанного, утомленного Имсом тела. Имс делал с ним такие вещи, о которых Артур знал только понаслышке, да и то не был уверен, что это правда – ему казалось, даже не все женщины легкого поведения на такое соглашаются… Но ни у одной женщины он еще не встречал такого рта, как у Имса, и не одна женщина не смогла бы вытворять такое с его членом, такое, от чего Артур орал, как резаный, так ему было стыдно и хорошо.

Вообще, еще никто – ни доступные девушки, ни тем более тот мужчина-англичанин – не целовал абсолютно все его тело, не гладил и не щупал везде, как Имс, так, что ничего тайного не оставалось. Артур чувствовал себя чьей-то собственностью впервые в жизни. Это было упоительно. И жутковато. С ним случилось то, чего он больше всего на свете боялся и о чем больше всего тайно мечтал – он потерял контроль. Не только над ситуацией, но и над собой. Потому что тот парень, который сейчас со стонами публичной девки терся о другого парня, глумливого, похабного и, как оказалось, татуированного, как матрос (тоже мне, молодой ученый!) – не был Артуром, которого все знали. Не был даже тем Артуром, которого он сам знал.