одинаковому куску леса одинаковой густоты и теперь переходил с делянки на делянку и обратно с топором и

меркой в руках, измеряя объем поваленных деревьев и помечая зарубкой те места, где их следовало перепилить.

Мне он подмигнул, проходя мимо, и прокричал так, чтобы слышали другие:

— Как вам нравятся наши молодожены? Кажется, они, неплохо усвоили одну из главных супружеских

обязанностей, а?

И я ответил ему тоже громко, как мог:

— Да… Неплохо…

Ответив это, я приосанился немного и расправил плечи, окидывая взглядом делянки, на которых кипела

работа. Похоже, что и я был тут в некотором роде не лишний. Как-никак потребовалось в чем-то и мое высокое

мнение. И труд мой тоже не отвергался, только мало я себя в нем проявлял. Заметив, что мастер больше

топчется на участке высокого парня, я перебрался к черноглазому и там поискал глазами, кого бы освободить от

инструмента.

Тонкая девушка отдала мне свой топор, а сама потащила в костер сучья. Не такая она, правда, была

тонкая, если судить по тому, как обозначили выпуклости ее тела трикотажные штаны и футболка. А руки ее,

несмотря на тонкость, без особенных усилий поднимали и кидали в костер самые тяжелые сучья. Ее

подведенные темным цветом блестящие глаза с веселым одобрением обращались к черноглазому парню,

валившему в нашу сторону от кромки леса все новые и новые деревья, рот раскрылся от частого дыхания, и

краска с губ давно сползла вместе с потом. Они, конечно, не стали от этого менее привлекательны, ее губы, хотя

сама она была, пожалуй, другого мнения на этот счет. Но пусть она сама была другого мнения. Это ничего не

меняло в ней. И, конечно, у меня тоже могла быть в жизни такая же стройная и сильная дочь, забывающая при

случае о краске на губах.

Приняв от нее топор, я прикинул его в руке. Он был не совсем привычной для меня формы. Но мои

запачканные в смоле ладони быстро к нему применились, и скоро я обогнал в работе широкоплечую

полногрудую девушку, одетую в коричневые лыжные брюки и в темно-зеленую блузку с короткими рукавами.

Пока она очищала от сучьев два дерева, я очистил три.

Могло бы и дальше так пойти, но тут рядом со мной оказался невысокий крепкий парень в голубой

застиранной майке. С ним тягаться стало труднее, потому что он работал прямо-таки не переводя дыхания.

Непонятно, что его понуждало к этому. Как видно, он вознамерился заработать в этот день изрядную кучу денег,

потому и действовал, наверно, с такой торопливостью. Обрубив сучья у одного лежачего дерева и отхватив у

него топором вершину, он так быстро принимался за соседнее, что перерывы между ударами его топора даже в

эти моменты не удлинялись.

Пришлось мне тоже скинуть пиджак и снять рубашку с галстуком. Однако и после этого я обгонял его

лишь в тех случаях, когда мне попадалось дерево с длинным голым стволом, а ему — какая-нибудь кряжистая

ель, вся в сучьях от комля до вершины. Но стоило на такое же дерево напороться мне, как вперед уходил он.

Пытаясь хоть как-нибудь заставить его приостановиться, я крикнул ему, кивая на черноглазого парня и его

белокурую жену, посылавших нам с треском и звоном эти деревья:

— Победа, кажется, будет на нашей стороне!

Крикнув это, я воткнул топор в свежий пень и полез в карман за платком, намереваясь вытереть пот с

лица. Этим самым я как бы и его тоже соблазнял на передышку. Но он к тому времени уже успел нацелиться

острием топора в очередной сук, и. хотя приостановил взмах, выслушивая меня, но ровно настолько, чтобы

ответить:

— А иначе и быть не могло. На равноценных участках наш обязательно опередит. Он такой!

Сказав это, парень вонзил топор в намеченный сук, завершая свой взмах, и тут же повторил это опять и

опять, продвигаясь вдоль ствола дерева с такой скоростью, что я моментально забыл и про носовой платок и про

пот на лице. Даже богатый свадебный обед, так обидно подразнивший мои ноздри, выпал на время из моей

памяти. Только одна забота осталась в моей голове — как бы не отстать от этого неутомимого, железного

дровосека и не уронить чести финского лесоруба. И кто знает, выдержал бы я или нет рядом с ним, если бы не

раздался вдруг веселый возглас мастера:

— Заканчивай, ребятки! Время истекло! Шабаш!

Правда, работа после этого не сразу прекратилась, только деревья перестали падать. А оба споривших

парня принялись теми же пилами разделывать поваленные стволы. Их молодые жены занялись уборкой сучьев.

Это заставило сучкорубов поторопиться. Пришлось и мне еще чуть быстрее махать напоследок топором. Руки у

меня дрожали, когда я сдавал свой топор мастеру, и в пустом животе все ходило ходуном. Остыв немного, я

натянул на себя рубаху, повязал галстук и, подхватив пиджак, направился туда, где нас поджидал грузовик.

64

В кузов машины я забрался одним из первых. За мной туда влезли обе молодые жены, которые за минуту

до этого помогли другим девушкам залить костры. Они влезли одновременно с двух сторон, свежие,

мокроволосые, пропахшие смолой и дымом, и молча улыбнулись друг другу, Я понял, что их так радовало. Они

неплохо заработали за эти два часа и, конечно, имели право радоваться такой прибавке к своему основному

жалованью. Уселись они рядом на переднюю доску и всю обратную дорогу пели, не умолкая даже в тех местах,

где машину подбрасывало на старых корневищах и ухабах.

Нет, свадебный стол не напрасно меня подразнил. Он опять предстал передо мной, и на этот раз никто не

тянул возле него канители, тем более что день уже подходил к концу. Вечернее солнце, готовясь уйти за кромку

леса, светило напоследок в окна комнаты розовыми боковыми лучами, заставляя все стеклянное на столе играть

и переливаться разным цветом. Помыться и переодеться все успели за какие-нибудь пятнадцать минут — и вот

уже сидели вокруг стола. Я тоже сидел. Мое место пришлось на середину стола. Справа от меня сидел директор

лесопункта, а слева мастер. Я спросил мастера:

— Сколько же денег они получат за свою работу, которую так быстро выполнили?

Он усмехнулся и ответил:

— Денег? Да ни копейки не получат. Кое-что другое они получили, и это будет поценнее денег.

Не знаю, про какую ценность он говорил. При мне ее им не раздавали. И сколько я ни смотрел вдоль

стола вправо и влево, ни у кого из парней и девушек не заметил в руках ничего такого, что не относилось бы к

столу. Только лица у всех, заново разрумяненные и освеженные водой, были на этот раз довольные и радостные.

От прежней хмурости не осталось даже признаков. И это доказывало, что ценность действительно уже

находилась у каждого в кармане, или за пазухой, или где-то в другом месте.

Головы девушек опять освободились от платков, и тяжелые косы белокурой жены немедленно

воспользовались этим, чтобы свеситься позади спинки стула почти до полу. Обе молодые жены, снова одетые в

белые платья, сидели рядом, подпираемые с двух сторон своими молодыми мужьями. Они сидели напротив

меня по другую сторону стола, и мне хорошо было видно, с какой нежностью поглядывали мужья на своих

подруг. Но стоило одному из мужей встретить взгляд другого мужа, как оба они хмурились и отворачивались в

разные стороны. Из этого следовало, что мужья еще не успели получить упомянутые мастером ценности.

Мастер поднялся с наполненной рюмкой в руке и сказал:

— Итак, вопрос о первенстве покуда утрясен. Одна сторона еще раз подтвердила свое право называться

непобедимой. Но другая не отказалась от своей заявки на такое же право. Что ты с ней поделаешь? Прямо на

пятки наступает. Всего в два кубометра, да и то неполных, получилась разница в этот раз. Так что учтите это вы,

овеянный славой. Почивать вам на лаврах не придется.