Так вздумалось мне поразмыслить в те минуты, пока я пробирался из вагона в вагон, чтобы пообедать в

их походном ресторане, куда уже успел пройти со своими царапающими глазами беспокойный кержак. Почему

было мне не поразмыслить именно так? Дела мои складывались хорошо, несмотря на соседство кержака.

Русский поезд вез меня к их южному морю, где с великим нетерпением ждала меня моя женщина. Я ехал к ней,

чтобы забрать ее оттуда в свою далекую родную Суоми и уже больше никогда с ней не расставаться. Зачем было

мне отягощать свою голову какими-то иными раздумьями?

Вагон-ресторан был по внешности такой же, как все остальные вагоны, только без внутренних

перегородок. Вместо них в нем разместили два ряда столов, за которыми уже кое-где сидели люди. Я сел на

свободное место подальше от линялой рубахи кержака, устроившись так, что видел только его стриженый

затылок и черную от загара сухую шею. Женщина в белом переднике и желтой блузке принесла мне по моей

просьбе борщ со сметаной и хлебом. На второе я съел тарелку рисовой каши с жареной бараниной, запив все

это двумя бутылками кефира.

Пока я обедал, поезд останавливался два раза у маленьких станций, окруженных зеленью деревьев и

акаций, и потом снова двигался на юго-запад по залитой солнцем открытой равнине, так мало тронутой рукой

человека. И еще одно стадо, на этот раз рогатое, мелькнуло за окном вагона.

А в нескольких километрах далее паслись лошади. Они паслись близко к железной дороге, и поезд

спугнул их с места. Но понеслись они не прочь от поезда, а рядом с ним, как бы желая его обогнать. Их рыжие

хвосты и гривы развевались на ветру за окнами вагона до тех пор, пока вожак табуна не догадался свернуть в

сторону. Тогда и весь этот рыжий поток устремился вслед за ним к далеким холмам и вмиг остался позади

поезда.

Когда я возвращался в свой вагон, поезд еще раз остановился. Я выглянул наружу с площадки чужого

вагона, но не заметил никаких признаков станции. Зато я увидел еще одно стадо овец — на этот раз серых.

Выходит, что у них в стране было целых три стада, а не два, как я предполагал раньше. Но тут же я сообразил,

что они могли схитрить и объединить в одно те два стада. Объединив их в одно стадо, они снова подогнали его

к этому поезду, чтобы поразить приезжего финна своим богатством. Но приезжий финн разгадал их трюк,

уяснив заодно, почему это стадо оказалось вдвое крупнее тех двух. А серый цвет оно приобрело весьма

простым способом — от смеси белого с черным. Так просто объясняется все это явление, верно, Юсси? Уж мы-

то с тобой знаем, в какой подноготной у них шило запрятано.

Поезд остановился из-за того, что стадо овец оказалось на его пути. Пересекая невысокую насыпь, оно

растянулось на полкилометра вправо и влево от линии. И так как поезд стоял неподвижно, а паровоз не

производил шума, овцы шли неторопливо, пощипывая на ходу травку. За ними с той же неторопливостью

передвигались два пастуха с длинными палками. Один из них был в очках. Он шел позади стада. Другой,

постарше, остановился у паровоза, пропуская стадо мимо себя. Машинист крикнул ему с паровоза:

— Поторопи, поторопи свою армию. У нас же расписание!

А тот ответил невозмутимо:

— И у нас расписание, мил человек. Овца, она тоже по графику живет.

Машинист сказал:

— И все-таки поторопи. А то вот как возьму да пугну паром!

На это пожилой пастух ответил с тем же спокойствием:

— Да, был тут один дурак. Он товарный состав вел. Взял и пугнул. Стадо разделилось, да не поровну. А

как поезд пошел, меньшая-то половила вздумала вдруг на соединение кинуться — да прямо под колеса! Двух

маток подавил, негодяй, и одного ягненка.

— Ладно. Не тревожься. Переждем как-нибудь.

— Да уж немного и осталось-то. Сейчас пройдут последние.

Пока они так переговаривались, овцы пересекли полотно. Пастух выждал немного, заботливо глядя им

вслед, потом окинул взглядом опустевшее пространство и крикнул машинисту:

— Кажись, в порядке все! Трогай!

Он помахал машинисту рукой и последовал за своим товарищем. Машинист махнул ему в ответ и

скрылся внутри паровоза. А через минуту поезд снова тронулся, быстро набирая скорость, чтобы наверстать

упущенное время.

Я прошел в свой вагон. Кержака в купе еще не было. Супруги-геологи сидели на своих местах возле

столика, загородив от меня ногами подставку для влезания наверх. Меня они не сразу заметили, занятые

разговором о том, что видели в окно. Я присел на одну из нижних полок, поближе к двери, выжидая момент,

когда их ноги перестанут заслонять от меня подставку. Но они не торопились убирать прочь свои ноги. А

супруг, не вставая с места, даже попробовал заговорить со мной. Повернувшись ко мне, он спросил:

— А вы далеко ли путь держите?

Я ответил:

— В Сочи.

Он улыбнулся:

— Все мы тут едем в Сочи. Это само собой разумеется, поскольку поезд ведь дальше-то и не идет. Я имел

в виду спросить, в какой санаторий?

— В санаторий Ленсовета.

— А-а. Так вы из Ленинграда?

— Да…

Вот какой короткий получился у нас разговор. На этом ему бы и кончиться. Но молодому геологу тоже,

как видно, до всего было дело. Помолчав с минуту, он спросил:

— Вы первый раз едете в санаторий или бывали раньше?

И даже на это можно было ответить очень коротко: “Первый раз” или: “Да, бывал”. И разговор

приостановился бы снова. Но нелегкая потянула меня за язык сказать:

— Нет. У нас нет санаториев. Почти нет.

И, конечно, вслед за этим сразу же последовал новый вопрос:

— Где у вас? В Ленинграде?

Пришлось пояснить:

— Нет, в Финляндии.

Так повернулся этот разговор. Конечно, я мог бы и не упоминать про Финляндию, но что я от этого

терял? Я ехал в Сочи, чтобы забрать оттуда к себе их русскую женщину. А этот геолог не был Иваном, и в

наших лагерях во время войны он тоже не был. Чего мне было с ним стесняться? Он сказал удивленно:

— Ах, вот в чем дело! Вы из Финляндии?

— Да.

И тут в дверях проскрипел голос кержака:

— То-то я смотрю, будто личность не наша, да и выговор не тот.

Оказывается, он тоже успел вернуться из вагона-ресторана и теперь стоял у входа в купе, разглядывая

меня с новым любопытством. Его царапающие глаза, надежно упрятанные под густые серые брови, так и

скребли меня сверху донизу и обратно. Да, их, пожалуй, не зря сжигали, этих кержаков. Причина к тому,

наверно, имелась основательная, с чем я тоже полностью был согласен. Геолог спросил меня:

— Значит, путевку вы получили из Ленсовета?

Я ответил:

— Нет. У меня нету путевки.

Он удивился:

— А как же вы… без путевки-то?

— А так… Я просто посмотреть. Я тут уже смотрел кое-что. Колхозы и хозяйства разные… и в

Ленинграде строительство. А теперь вот хочу посмотреть, как у вас в санаториях живут.

Он сказал одобрительно:

— Правильно. Это вы хорошо задумали. Давно пора вашим людям познакомиться с нашей жизнью

поближе. Хватит нам чуждаться друг друга. К добру это не приводит. А маршрут вы избрали удачный. Сначала

понаблюдали советского человека в труде, а теперь увидите его отдыхающим на черноморском побережье

Кавказа.

— Я, может быть, еще и в Крым поеду оттуда.

— Ого, как у вас широко это задумано! Ну что ж. Чем больше увидите, тем лучше.

— Да, так у меня задумано.

И тут опять в дверях купе проскрипел голос кержака:

— От смотрения оно, конечно, польза. Да ведь кто как понимает это самое смотрение. Иной норовит

ничего не упустить из поля зрения, а иному и в окно вагона лень выглянуть.

Да, их все-таки не напрасно жгли, этих кержаков. И непонятно, почему не сожгли в свое время всех. Вот

одного для чего-то оставили, но не так уж обязательно было оставлять и его.