Спирт можно перерабатывать в каучук и резину.

Заглянешь на сульфат-целлюлозный комбинат, на гидролиз — вроде как радуешься: вот какую пользу дают деревянные обрезки!

А как проедешь по всем архангельским лесопильням — оторопь берет. Целлюлозный и гидролизный заводы в состоянии переработать в год шестьсот пятьдесят тысяч кубометров обрезков, а миллиона полтора кубов не используется для промышленной переработки. Это зависит от местоположения заводов и условий транспорта.

Маймаксанский лесопильный комбинат № 2 стоит на низком берегу реки Маймаксы как раз напротив гидролизного завода, перерабатывающего щепу в спирт. Река здесь не широка, но по ней идут с моря к Архангельску пароходы. О мосте или какой-нибудь канатной переправе не может быть и речи. Трамвайным вагончикам, перевозящим щепу, нет туда пути.

Для пассажиров существует переправа на пароходике. Я переехал на левый берег, прошел на завод.

Регулярно из заводских ворот выезжают нагруженные древесными обрезками автомашины и направляются на задворки.

В Донбассе пустую породу, вынутую из шахт, нагромождают высокими террикониками. Там экономят каждый метр земной поверхности, потому что земля ценится для сельского хозяйства.

На задворках комбината № 2 лежит просторное болото. Здесь не приходится экономить никому не нужную, «пустопорожнюю» землю, и здесь свалка растет вширь, растекаясь безобразной кляксой. Древесинные залежи причудливо расположились на болоте, напоминая формой диковинный архипелаг с островами, мысами, заливами и проливами.

Тут царит невообразимый хаос. Бугры и впадины. Ощетинившийся бурьян вставших на дыбы досок, палок и всяческих обломков.

Болотная сырость и колоссальное скопище гниющей древесины сделали это место очагом грибковых болезней и быстрого гнилостного разложения. Прошлогодние отбросы уже посерели под дождем и ветром и похожи на тлеющие кости. Рядом лежат вовсе почерневшие обломки, вывезенные в давние годы. Есть коричневые гнилушки, рассыпающиеся под ногой в труху. А часть уже распалась и смешалась с землей. Валят ведь сюда со дня основания завода. Место безлюдное, пожарная охрана сжигать не заставляет.

Свежие высыпки последнего года выделяются обширными пятнами приятного кремового цвета. Грустно становится, когда видишь чистенькие, светленькие обрезки досок и знаешь, что их удел — тоже превратиться в прах.

Колоссально древесинное кладбище Кегостровского комбината. Еще большее на Цигломенском.

Ближние лесопильни охотно отпускают крупные отходы населению на дрова. Но очень много остается всякой тонкой мелочи. Чтобы как-нибудь избавиться от опасных скоплений, некоторые заводы в многоснежные зимы зажигают свалки в феврале. Плотно спрессованная древесина горит при слабом доступе воздуха медленно. Кроме того, лежащие наверху снежные сугробы тают, заливают пламя, не дают ему разгореться слишком жарко. Ну, конечно, за сжиганием следят сторожа.

Об использовании обрезков в Архангельске начали говорить тридцать лет назад. Но одно время о щепках перестали думать: другие выдвинулись заботы. И тут опять видишь, каким тяжелым потрясением была война и насколько она приостановила нормальный ход нашей экономики.

Скоро наступит улучшение. Соломбальский сульфат-целлюлозный завод реконструируется, расширяется в четыре раза и станет способен переработать много щепы. Но одного его будет все-таки недостаточно. Теоретически все просто: лесопильные обрезки — ценное сырье. Да ведь топография Двинской дельты не изменится, доставлять щепу в Соломбалу с дальних островов не станет легче.

Производство и транспорт должны идти непрерывной цепью, и эта цепь должна быть одинакова во все времена года. Хорошо щепу сыпать в вагоны или в автосамосвалы и везти без перегрузок прямо из цеха в цех. А ежели несколько раз перегружать с колес на воду, в баржи да с воды снова на колеса, вскочат щепки в копеечку.

Думаю, что, кроме расширения Соломбальского сульфат-целлюлозного завода, придется еще что-то строить для переработки щепы на месте.

Из щепок можно вырабатывать не только бумагу, но и такую полезную продукцию, как древесные плиты. В этом случае древесина режется в мелкую стружку, пропитывается клеем и прессуется в плиты любого нужного размера и любой толщины. Плиты идут на изготовление мебели и применяются в строительстве.

Следует сказать об одном весьма распространенном заблуждении. У нас почему-то принято думать, что потери допускаются только на лесозаготовках. Увы, таково свойство всей вообще добывающей промышленности.

Из руд извлекается половина содержащихся в них металлов, теряется половина каменного угля, из земных недр выкачивается не более сорока процентов нефти, совсем недавно мы начали использовать природный газ, но и сейчас много газа уничтожается сжиганием в факелах.

Горы древесных обрезком мы видим; в недра земли не заглядываем. А именно там потери наиболее тяжелы: лес можно вырастить сызнова на прежнем месте, новую нефть не вырастишь.

Надо совершенствовать формы добычи всех видов природных богатств, и нельзя обвинять одних только лесорубов.

Но и лесорубам не резон, кивая на неисправных соседей, оправдывать непорядки в своем доме. Нет, их надо устранять, и такая задача сейчас ставится и выполняется.

В последние десять лет в нашей стране усиленно строят новые целлюлозно-бумажные комбинаты и реконструируют существующие. Сегежа, Кондопога, Балахна, Архбум, камские бумажные комбинаты обновились, расширились и пережили второе рождение. Вступили в действие Котласский комбинат в Архангельской области и Красноярский в Сибири. Сооружается Братский лесопромышленный комплекс, где никаких отбросов не будет, все пойдет в дело.

Целлюлозная промышленность играет в народном хозяйстве достаточно важную роль. Это ведь не только бумага и картон, но искусственный шелк, штапель, ткани для одежды, трикотаж и множество всякой всячины.

На строительство целлюлозно-бумажного комбината требуется длительное время и уйма денег. Каждый комбинат — это много цехов, сложное оборудование, большие здания, куда надо упрятать такие крупные вещи, как варочные котлы высотой с десятиэтажный дом, длинные вереницы промывочных бассейнов, установки для очистки воды, сушильные и бумагоделательные машины.

Казалось бы, как много строят. А горы неликвидной древесины в леспромхозах словно бы не убавляются.

Сделано начало, а основная работа еще впереди. Она займет не одну пятилетку. Надо строить и строить!

О самом главном

Там, где стоит город Золотоноша, в давние тысячелетия протекал Днепр. А теперь из Золотоноши Днепра не увидишь: откатился к западу километров на тридцать и течет около Канева и Черкасс.

Бойкая речная вода тысячелетиями размывала правый берег, а перемытый грунт откладывала на левом, и вот теперь правый берег высится крутой обрывистой горой, а на левом лежат широкие плоские террасы, они постепенно опускаются к речной низменной пойме. На самых верхних и самых древних террасах успел образоваться чернозем, на более молодых состав почв весьма пестр, есть там много песков. Почвы Золотоношского района, входившего прежде в состав Полтавской губернии, изучены еще в конце прошлого века коллективом исследователей под руководством великого ученого В. В. Докучаева.

Пески плохи для сельского хозяйства, но годятся для сосны. На левобережных террасах разбросаны небольшими кусочками государственные леса Золотоношского лесхоззага, прежде относившегося к Полтавской, а ныне Черкасской области.

Шестьдесят лесных островков, и в них 25 тысяч гектаров. Растянулись они вдоль Днепра на 110 километров — от села Лепляво до Великой Буромки. Но растянулись не равномерно, а сбились в пять архипелагов, чему и соответствует разделение их на пять лесничеств.