— Значит, вы полагаете, все основывается лишь на этом? — задумчиво спросил Норман.

— А разве это не так? — холодно переспросила Джейн.

— Убийство, — сказал Норман Гейл, — касается не только жертвы и преступника. Оно также задевает и невинных. Вы и я невиновны, но тень этого убийства ложится и на нас. И никто не знает, каким образом это повлияет в будущем на нашу жизнь.

Джейн была человеком хладнокровным и здравомыслящим, но эта фраза заставила ее вздрогнуть.

— Не нужно так говорить, а то мне становится страшно.

Да я и сам немного побаиваюсь, — сказал Гейл.

Глава шестая. СОВЕЩАНИЕ

Эркюль Пуаро снова встретился со своим другом инспектором Джэппом. У Джэппа на лице заиграла улыбка.

— Привет, старина, — сказал он. — А ведь вы чуть было не угодили за решетку.

— Боюсь, — сказал Пуаро, — что такая случайность может повредить мне в моих делах.

— А что? — Джэпп по-прежнему улыбался. — Иногда в детективных романах и детективы превращаются в преступников.

К ним подошел высокий худой человек с умным, меланхолическим лицом. Джэпп представил его.

— Мосье Фурнье из Сюрте. Приехал сюда для совместной работы по этому делу.

— Мне кажется, я уже имел удовольствие встречаться с вами, мосье Пуаро. Это было год назад, — сказал Фурнье, кланяясь и обмениваясь рукопожатием. — И, кроме того, я много слышал о вас от мосье Жиро.

Чуть заметная улыбка скользнула по его губам. И Пуаро, очень хорошо представивший себе, в каких именно выражениях Жиро мог рассказывать о нем, тоже сдержанно улыбнулся в ответ.

— Я вас прошу, джентльмены, — сказал Пуаро, — поужинать со мной у меня дома. Конечно, в том случае, если вы не имеете возражений против моего сотрудничества в этом деле. Я уже пригласил мэтра Тибольта.

— Ну, что вы, старина! — воскликнул Джэпп, дружески хлопнув его по плечу. — Вы ведь, можно сказать, здесь гвоздь программы.

— Мы будем польщены, — церемонно ответил француз.

— Дело ведь в том, — сказал Пуаро, — что я сейчас обеспокоен тем, как реабилитировать себя. Эту мысль я уже высказал одной прелестной молодой леди.

— Этим присяжным вы явно пришлись не по вкусу, — сказал Джэпп и снова улыбнулся. — Шутка, каких я уже не слышал много лет.

Во время прекрасного ужина, устроенного маленьким бельгийцем, друзья по молчаливому согласию ни словом не обмолвились о преступлении.

— Оказывается, и в Англии можно приятно поужинать, — с удовольствием заметил Фурнье, искусно пуская в дело заботливо приготовленную зубочистку.

— Восхитительный ужин, мосье Пуаро, — сказал Ти-больт.

— Немного офранцуженный, но действительно превосходный, — согласился Джэпп.

— Пища всегда должна легко ложиться на желудок, — сказал Пуаро. — Ей не следует быть настолько тяжелой, чтобы парализовать мысль.

— Не могу сказать, чтобы мой желудок доставлял мне какие-нибудь неприятности, — сказал Джэпп. — Но с вашим замечанием я не спорю. А теперь можно заняться и делами. Я слышал, у мосье Тибольта сегодня вечером какая-то деловая встреча. Поэтому я предлагаю прежде всего проконсультироваться с ним по вопросам, которые кажутся нам существенными.

— Як вашим услугам, господа. Вполне естественно, здесь я могу говорить свободнее, чем в зале суда. Перед заседанием у меня состоялся минутный разговор с инспектором Джэппом, он мне намекнул, как себя вести, — излагать только необходимые для суда факты.

— Совершенно верно, — подтвердил Джэпп. — Ни к чему раньше времени раскрывать карты. А сейчас мы выслушаем все, известное вам об этой Жизель.

— Говоря откровенно, я знаю о ней совсем мало. Пожалуй, то, что и все, что было на виду. Что же касается ее личной жизни, то здесь мне известно и того меньше. Очевидно, мосье Фурнье сможет рассказать вам больше меня. Но вот что я могу вам сообщить: мадам Жизель была таким человеком, которого у вас в Англии называют личностью с сильным характером. В этом смысле она была уникальна. О ее прошлой жизни ничего не известно. В молодости она была хороша собой, но после оспы внешность ее подурнела. У меня сложилось мнение, что эта женщина любила силу. Она и сама обладала огромной силой, была энергичным, волевым и способным дельцом. Она принадлежала к тому типу бесчувственных хладнокровных француженок, которые никогда не позволяли своим чувствам превалировать над делами. Но у нее была твердая репутация человека, занимавшегося своим делом до педантичности честно.

Он взглянул на Фурнье, как бы ища у него поддержки. Фурнье меланхолически кивнул.

— Да, — сказал он, — по ее собственным представлениям, она была человек честный. И все же ее можно было бы привлечь к ответу перед законом.

— Вы хотите сказать, что она…

— Занималась шантажом, — закончил Фурнье.

— Шантажом? — словно эхо, переспросил Джэпп.

— Да, именно шантажом, но весьма странного свойства. Правилом мадам Жизель было давать деньги под проценты на условиях, которые здесь, у вас в стране, называются «лишь под расписку». Она вела себя благоразумно, когда решала, какую сумму и на каких условиях она собиралась ссудить. Но она пользовалась своими собственными методами, когда дело касалось возврата ей денег.

Пуаро с огромным интересом слушал мосье Фурнье.

— Как сегодня уже упомянул мэтр Тибольт, клиентами мадам Жизель были лица высшего общества и люди определенных профессий: врачи, адвокаты, учителя. Все они не могли пренебрегать общественным мнением, а у мадам Жизель были свои особые пути получения информации об этих людях… У нее было правилом до выдачи денег собрать о своем клиенте как можно больше сведений. Речь, конечно, идет о крупных суммах. И могу сказать, ее система сбора информации была превосходной. Я повторю только что сказанное нашим уважаемым другом: в своих глазах мадам Жизель была до щепетильности честной. Но она доверяла лишь тем, кто доверял ей. Я абсолютно уверен, что она никогда не использовала порочащие человека факты, никогда не разглашала тайны людей, пока была уверена в возврате денег.

— Вы хотите сказать, что эти тайны служили для нее чем-то вроде гарантии? — спросил Пауро.

— Совершенно верно. Но уж если она пускала их в дело, то становилась совершенно безжалостной и глухой к любым проявлениям чувств. И, должен вам сказать, джентльмены, эта ее система себя блестяще оправдывала! Очень, очень редко случалось ей нести убытки. Мужчина или женщина, занимавшие известное положение в обществе, шли на любые, самые отчаянные условия, лишь бы вернуть долг и избежать публичного скандала. Нам уже известно многое о ее деятельности. Что же касается вопроса о том, насколько все это было правомочным и соответствовало юридическим законам… — он пожал плечами. — Здесь, конечно, все обстоит намного труднее. Человеческая натура — вещь загадочная.

— А что же было в тех случаях, когда ей, как вы сказали, случалось списывать какую-то сумму в убыток? — спросил Пуаро.

— В этом случае, — ответил медленно Фурнье, — сведения, которыми она располагала, предавались всеобщей гласности или заинтересованному в этих сведениях лицу.

Некоторое время все молчали.

— А с финансовой стороны ей это было выгодно? — спросил Пуаро.

— Нет, — ответил Фурнье. — То есть, это приносило ей так называемое моральное удовлетворение.

— Я назвал бы это аморальным удовлетворением, — сказал Джэпп. — Ну, что ж, — он потер переносицу с задумчивым видом, — все это открывает перед нами весьма широкие возможности для поисков мотивов убийства. Да, весьма большие возможности. Теперь нужно выяснить еще один вопрос: кому должны достаться по завещанию все ее деньги? — он обратился к мэтру Тибольту. — Вы в этом не смогли бы нам помочь?

— У нее есть дочь, — ответил адвокат. — Но дочь никогда не жила с матерью. Мне даже кажется, мадам Жизель ни разу не видела своей дочери с ее младенческого возраста. Но еще много лет тому назад она сделала завещание, по которому все свои деньги за исключением небольшой части, выделенной для служанки, оставляла дочери Анне Морисо. Насколько мне известно, другого завещания не было.