Только присмотревшись внимательно, я начинаю думать, что, в сущности, самолет не так уж похож на птицу, даже вовсе не похож, хоть и летает. Он так же мало похож на них, как воробей, скачущий вон там по заснеженной ветке, похож на мотор «Испано-Суиза». Конечно, у самолета есть крылья, но крыльями обладает и Пражский Град, который, однако, от этого нисколько не становится похожим на курицу или чайку. Самолет так же мало похож на птицу, как торпеда на форель. Если бы человеку в самом деле вздумалось соорудить металлическую птицу, ручаюсь, что она у него не полетела бы. Человек, несомненно, хотел летать, как птица; но для этого ему пришлось делать совсем другое: изготовлять пропеллеры. Для того чтобы плавать под водой, как рыба, ему вместо плавников пришлось создать двигатель внутреннего сгорания и винт Рессела. Для того чтобы осуществить то, что делает природа, он всегда вынужден был подходить к делу совершенно иначе. В этом состоит невероятность и парадоксальность изобретений.

Так, прежде человек жил всегда в пещерах. Но когда их стало не хватать, он не занялся рытьем искусственных пещер в земле, а поступил совсем иначе: начал устраивать искусственные пещеры на земной поверхности, то есть строить дома. Решив вооружиться клыками, как лев, или рогами, как буйвол, он не стал брать клыки в рот или прикреплять рога к голове, а взял все это в руку. Человеку удавалось догнать природу только в тех случаях, когда он приступал к делу иначе, чем она. До тех пор, пока человек старался махать крыльями, как птица или бабочка, все его попытки полететь кончались неудачей. Задавшись целью передвигаться по земле быстрей, он не стал пристраивать себе четыре ноги, как у оленя ила лошади, а сделал колеса. Не удовлетворяясь своими собственными зубами, он сделал себе летающие зубы, которые держал в колчане. Веревочник, свивая веревку, пятится, то есть движется способом, как раз обратным тому, которым движется паук, ткущий свою паутину. Если б человек вздумал подражать пауку, он никогда не изобрел бы ткацкого станка. Вся техническая фантазия человека состоит в том, чтоб взяться за дело не с того конца, с которого берется природа; я сказал бы, с прямо противоположного.

Но вместо того, чтобы оценить по достоинству эту удивительную необычайность всех удачных изобретений, люди все время стараются включить их в круг явлений природы: самолет называют птицей, паровоз — стальным конем, пароход — левиафаном и т. п. Это доказывает, что, умея изобретать, они не умеют понять свои изобретения.

Когда я смотрю на гудящий самолет, уже исчезающий в небе, он кажется мне похожим не на летящую птицу, а на нечто гораздо более изумительное: на летающую машину. Ведь летящая птица — это вовсе не такое удивительное, неожиданное зрелище, как летающий человек.

1926

Книгге[111] у телефона

Старый Книгге, воспитывавший наших бабушек и матушек, по-видимому, не приходил в сколько-нибудь значительное соприкосновение с телефоном; поэтому телефон остался предметом невоспитанным и невежливым, и правила хорошего тона для него до сих пор не разработаны. Особенно неукротимо ведет себя телефон с тех пор, как появилась автоматика, сделавшая его столь удобным; раньше, когда нужно было обращаться к барышне на АТС, звонок по телефону был сопряжен с такими трудностями и препятствиями, что кому не нужно было позарез, тот и не звонил, и все было в порядке.

Мне не хотелось бы учить людей, потому что это по большей части бесполезно; но вот самому телефону я бы посоветовал усвоить несколько хороших правил, а именно:

1. Не следует звонить нам без дела. Сейчас телефон звонит обычно, когда мы сидим в ванне, бреемся, едим суп или как-нибудь иначе, как говорится, «в данный момент» заняты. Золотое телефонное правило гласит: звонить только тогда, когда есть хорошая новость, — все прочее можно оставить при себе.

2. Если уж звонить, то следует иметь хоть каплю терпения. Вот, например, стоите вы на стремянке, забиваете в стенку гвоздь, вдруг звонок. Молоток летит на пол, вы скатываетесь с лестницы и мчитесь к аппарату; но пока вы бежали, телефону надоело ждать, и на ваше задыхающееся «алло, я слушаю» отвечают лишь иронические гудки уже повешенной трубки. Вот этого телефону делать бы не следовало: есть жизненные ситуации, в которых человек никак не может за пять секунд достигнуть аппарата, хоть ты разорвись; а когда он наконец хватает трубку и обнаруживает, что, несмотря на всю эту гонку, никто уже не отзывается, тут и самый добродушный человек скажет «черт» или что-нибудь еще, чего говорить не стоит, и несколько минут будет ужасно зол на весь свет.

3. Телефон не забава, а средство экономии времени; разговор должен быть кратким, как телеграмма. А ведь иной раз по часу вещает телефонная трубка, так что даже ухо взмокнет. Телефонный стиль — брахилогия, или краткословие, это диктуется его механической природой. Кроме того, ничто не может лучше отравить вам жизнь, чем когда вы двадцать раз подряд набираете один и тот же номер, а там все занято и занято из-за какого-то нескончаемого разговора. В этом случае вы начинаете выражаться словами, отнюдь не украшающими человечество. Величайшая добродетель телефона — краткость. Я знаю одного человека, который, договариваясь по телефону, всегда назначает встречу на пять часов; когда его спросили, почему именно на пять, а не на четыре, он сказал: «По телефону пять короче, чем четыре».

4. Несколько более деликатным является следующее правило: если у вас зазвонил телефон, он должен сначала сообщить, кто вас вызывает, а не набрасываться на вас так: «Алё, это кто?» Правила хорошего тона требуют от каждого приличного телефона начинать разговор примерно так: «Алло, говорит советник Нечасек; это фирма Новак и Новотный?»

Я так ожесточился сердцем, что, если мне звонят и спрашивают: «Алло, это кто?» — я отвечаю, не теряя присутствия духа: «А вам какое дело?» Случалось, позвонит телефон и говорит так:

— Алло, это кто?

— Это Чапек.

— Кто-о?

— Ча-пек!

— Какой Чапек?

— Я не знаю, какой вам нужен. Самый обыкновенный Чапек.

— Как-как?

— Ну Чапек. «Ч» — как Челябинск, «А» — как аспидистра, «П» — как полигамия…

— Алло, это роддом?

— Нет. Это всего лишь доктор Чапек.

— Из роддома?

— Нет, из своей квартиры.

— Черт, я звоню в роддом, — возмущается телефон.

— По-видимому, это ошибка, — утешаю я его и слышу яростный щелчок трубки об рычаг.

Так что, если уж телефон служит не только для вызывания ярости, ему следует прежде всего назвать имя того, кто звонит; и если уж случится ошибка, ему не помешало бы сказать «извините» — это за те же деньги, а тому, кто зря подошел к телефону, все-таки приятно.

1931

Славная машина

— Это славная машина, — сказал шофер, когда я сел к нему.

— Поехали, — отозвался я.

Человек в кожаном шлеме взялся за торчавшую впереди ручку и повернул ее. Славная машина слегка откашлялась и, распространяя вокруг какое-то зловоние, осталась спокойно стоять на месте. Человек в шлеме что-то пробурчал себе под нос и стал грубо вертеть упомянутую ручку. Автомобиль оказался действительно славный; продолжал стоять смирно. Лошадь, например, не стала бы стоять смирно, если бы кучер схватил ее за ногу и начал, скажем, эту ногу выворачивать. Все-таки это большой прогресс — такая славная машина.

Испытав этим способом ее терпение, шофер снял куртку, поднял жестяной капот, под которым — главные внутренности машины, и всунул туда голову и плечи. Я не без волнения ждал, что он залезет туда весь, с ногами, а потом высунется наружу из выхлопного отверстия и предложит мне проделать этот же номер по его примеру. Но минут через пятнадцать он вынырнул из-под капота и промолвил:

— Готово.

Потом он опять стал вертеть ручку, и на самом деле все оказалось в порядке: славная машина стояла так же спокойно, как и раньше. Зато шофер потерял равновесие.