Открытие д-ра Бернара тотчас проверили на медицинских факультетах; в отчетах об этих опытах сообщалось о полном выздоровлении 98 % больных. Но тут оказалось, что малые дозы, разосланные из Брюсселя, почти везде пришли к концу. Брюссельскую медицинскую комиссию засыпали просьбами о новых поставках; председатель вспомнил, что он велел закопать 77 баночек; бросились их откапывать, но не нашли ничего. Окрестные жители припомнили, что в то время там стоял цыганский табор — верно, цыгане выкопали это снадобье и увезли с собой. Выследили табор; оказалось, что он, переправившись через Рейн, прокочевал через Германию, Баварию, Чехию в Венгрию и далее в Румынию. Установив местонахождение табора, к нему послали жандармов. Но цыгане обратились в бегство и, преследуемые жандармами, перешли границы России на побережье Черного моря; отсюда они кинулись на север, на Украину и в Белоруссию, скрываясь по лесам. Население тех мест, убежденное, что раз за цыганами гонятся жандармы, значит, они преступники, много раз нападало на табор и перебило добрую его половину; однако в этих боях было побито и много местных жителей. В конце концов цыгане обратились на запад, но на границе Австрии, у Подволочки, были остановлены жандармами; цыгане бросились бежать, жандармы открыли огонь, убили еще четырех мужчин, остальных задержали. «Остальных» оказалось всего трое: двое мужчин и маленькая девочка. Когда было установлено, что это и есть тот самый, столь усердно разыскиваемый табор, всех троих отправили в Брюссель. Там они сознались, что выкопали те 77 баночек и содержимое съели. Цыган подвергли медицинскому обследованию и констатировали, что они здоровы, что элемент бюстин-идеал не оказал на них вредного воздействия. Но тем самым лопнула надежда на получение новых запасов бюстин-идеала. Стали, конечно, разыскивать Люси Перинк, но безрезультатно.

Так прошло два года. Наконец в Париже обнаружили Люси Перинк вместе с ее писарем. Обоих арестовали и увезли в Брюссель. После долгих допросов они сознались, что сало для «Бюстин Идеала» они похитили со складов Ж. Вербана в Медоне, и показали под присягой, что ничего к нему не подмешивали, кроме лимонного сока и духов. Тогда сделали обыск на складе Анонимного акционерного о-ва армейских поставок — бывшем складе фирмы «Ж. Вербан и К⁰». От сала не осталось и следа, ибо за четыре прошедших года все 1800 бочек были поставлены армии и съедены солдатами. Поиски по гарнизонам тоже не дали результатов: драгоценное сало исчезло. В торговых книгах покойного Ж. Вербана отыскали запись о закупке 1800 бочек американского сала через агента в Сент-Луисе. Однако всякий след этого агента давно простыл. Равным образом невозможно было установить, где это сало производилось; вероятно, фирма давно обанкротилась, а владельцы и рабочие разбрелись по свету.

Подвергли химическому анализу американскую капусту, американскую чечевицу и прочее находящееся на складах Анонимного о-ва в Медоне, но никакого нового элемента в них не обнаружили.

Разумеется, после этого на рынке еще несколько раз появлялось сало с заманчивым эпитетом «американское»; но специальные исследования показали, что всякий раз то было чистое, порою даже свежее свиное сало, то есть всего-навсего ничего не стоящая подделка, мошенничество, американское жульничество.

Сад Краконоша[26][27]

Автобиографическое предисловие

© Перевод С. Никольского

Занявшись сборниками «Сияющие глубины», «Распятие»[28] и «Лелио»[29], критики вспомнили и об этих прозаических мелочах, которые восемь — десять лет тому назад якобы раздражали, приводили в ужас и утомляли читателей разных газет. Они раздражали всем, вплоть до фамилии авторов, хотя она и не столь уж необычна. Толковали тогда, что писателей с такой фамилией вообще не существует, что это попросту блеф или удачный псевдоним, за которым скрывается один человек, некая гонимая миром личность, какой-то разорившийся банкир или, как говорится, человек с прошлым. Утверждали наконец, что все это мистификация, а сами рассказы — переводы произведений неизвестного французского писателя.

За время, прошедшее с тех пор, авторам удалось доказать, что они существуют. Легенда их молодости развеяна. Читатели, которых некогда интриговал легкомысленный банкир и странник, были разочарованы. Прогоревший финансист, по-видимому, милее их сердцу, чем два мальчика, которые пускали в мир мыльные пузыри своей радужной фантазии.

«Мы принимали ваши непристойности всерьез, — могли бы возразить нам некоторые читатели, — и поэтому искали подходящего автора; нам и в голову не приходило, что все это только безудержная и бесцельная игра. По какому праву вы выказывали такую циничную опытность и дерзкую светскость? Откуда они у вас? И что вы, собственно, хотели этим сказать?»

Именно к этим читателям авторы обращаются снова и с радостью предлагают: «Примите и теперь наши непристойности всерьез. Мы никого не хотим мистифицировать; легенда о банкире фальшива с начала до конца. Мы можем предложить другую легенду о происхождении „Сада Краконоша“. Она не столь увлекательна, как прежняя, но зато она наша собственная. Недавно один неусыпный критик написал где-то, что своими первыми сочинениями авторы мало поведали о себе. Так вот мы с радостью восполняем этот пробел. Ведь никогда не поздно достичь взаимопонимания.»

Сад Краконоша в узком смысле слова — это тот край, та врезавшаяся в земную твердь долина реки Упы, по сторонам которой возвышаются величественные, сказочные, священные силуэты: Снежка, Козий хребет, Бренди, Жалтман, Гейшовина… Здесь вы встретите черные валуны, похожие на каменных идолов, а пермская глина красна тут почти как кровь. Весной со скал и из леса струится серебристая влага, журчат ручейки и низвергаются потоки. И наверное, нигде на свете не цветет столько диких анемонов, богородицыных слезок, вереска и чабреца, горького корня, толии и ятрышников, как здесь. Таинственно расцветает в Краконошах редкостный аконит и дикая лилия. Велика колдовская сила папоротников и диковинных хвощей. Там есть лес, в котором нашли клад арабских монет; туда вела Земская дорога; там наверху, дружище, есть замок с полузасыпанной подземной темницей, где содержали узников, осужденных на голодную смерть; здесь в скалах князь Бржетислав повелел искать золото[30], а там в травянистой ложбине провалился под землю целый храм. А разве не поразительна и не прекрасна пещера с нежными сталактитами, которую однажды нашел ты сам? А кристаллы и мерцающие прожилки колчедана? А отпечатки доисторических растений на плитках каменного угля? Разве не манил тебя мрак пропасти? И разве не отважился ты забраться в давно заброшенную штольню, из которой непрерывно просачивалась ржавая вода? Я предпочту умолчать о еще более удивительных и прямо-таки невероятных вещах, но ты-то ведь знаешь, что все это — правда.

Вон там — дом священника, где ты учился немецкому; но ты заглядывал и в родники, ловил саламандр и коротконожек, остерегался змей и отыскивал нарядную ящерицу, которую в народе называют девушкой-змеей. Наш священник давно уже почил в бозе, а ты живешь и вспоминаешь Сад Краконоша.

Там твоему зачарованному взору открылся рай света. Этим краем ты прошел спозаранку, не переставая удивляться, в сладкой истоме, растроганный, возбужденный всем тем неведомым, что мир открывает мальчишкам, потрясенным его таинственностью и красотой.

Промышленность. Но долина ощетинилась фабричными трубами и затянулась пеленой копоти и мглы. Фабрики шумно дышат паром и дымом. Грязь течет из них и плывет радужными масляными лохмотьями по горной реке, в которой перевелась рыба; хор визгливых и басовитых фабричных гудков встречает и провожает день. Нескончаемым потоком движутся синие блузы, пахнущие машиной: машинным маслом, джутом, крахмалом и текстильной пылью. И единственный человеческий запах — запах пота. Тогда тебе казалось, что все рабочие больны туберкулезом.