«Дорогая мама, — начал старательно выводить Сабит.— Ты не обижайся, что мало пишу. Я учусь, и дел очень много. Назначили меня бригадиром на самый важный объект — на строительство завода вторичного дробления гранита. Но это будет не завод, а настоящая лаборатория. Автоматы, телевизионные установки. Пыли там совсем не будет, хоть в белых халатах ходи. Правда, это настанет через год-полтора. А пока мы кладем фундамент, стены, ставим опалубку. Больше трех недель я уже на этом строительстве. Работа пока не клеится. Некоторые не хотят меня слушать. Одного пьяницу я прогнал с участка, а прораб возвратил его и предложил разобрать на собрании бригады. И знаешь, мама, половина бригады голосовала, чтобы оставить. Тогда и я за него проголосовал. На один голос получилось больше. Его сейчас отправили на карьер бурильщиком. Может, исправится парень. Есть у нас и хорошие ребята, особенно из демобилизованных. Очень хороший у них старший — Македон Тришкин. Он в нашей комнате живет. Помогает мне и Лисяк. Я про него тебе уже писал. Это из-за него в прошлом году чуть было не погиб Остап Белошапка. Трудно понять Лисяка, но он дело знает и меня поддерживает.

Вчера кто-то испортил вибратор. Это такая машина, которая бетон уплотняет. Испортили нарочно, чтобы дела в моей бригаде хуже шли. Находятся еще и такие негодные люди.

Есть у нас такой каменщик, по фамилии Конопля. Он все время выдает брак. А сделаешь замечание — отвечает, что сам знает, как укладывать кирпичи. Хвалится, что на трех ударных стройках работал. Вот и попробуй с ними по-хорошему. Приходится ругаться. Однако мой прораб Остап Белошапка говорит, чтобы я меньше кричал. Что криком делу не поможешь.

Один грозился: смотри... в карьере работаем. Но он это, наверно, сгоряча.

Меня часто ругают. Мастер все время поглядывает искоса. А секретарь партийной организации Боровик говорит, что радоваться надо, если ругают. Значит, дело делается. Выходит, якши, если ругают.

Ты, мама, спрашиваешь, как у меня с учебой. Троек у меня нет, значит — успешно.

Передавай всем привет. И братьям, и сестрам, и родственникам.

Пиши мне как можно чаще.

Целую. Твой сын Сабит».

У самого дома дорогу Григоренко преградил высокий, плечистый мужчина:

— Минутку! Не уходите, товарищ Григоренко. Поговорить надо.

Сергей Сергеевич посмотрел на обратившегося к нему человека. Широкое, скуластое лицо с большим лбом и жесткой щеточкой усов показалось знакомым. Да ведь это — Марченко. Бывший муж Оксаны.

На Марченко было новое пальто с каракулевым воротником, ондатровая шапка.

— Вы меня не узнали? Марченко моя фамилия.

Их взгляды встретились. На Григоренко смотрели холодные, как у степного ястреба, глаза.

— Я пришел поговорить относительно моей дочери. Отдайте ее мне.

— Как это — отдайте? Ведь не вещь она!

— У вас есть дочь. Вы ее любите. И я свою люблю. Да у вас еще и свои дети будут.

— Вы обращаетесь не по адресу. У Оксаны Васильевны спросите. Вас же разводил суд, тогда нужно было решать.

Марченко помолчал, словно прислушиваясь к голосам, долетавшим из соседнего дома.

— В то время я словно в тумане был. Сивухой горе заливал.

— Ну, а я тут при чем?

— Вы? Вы мой злейший враг.

— Даже так?

— Отобрали жену, дочку...

— Оксана Васильевна была свободным человеком. Вы с ней развелись. Не за меня, так за другого она вышла бы замуж.

— Оксана разборчивая. За любого не пойдет.

— Так что вы хотите нам предложить? Развестись?

— Развестись?.. Нет, ей теперь не до меня. Она, видите ли, инженер... А кем она была?.. Я сделал ее инженером! Я ее выучил! Я! Понимаете? Она не знает, сколько стоит хлеб. Она никогда не обедала в студенческой столовой. Не носила тапочек на резине. Я один вкалывал! А теперь она — «королева»! К другому ушла. Разве это справедливо?! А я ее до сих пор люблю! Жить без нее не могу!..

— Поздно вы опомнились. Поздно...

— Вы еще поучаете?! Отдайте дочку!

— С этим обратитесь к Оксане Васильевне.

— Да она запретила ей даже встречаться со мной. Но я буду видеться с ней! Это мое право! — На глазах у Марченко выступили слезы — от ярости и обиды.

«Да он пьян», — подумал Григоренко и решил уйти. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел их вместе. Сергей Сергеевич повернулся и быстро стал подниматься по лестнице.

— Что, убегаешь? — закричал ему вдогонку Марченко.— Ха-ха! Струсил!..

Григоренко поднялся до третьего этажа, остановился. Что это он действительно удрал, как мальчишка... Ну, а что остается делать? Стоять и выслушивать упреки пьяного... И вообще, в чем его вина? При чем здесь он, если у них не сложилась семья?

Григоренко с силой обхватил руками узенькие перила, взглянул вниз. Марченко все еще стоял там.

«Что же это? Неужели он и дальше будет бесцеремонно вторгаться в нашу жизнь?»

Новый начальник горного цеха Валерий Ильич Борзов разыскал Григоренко на строительстве. Обычно все завидовали спокойствию и рассудительности Борзова. Но сейчас он был разгневан. Таким Григоренко его еще ни разу не видел.

— Сергей Сергеевич, я так работать не могу! — округлил Борзов и без того большие глаза. — Вы только посмотрите. — Он развернул утвержденный наряд на взрыв. — По моим расчетам, должно быть заложено восемнадцать тонн взрывчатки, а Комашко исправил на пятнадцать. У меня — по точному расчету, а у него — с потолка! Это же опытный взрыв! Я головой за него отвечаю!

— Но главный инженер чем-то мотивирует исправление? — спросил Григоренко.

— На свою интуицию ссылается. Мол, по опыту знает, что слишком много взрывчатки... Отвечать, дескать, придется, если разлетится. А куда он, гранит, разлетится, если подрываем коротко-замедленным методом в зажатой среде?! И второе — подрываем четыре ряда скважин, а раньше подрывали только два. Ведь с каждым рядом дробление улучшается. На передовых предприятиях подрывают и пять рядов. А он ссылается на учебник двадцатилетней давности!

Григоренко был поставлен в тупик. Отменять исправления Комашко не годится. Он — главный инженер комбината и должен утверждать расчеты на взрывы. Директор может это делать только в отсутствие главного инженера. Отменить решение Комашко сейчас — значит подорвать его авторитет. Но и начальник цеха Борзов — не Прищепа, которому можно было исправлять расчеты без объяснения. Новый начальник горного цеха — без пяти минут кандидат технических наук. В апреле защита. Борзов все новинки знает, не только наши, но и зарубежные.

— Нет, Валерий Ильич, отменять решение главного инженера я не могу.

— Тогда, Сергей Сергеевич, — спокойнее проговорил Борзов, — мне в горном цеху делать нечего. Правда, мой испытательный срок закончился... Но я сам подам заявление. Как говорится, по собственному желанию.

«Так я тебя и отпущу, — усмехнулся про себя Григоренко.— Ты еще и меня многому научить должен. По правде говоря, увлекся я строительством, автоматизацией, а горные работы на второй план отошли. Лишь «Горный журнал» листаю. А главный инженер и вправду прошлым багажом живет».

— Зачем же горячиться. Докажите главному инженеру правильность расчетов, и он отменит свое решение.

— А если не отменит? Заявляю официально, тогда я взрывать не буду!

«Может, позвонить все же главному инженеру,— подумал Григоренко, — посоветовать, чтобы разрешил провести взрыв по расчетам начальника цеха. Это же экспериментальный взрыв...»

Сегодня утром Люба пришла на работу рано — двадцать минут восьмого. Управление начинало работать в восемь. Но, открыв дверь, Люба увидела в комнате нормировщицу Зою Белошапку. На столе перед ней лежало зеркальце с отбитым уголком. Неизвестно, кто принес его в планово-производственный отдел. Им пользовались все женщины. Особенно часто перед ним прихорашивались девушки.