Изготовление плит начал еще Прищепа. Для цеха установили план, выделили фонд зарплаты. Завезли первый самосвал гранитных глыб. Прищепа поставил на эту работу четырех рабочих. Новый же начальник цеха Борзов увеличил бригаду до десяти человек.

И вот по вопросу изготовления гранитных плит его, директора, вызывает начальник главка. Нужно ехать докладывать. Значит, надо подготовиться. Производство гранитных плит — дело не простое. Мирон Моисеевич Шер должен понять, насколько это тяжелая и сложная работа. Григоренко все ему объяснит. Иначе плановый отдел спустит задания. Определит ГОСТ. Тогда отказываться будет поздно. Тем более он, Григоренко, сам давал согласие.

Сергей Сергеевич думал о том, что сделано еще очень мало. Надо было, конечно, начать вскрышные работы на новом карьере. Зима? Ну и что же, что зима. Если разрыхлить взрывами верхний пласт, то грунт можно брать экскаваторами. Да и зима выдалась теплая. Однако они отложили вскрышные работы до весны. Да, в этом виноват он сам, ничего не скажешь. Все внимание уделял только строительству. А тут еще фундамент под конусную дробилку... Неожиданные неприятности с грунтовыми водами. Пришлось пускать специальные дренажные помпы. Кладку вели день и ночь, без выходных... Вот теперь и ломай голову, что докладывать.

«Ну что ж, так и доложу. Врать не стану. Не до плит, мол, было... Конечно, прежде всего нужно получить камнерезные и шлифовальные машины. Но от ручной работы, хотя она и дорогая, отказываться пока тоже нельзя».

Вошла Люба Зинченко.

— Я вас слушаю, Сергей Сергеевич.

— Любовь Александровна, скажите, пожалуйста, нет ли у нас каких-либо данных о себестоимости гранитных плит? Ну, тех, что Борзов изготовляет. — И мысленно ответил сам себе, что таких данных, безусловно, нет.

— Кое-что есть. Завтра подготовлю.

— Любочка! — воскликнул Григоренко, забыв официальный тон. — Мне сегодня нужно! Завтра в десять утра я должен докладывать начальнику главка.

— Хорошо, до вашего отъезда я успею.

— А как с составлением промфинплана?

— Закончила.

— Главный смотрел?

— Сейчас у него.

— Сегодня же все цифры посмотрю и подпишу. Очевидно, на днях вас тоже вызовут с промфинпланом в Москву... Значит, вы прикидывали себестоимость гранитных плит?

— Подсчитывала. В три раза больше, чем отпускная цена.

— Втрое больше? Да, так и следовало ожидать, работаем вручную. — Григоренко задумался. — Надо быстрее новый карьер открывать. В этом — гранит весь в микротрещинах от взрывов.

— У нас есть такой карьер, — сказала Люба.— Здесь неподалеку. Говорят, там до войны вручную гранит добывали, плиты для памятников тесали. Только теперь он отсевом и грунтом засыпан.

— Вы про этот карьер слышали или сами его видели?

— Видела. Когда была маленькой, мы там с ребятами карасей ловили.

— Почему же раньше вы мне о нем не сказали?

— Вы же не спрашивали...

— Ну хорошо, об этом поговорим потом. А сейчас прошу подготовить мне материалы для доклада начальнику главка.

Всю ночь бушевала метель. Казалось, снежной кутерьме не будет конца. Но к утру ветер растрепал тучи и успокоился. Солнечные лучи изрубили на рассвете остатки туч, коснулись снега и заискрились на нем. Загляденье! Ростислав Лисяк остановился и любуется.

За спиной взвизгнули тормоза.

— Чего рот разинул? — крикнул кто-то.

«Так можно и под машину попасть, — подумал Ростислав.— Что это со мной?» Он повернул голову. Сзади стоял новенький «ЗИЛ». Чужой. На комбинате «ЗИЛов» нет. Здесь в основном большие машины, тяжеловозы.

Водитель весь подался вперед, к смотровому стеклу. И вдруг распахнул дверцу:

— Ростислав!.. Ты?!

Лисяк с недоумением посмотрел на водителя. Самохвал!.. Было как-то непривычно видеть его за баранкой. Правда, Лисяк хорошо помнит его «философию» — настоящий человек должен брать от жизни все...

— Не узнаешь? — Самохвал выскочил из кабины. Подал руку.

Ростислав, конечно, его узнал. Да и как не узнать. Самохвал ушел с комбината всего полгода назад.

— Вот, новенькую получил. Как видишь, переквалифицировался: колеса крутятся — деньжата водятся. И как это я тебя раньше не встречал? Я уже месяц на машине.

— К нам зачем прикатил?

— Гранотсева нагрузить. По наряду коммунхоза. Дорогу посыпать надо.

Самохвал полез в карман, достал пачку папирос, протянул ее Ростиславу. Они закурили.

— Где вкалываешь? В начальство еще не пробился? — оскалил зубы Самохвал.

— Нет, а работаю я на строительстве.

— Что, другой работы не нашлось? Переходи к нам, на Нефтехимстрой.

— Мне и здесь неплохо.

— Ну, будь здоров и не кашляй. Я поехал.

Самохвал плюнул на окурок и забрался в кабину.

«Странно, рабочий день еще не начался, а его уже пропустили, — подумал Ростислав. — Это, наверное, потому что раньше работал на комбинате».

Лисяку с пригорка все видно. Вот Самохвал подъехал под бункер, вылез, нажал кнопку. Но что же он так мало грузит? Да и ехал вроде не от проходной, а от дизельной. Нет, тут что-то не так!

Когда Самохвал ехал обратно, Лисяк вышел на дорогу, поднял руку.

— Послушай, присыпь здесь. Понимаешь, подъем тут, машины буксуют.

— Не могу, времени нет.

— Да на это минут пять уйдет, не больше.

— Что у вас, своих машин нет, дорогу посыпать? — обозлился Самохвал.

— Давай, давай, сыпь!.. — повысил голос Лисяк.

Самохвал рывком нажал на рычаг. Кузов стал подниматься, и вместе с гранотсевом на дорогу соскользнули два рулона металлической сетки.

— На, подавись!.. — процедил сквозь зубы Самохвал, затем резко развернулся и поехал снова под бункер — загружаться.

Зазвенел звонок. Оксана Васильевна подошла к телефону.

— Ну что, муженек твой теперь Любашу в Москву вызвал, — услышала она чей-то ехидный женский голос.— Хи-хи!..

— Кто это?!

Но в ответ лишь частые гудки. Трубку положили...

В груди Оксаны словно что-то оборвалось.

«Когда она уехала? Когда? Если сегодня, то Сергей уже домой возвращается. Он так и сказал вчера по телефону: «Выезжаю завтра».

Звонок не давал Оксане Васильевне покоя. Она, конечно, понимала, что звонила недоброжелательница, но острая боль не оставляла ее сердца. «Зачем он вызвал Любу в Москву? А может, та сама напросилась? Что, если Сергей не приедет ни завтра, ни послезавтра? — Она представила их там вместе. — Вот взять бы сейчас да и поехать туда. Зачем? Проверить!.. Фу, что за мысли! Мать ведь больна. Как можно бросить детей, больную свекровь. Да и что скажет Сергей? Что скажут люди? Люди и без того много болтают... Дать телеграмму, чтобы немедленно возвращался: мать, мол, в постели, больна... Ну, он поехал, — понятно, вызвали. А зачем в Москву ехать Любе? Зачем? Подумаешь, специалист! С грехом пополам диплом получила. Опыта никакого. Но он не кого-нибудь, ее назначил экономистом. Странно... А я-то, дуреха, радовалась, считала себя победительницей... Какой стыд, как теперь людям в глаза смотреть...»

Нервы Оксаны Васильевны были напряжены до предела. Раньше Григоренко казался ей защитником и опорой, умным, сильным. Теперь же...

«И ведь, уезжая, ни словом не обмолвился о Любе. Побоялся. Решил скрыть. Жена, дескать, на другом карьере работает, не дознается. Конечно, и не узнала бы, если б не звонок...»

Ей вдруг припомнилось, как на торжественном собрании, когда читали приказ о премиях и была названа фамилия Любы, Сергей Сергеевич весь как-то просиял и во взгляде его появилось даже нежное выражение. О, она, Оксана, не забудет того взгляда! Припомнилось ей и еще кое-что, чем она сможет упрекнуть его. «Нет, я ему прямо скажу: или — или...»

Оксана подошла к свекрови. Та не спала.