Продираясь через чащу, Хондрен выискивал какую-нибудь дичь, но ничего не находил. Да и что он мог найти, если возвещал о своем появление громче армейского барабана, в отличие от киммерийца, который следовал за ним бесшумно, как тень.

В течение часа Конан прилагал все усилия, чтобы не засмеяться вслух над неловким гандером. Он имел возможность пристрелить его сотню раз, а Хондрен бы так и не узнал, кто и за что убил его. Юноша с трудом себя сдерживал, постоянно вспоминая про жестокое наказание для всей деревни, если что-нибудь случится с этим несчастным увальнем.

Хондрен ругался все громче и более грязно, сетуя на отсутствие везения. То, что это являлось следствием его собственного ротозейства, даже не приходило ему на ум. Конану надоело постоянно красться за ним, и он перестал скрываться. Молодой варвар гадал, сколько времени понадобится Хондрену, чтобы заметить его. Однако гандеру требовалось значительно больше, чем ожидал юноша.

Все же, в конце концов, до Хондрена дошло, что он в лесу не один.

— Эй! Кто — там? — грозно зарычал он. — Лучше выходи, собака, а то пожалеешь!

Конана разобрал смех.

— Что? Ничего не ловится? — спросил он на плохом аквилонском, появляясь из-за деревьев.

— Нет. Митра! Кругом ни души, вся дичь попряталась, — лицо Хондрена покраснело от ярости. — И я теперь знаю почему! Зловонный варвар поблизости отпугивает все зверье.

— Я никого не распугал, — Конан рассмеялся еще задорнее. — Я долго следовать за тобой. Ты распугать всех сам.

— Врешь! Ты лжец! — Хондрен отвесил юноше оплеуху, как привык поступать с ребятишками на улице Датхила.

Но они находились далеко от Датхила, и Конан давно не был маленьким мальчиком. Хотя в его ушах звенело от удара, однако это не могло его запугать. Гнев овладел молодым варваром. Он нанес ответный удар, вложив в него всю силу. Да не ладонью, а сжатым кулаком. Голова Хондрена откинулась назад. Кровь ручьем хлынула из разбитого носа. Гандер замигал, приходя в чувство. Зловещая улыбка расползалась на его лице.

— Ты заплатишь за это, свинья, — злорадно произнес он и бросился на Конана, сбивая юношу с ног.

Сын кузнеца сразу понял, что Хондрен не просто хочет наказать его за оскорбление. Гандер будет стремиться забрать его жизнь, и заберет, если не расстанется с собственной. Руки Хондрена жадно искали горло противника. Конан всеми силами прижимал подбородок к груди, чтобы избежать смертельного захвата.

Удар колена в живот, заставил солдата исторгнуть сдавленный хрип. Но Хондрен был все еще силен и главное, весил гораздо больше Конана, который еще не обладал теми мускулами и ростом, что в будущем приобретет без сомнения. Вес гандера угнетал нещадно, и киммерийцу казалось, что противник просто раздавит его своей массой, даже не добравшись до горла.

Слепо шаря рукой по земле, Конан нащупал увесистый камень. В приливе дикой ярости, он схватил его и обрушил на голову Хондрена. По телу врага пробежала дрожь, его руки ослабил хватку. С победным криком, Конан ударил снова и бил до тех пор, пока кровь из рваной раны не залила его всего, а череп гандера не раскололся. Пришелец с юга обмяк и перестал дергаться.

Удостоверившись, что Хондрен не дышит, Конан постоял немного, размышляя о содеянном. Если обнаружится, что к смерти солдата причастен он, то погибнут десять жителей Датхила. Но если Хондрен просто пропадет в лесу без вести — кто скажет наверняка, что с ним случилось?

Решение пришло само собой. Конан подхватил гандера за голенища сапог и, кряхтя, поволок труп к ручью, который струился в лесу на расстоянии менее ста ярдов отсюда. После того, он вернулся на место схватки и тщательно уничтожил все признаки борьбы и следы вокруг. Наконец, работа была закончена, и юноша сомневался, что даже опытный киммерийский охотник распознает в этом месте что-то наподобие поля битвы. Не говоря уж об аквилонцах, которые были плохими следопытами, не чета его народу.

Потом, возвратившись к ручью, он набил камнями штаны, тунику и сапоги Хондрена для того, чтобы труп не всплыл. После чего опустил тело в самом глубоком месте, не менее ярда от поверхности воды. Однако и этого ему показалось мало. На всякий случай, он натаскал достаточно тяжелых валунов и завалил мертвеца, полностью скрыв тело. Кроме того, Конан разворошил мох и хвою в тех местах, где брал камни. Может, кто-нибудь, хорошо знающий ручей, и заметит какие-то изменения, но для постороннего глаза место выглядело вполне обычным.

К тому моменту, когда был наведен порядок, Конан промок с ног до головы. Это только подтолкнуло его снять рубаху, вымочить ее в холодной воде и оттереть пятна крови на теле и одежде. Закончив с последней деталью, юноша, как ни в чем не бывало, продолжил охоту.

Мордек оторвался от работы, когда Конан вошел в кузницу со связкой рябчиков и куропаток.

— Будет вкусный обед, — сказал кузнец и затем бросил внимательный взгляд на сына. — Что с тобой произошло? Ты весь мокрый!

— Я упал в ручей, — ответил Конан.

Заметив его неуверенность, Мордек надвинулся на сына, поигрывая молотком в руках.

— Что с тобой случилось? — повторил он более грозно. — Только сначала обдумай ответ, а то, как бы не пришлось сожалеть, — кузнец поднял тяжелый инструмент, демонстрируя, как именно Конану придется жалеть.

Но его сын не вздрогнул. Глядя Мордеку прямо в глаза, он тихо сказал:

— Я убил в лесу человека.

Кузнец ожидал любого ответа, но не такого.

— Кром! — воскликнул Мордек, хватаясь за голову, однако быстро взял себя в руки. — Это был житель деревни или чужеземец? И что теперь? Кровная месть коснется только нашей семьи или всего Датхила?

— Он был аквилонцем. Той самой скотиной по имени Хондрен.

— О, Кром! — снова воскликнул кузнец и запнулся.

Он встречал, убитого сыном, человека и знал, что тот действительно был скотом. Но также хорошо помнил предупреждение захватчиков: Если погибнет один из них, то десяток киммерийцев отправятся следом, сопровождать его дух в загробный мир.

— Рассказывай, как это произошло. Во всех подробностях. Не утаивай любую мелочь. Ты слышишь меня?

— Да, отец, — кивнул Конан и все рассказал, а в конце добавил: — Я хорошо скрыл труп. Аквилонцы — глупцы и не разбираются в лесу. Не думаю, что они натолкнутся на тело. Скорее всего, они решат, что Хондрен заблудился и сгинул, — сказал юноша, гордясь своей смекалкой.

Тут же от сильного удара, он оказался на полу. Пока Конан пытался встать, кузнец влепил ему еще раз, а после добавил ногой.

— Это тебе напомнит, что не следует хвастать о своих подвигах, где попало, — приговаривал Мордек. Может, тогда аквилонцы и решат, что Хондрен заблудился, и спишут все на несчастный случай. А хвастовство — коварная вещь для мальчика, возомнившего себя воином. Запомни это навсегда, тогда проживешь дольше. Главное — молчание, иначе смерть! Кончились игры. Ты понял?

— Я все понял, отец, — Конан потряс головой, которая гудела, ведь Мордек не сдерживал своих ударов. — После твоей тяжелой руки трудно не усвоить урок.

— У тебя толстый череп, но может, в нем и родятся здравые мысли, — сказал кузнец, усмехнувшись. — Я должен был удостовериться, что твое поведение не вызовет у них подозрения.

— Я буду сдержан, — пообещал Конан. — Я знаю, что сотворил и не собираюсь кричать об этом на улице. Я — не Баларг.

Мордек откинулся назад и расхохотался. Он придерживался таких же мыслей относительно ткача. Хотя, вероятно, и сам Баларг имел не высокое мнение о кузнице. Их обоюдная неприязнь, все же, не мешала им совместно действовать при необходимости. К примеру, касательно аквилонцев.

Но смех скоро умолк. Положив руку на плечо сына, Мордек сказал:

— Ты поступил правильно, когда враг напал на тебя. Теперь остается надеяться на то, что аквилонцы — дрянные следопыты, как ты утверждаешь. Я тоже так думаю.

В ту минуту, произнося эти слова, кузнец очень сожалел, что их бог — Кром никогда не прислушивается к мольбам своих почитателей.