— По правде говоря, я думал, что они сожгли пленников заживо.

— Боюсь, что твои сведения во многом устарели. Сейчас мы знаем куда больше об их нравах, обычаях и традициях, чем в дни, когда писались «Записки Цезаря о Галльской войне». Кстати, ты мог бы покопаться и в трудах моего отца, посвященных этим племенам.

— Не искушай меня! Ты же прекрасно знаешь, что работы твоего отца запрещены.

Марк Юлиан с трудом скрыл снисходительную улыбку.

— В них он рассказывает, что это племя имеет обыкновение вонзать копье пленникам в бок и вешать их на деревьях, ибо так погиб их бог войны Водан. Но мне сдается, что наши пленники живы. Варвары не могут не понимать, что их единственная надежда заключается в переговорах с нами.

— Возможно, я приму это, а возможно, и нет, — ответил Домициан, откинувшись назад и притворившись до смерти утомленным этими скучными делами, но в его желтых глазах горели издевательские, хитрые огоньки. — Насколько я изволил заметить, в последнее время ты что-то стал пренебрегать своим внешним видом. Ты должен исправиться.

— Только в том случае, если и все остальные получат разрешение пользоваться банями.

— Да пусть они сидят в воде, пока не превратятся в лягушек и не заквакают. Мне на это наплевать. Ладно, на сегодня ты уже достаточно поиздевался надо мной. Теперь уходи.

На следующий день в десятом часу Марк Юлиан ожидал Галла в одной из парилок крепостной бани, посчитав, что встреча в общественном месте на людях возбудит куда меньше подозрений. От этой встречи зависело многое. Марк Юлиан знал, что если Галл будет в его лагере, то убедить остальных будет гораздо легче. Лициний Галл был человеком, в котором сочетались сильные политические амбиции с наивной преданностью Сенату. Кроме того, он сумел сделать карьеру в этом мире и не нажить себе врагов Даже Домициан, весь организм которого, казалось, был пропитан подозрительностью, не испытывал никаких опасений насчет Галла. Уже одно его имя придало бы заговору солидный и, как ни странно это звучит, приличный характер.

В парилке было душно, клубился пар, а освещение было лишь естественное. В ее душной, полупрозрачной атмосфере Галл с трудом разглядел очертания фигуры Марка Юлиана, который сидел на мраморной скамейке с полотенцем, небрежно переброшенным через плечо, и взирал на него с олимпийским спокойствием. Галл прошествовал по выложенному черно-белой мозаикой полу, подогревавшемуся снизу специальными трубами, по которым циркулировал теплый воздух, и сел поблизости, но не рядом, чтобы их совместное присутствие здесь выглядело совершенно случайным. Опустив веки, Галл некоторое время сидел молча, всем своим видом показывая, как он наслаждается баней после столь долгого перерыва.

Из примыкающего тепидария доносилось гулкое эхо десятков голосов. Шум плескавшихся в воде легионеров так усиливался сводчатым потолком, что его вполне можно было принять за удары китового хвоста по воде.

— Отменная работа, поздравляю тебя! — сказал Галл свистящим шепотом, улыбаясь, чтобы скрыть свои страхи. — Я не знаю, что ты сказал или сделал, но ты сотворил чудо. Он отменил приказ о казни центурионов, я услышал об этом час назад.

— Мне принадлежит лишь половина заслуги, остальное случилось по милости Фортуны. А ты сделал большую глупость, придя сюда. Это вполне могло оказаться ловушкой, — слегка усмехнувшись, подшутил над своим собеседником Марк Юлиан.

Галл оцепенел от страха.

— Но… если бы это был кто-нибудь другой, а не ты… уж не хочешь ли ты сказать…

— Успокойся. Именно глупцы и нужны, чтобы осуществить мои замыслы. В здравом уме никто не отважился бы последовать за мной по дороге, на которую я предлагаю тебе вступить сейчас.

— Да уж. Я вовсе не так безрассуден, то есть, не так смел, как ты. Проклятье! Ты очень расстроил меня. Ты ведь хотел видеть меня по поводу того списка, не так ли? Похоже, что нам все равно не удастся ничего сделать. Будет хорошо, если мы успеем составить завещания до того, как нас умертвят.

— Не совсем так. Пока еще рано опускать головы и покорно плыть по воле волн. У меня, видишь ли, тоже есть свой список. И его имя в нем первое и единственное.

На несколько мгновений воцарилась напряженная тишина.

— Ты всерьез собираешься сделать то, о чем только что сказал?

— Боюсь, что да.

— Сумасшествие!

— Сумасшествием было бы сидеть сложа руки.

Галл посмотрел на него. Клубы пара то скрывали, то открывали их лица. Галл дрожал и всем своим видом выражал неприкрытый страх. Глаза чуть выкатились из орбит, а из-под черной курчавой шевелюры обильно вытекал пот, ручейками стекая по короткому мощному загривку на грудь и живот. Дыхание его стало частым и хриплым, он сделался похожим на мальчишку, попавшего в западню, расставленную хитрыми взрослыми.

— Есть ли какая-то логика в этих его чудовищных репрессиях? — спросил Галл, стряхнув, наконец, с себя оцепенение. — Или он бьет вслепую?

— Все жертвы когда-то пользовались благосклонностью Тита и получали от него щедрые дары, — вполголоса проговорил Марк Юлиан, чьи собранность и спокойствие восхищали Галла. — Тертуллий, без сомнения, был бы исключен из списка Сенаторов, оказавшись в беспросветной нищете, если бы Тит не вернул ему состояние. У Серения была настоящая орда родственников из Оплонтиса и Помпеи, у которых после извержения Везувия не осталось ничего, кроме одежды, что была на них в момент катастрофы. Тит выдал им щедрое вспомоществование из собственной казны и позаботился о том, чтобы всех их наделили землей.

— Тогда я пропал. Кто же не знает о моих щедрых подарках Титу в день его рождения? Среди тех имен в списке, которые не удалось различить, наверняка было и мое.

— У страха глаза велики, но ты не делай преждевременных заключений на этот счет. Никто из нас не может считать себя в безопасности. Однако мы располагаем неплохим противоядием — Домициан страшно боится того, что напишут о нем историки. Он одержим страхом перед правом Сената предать его память проклятию. Итак, если Юпитер не оставит нас своей милостью, у нас еще будет время выполнить свой долг Он ведь привык убивать тайком, исподтишка, а это требует определенной подготовки. Главное — не дать ему опередить нас, Первый удар должны нанести мы.

У Галла возникло ощущение, что его грудь словно пощекотали лезвием кинжала. Тишина, вдруг повисшая между ними, словно зашлась в немом вопле: «Убийство!» Впрочем это слово так и не было произнесено ни Галлом, ни Марком Юлианом. Да и зачем? Все и так было ясно. Где-то поблизости сипло прозвучал свисток.

— Все, у нас больше нет времени, мы и так заговорились, — тихо произнес Марк Юлиан, вставая со скамейки.

Галл догадался, что к ним приближался кто-то из людей Вейенто.

— Тебе нужна моя клятва верности? — едва слышно прошептал Галл.

— Твоего слова мне вполне достаточно. Я хочу лишь знать, кто со мной.

— Если я не с тобой, то с кем же? С ним? Конечно, с тобой.

Прошло несколько дней. Все это время Марк Юлиан занимался делами, выискивая прецеденты для законов, которые предполагал ввести Император. В его памяти постоянно возникал образ Аурианы, отважной сильфиды, которая словно смотрела на него из-за пыльных манускриптов и не отпускала от себя даже во сне. «Она — Архана, которая поддерживает меня, не дает мне падать духом».

Он безуспешно пытался избавиться от этого наваждения, но каждая красивая вещь заставляла его думать о ней, будь то блеск изящной золотой безделушки, грациозная поступь холеной лошади или покрытая лунным серебром поверхность реки. Даже озорная улыбка девушки из числа спутниц римских легионеров будила в нем дорогие сердцу воспоминания.

Ее образ был похож на прекрасный лик античной статуи из мрамора. Он изнывал от желания посмотреть ей прямо в глаза, но это ему никак не удавалось. Ее образ сразу же начинал тускнеть и ускользать от него, но стоило Марку отвести взгляд, как ее лицо снова дразнило его откуда-то сбоку. Казалось, Ауриана стоит рядом, и ее можно коснуться, стоит лишь протянуть руку.