Изменить стиль страницы

Наконец, Антоний слегка махнул рукой, давая разрешение Руфину идти.

— Поступай, Руфин, по своему усмотрению, но помни — эти проклятые пленные должны быть сегодня ночью вывезены из крепости.

* * *

Две сотни легионеров под командованием Руфина отправились выполнять ответственное задание ровно в полночь, когда во мраке, залитом лишь мерцающим лунным светом, пробил колокол на плац-парадном месте. Они связали крепкими веревками сотню пленников-хаттов — среди них был и Тойдобальд — и разместили их на десяти повозках, запряженных мулами. Руфин приказал Бассу, младшему центуриону, скакать впереди вместе со ста шестьюдесятью солдатами. Сам же он намеревался двигаться в арьергарде. Варвары предпочитали нападать с тыла — а так как они были варварами, а значит, в глазах Руфина, и круглыми идиотами — они не понимали, что эта их тактика хорошо известна римлянам и всегда учитывается ими. Люди Руфина и Басса должны были доставить пленных в крепость Аргенторат, расположенную южнее по Рейну. А оттуда их будут сопровождать свежие силы конвоя.

Солдаты продвигались молча. Все настороженно прислушивались к ночным шорохам и задумчивому шуму сосен, возвышающихся вдоль дороги. Лесные чащи жили своей сокровенной, подчас враждебной людям жизнью. Лягушки завели надрывную музыку, которую на лету подхватила сова, отзываясь через определенные промежутки глухим уханьем. В воздухе время от времени слышалось хлопанье крыльев невидимых птиц, шуршали листья под сильными лапами каких-то неведомых, скрытых во мраке зверей. От земли исходили душные пряные ночные ароматы, смешанные с запахами гниения. Полная луна, тускло мерцающая сквозь быстро бегущие по небу черные облака, казалась враждебно настроенной к римлянам. Она была похожа на глаз какого-то хищного зверя, подстерегающего и выслеживающего их, помогая врагам легионеров. Ведь это была чужая земля, чужая, несмотря на все их успехи по сдерживанию варварских орд. И потому каждый римский солдат нутром чуял, как ненавидит его каждый клочок этой проклятой земли, как ненавидят его обитающие здесь духи.

Очень долго единственными звуками, вторгающимися в шорохи и шелест леса, были случайный лязг стали о сталь и топот солдатских сапог по мягкой земле лесной дороги.

Руфин наблюдал за своими солдатами, и они казались ему странными и нереальными существами в тусклом полумраке лунной ночи — с овальными щитами и копьями они походили на полчища огромных жуков, вставших странным образом на задние лапки. Когда они прошли уже полмили, солдат, шедший рядом с первой повозкой, неожиданно споткнулся и сбился со строевого шага: он заметил что-то необычное на земле, похожее на отпечаток гигантского копыта в мягкой почве на обочине дороги.

— Это ведьма! — воскликнул он сдавленным голосом. — Она прошла здесь!

— Ганна! — сразу же пронеслось по рядам римских солдат, и каждый из них дотронулся до висящего на шее талисмана. — Ганна! Ауриния!

Руфин воскликнул резким повелительным голосом:

— Следующий из вас, кто собьется со строевого шага, отведает палки!

Слова прозвучали звонко, далеко разносясь в прохладном ночном воздухе.

В первой повозке находился Тойдобальд, он чувствовал огромную слабость в силу своего преклонного возраста и долгого пребывания в плену. Старик ни на чем не мог сосредоточить свои мысли, находясь как бы в прострации, его сердце сжималось от боли и страха, предчувствуя новые беды. Его захватили в плен через несколько месяцев после смерти Бальдемара, с тех пор — вот уже четыре года — он не имел никаких известий о своих родных и близких. Периоды вялости сменялись в его душе периодами возбуждения, когда, казалось, он сходит с ума: в эти минуты старик явственно видел дух Бальдемара, моливший его покинуть землю и уйти с ним в загробное царство. Но сейчас запахи и шорохи леса возбудили в душе старика мучительное желание жить. Луна, которую он не видел столько лет, представлялась ему сейчас скорбящей матерью, изливающей свою целительную прохладу и золотистый медовый свет в тщетных попытках успокоить души своих детей, утешить их, помочь им. Восходит ли луна над теми краями, куда везут его сейчас?

Руфин тем временем приказал своим людям ускорить шаг. Он полагал, что на рассвете его отряд будет уже вне опасности.

Они приблизились к камню, обозначающему первую пройденную ими милю дороги. Здесь в полумраке возвышалась статуя Домициана, достигавшая двенадцати футов в высоту, изваянная из белого мрамора, она мерцала голубоватыми отсветами в неверном свете луны. Руфину это изваяние показалось смешным в своей дутой величественности; одна рука Домициана простиралась вперед, отеческим жестом указуя в пустоту. Император казался здесь посреди живой трепетной природы окоченевшим глупым истуканом.

«Именно здесь со всей отчетливостью понимаешь, насколько мы чужие на этой земле, — думал Руфин. Может быть, бунтовщики в военном лагере были правы, говоря, что мы оскорбили духов этой земли, воздвигнув статуи братоубийцы на ней. И за это боги и стихийные силы накажут нас, наслав скорую и жестокую кару».

Руфину очень не нравилось то, как внезапно занервничала его лошадь, вспотев от страха и начав грызть удила; неожиданно, странно вскинув голову, она встала на дыбы, так что Руфин еле оседлал ее, крепко натянув поводья. Он бросил взгляд на высокую стену черных деревьев обочь дороги, но ничего не увидел.

«Кстати, почему не слышно лягушек?» — насторожился центурион.

Действительно кругом стояла жуткая тишина.

Из леса слышался тихий свистящий звук, как будто между деревьев с шумом ползла огромная чудовищная змея. Тучи закрыли луну, и все погрузилось в непроглядный мрак. Руфин отдал приказ остановиться.

Однако его крик никто не услышал. Звук его голоса перекрыл жуткий клекот, доносившийся с верхушек деревьев, затем он перешел в пронзительное улюлюканье, такое оглушительное, что от него, казалось, раскалывался череп. У Руфина было такое чувство, будто его отряд своим приближением растревожил огромное гнездо гигантских ос.

«Мы погибли!» — пронеслось в голове Руфина, он знал, что это «баррит» — ритуальный боевой клич хаттов, которым они приветствуют своих богов войны.

Руфин подал сигнал горнисту, и тот протрубил построение в боевой порядок. Легионеры быстро сомкнули свои ряды и закрылись щитами. Руфин спрыгнул с коня и занял место на самом краю первой шеренги: он считал, что центурион обязан сражаться плечом к плечу со своими солдатами.

Из темноты леса неожиданно вырвалось пламя, которое сразу же рассыпалось на множество язычков, похожих на звезды в темной пустоте, как будто от одного огня зажглось множество факелов.

Затем раздался громкий шум продирающихся через кусты воинов, и темная масса устремилась на римские порядки. У Руфина было такое впечатление, как будто сломали плотину и мутные, грозящие гибелью воды бурной реки устремились на его отряд. Хатты были выстроены клином, верхушка которого нацеливалась в центр римской цепи.

Легионеры метнули свои тяжелые дротики с такой выверенной точностью, как будто ими руководил один общий разум. Несколько десятков наступающих упали, сраженные метким броском, но их место сейчас же заняли другие воины. Второй залп пущенных дротиков нанес еще больший урон наступавшим, поскольку некоторые копья пронзили сразу несколько тел или пригвоздили атакующих к стволам деревьев. Хатты сталкивались друг с другом и падали, некоторых раненых свои же соплеменники затаптывали насмерть. Многие вынуждены были бросать свои щиты и, лишенные всякой защиты, устремлялись на обнаженные клинки римлян, так как римские дротики невозможно было извлечь из щитов. В этот момент Руфин даже решил, торжествуя в душе, что беда обошла его стороной.

Но тут произошло нечто ужасное, чего центурион никак не мог предположить: внезапно раздался новый пронзительный крик — боевой хаттский клич — но прозвучал он с противоположной стороны дороги. Руфин был поражен. Дикари никогда не держали свежие силы в резерве: казалось, они были просто неспособны додуматься до такого. Похожие на возбужденных детей, они как будто не могли сдержать своих безрассудных порывов, атакуя всем скопом. Но самым невероятным и примечательным в этих обстоятельствах было то, что резервные силы терпеливо дождались, пока каждый легионер выпустит оба своих дротика. Руфин не ожидал от варваров подобной сообразительности.