— Ладно, забудем, — примирительно проговорил Курочкин, обращаясь к Серёжке.

— Забудем, забудем, — обиженно бормотал тот. — Каждый будет кулаком в лицо лезть, а потом: «забудем»!

— Так и ты меня ударил.

— Я — в ответ. А ты ни с того, ни с сего. Шуток не понимаешь.

Женька пожал плечами.

— Ну ударь ещё раз, если тебе от этого легче станет.

Иван подозрительно посмотрел на него:

— Что-то я тебя не узнаю, — проговорил он. — Вроде, ты раньше никогда к толстовству склонен не был.

Но тут прозвенел звонок, освободивший Женьку от ответа.

Юность забывчива и эгоистична. Поглощённый своими переживаниями, Иван к концу уроков забыл о Женькиных странностях, да и другие посчитали случившееся очередной его выходкой, стремлением к оригинальности.

И потянулись школьные дни с их обычными заботами и волнениями. Женька Курочкин теперь не пропускал занятий, аккуратно каждый день являясь в школу, и только с уроков истории по-прежнему уходил. Гнетущее чувство тревоги постепенно совсем исчезло, но беспокойство ещё осталось. И в то же время появилась у него некоторая снисходительная пренебрежительность по отношению к своим сверстникам. Он и раньше считал себя особой личностью, непохожей на всех, а теперь вообще дела и интересы одноклассников казались ему ребяческими, никчемными.

«Знали бы вы, что мне пришлось пережить, — думал он, поглядывая на ребят. — У кого из вас хватило бы на это духу? А меня вот разыскивает милиция, и, может быть, в недалёком будущем ожидает тюрьма».

Ребята, чувствуя его отчуждённость, тоже стали несколько сторониться Курочкина. Один Иван Сергеев ещё пытался втянуть его в общую жизнь коллектива. Так было и с субботником.

Готовиться к этому традиционному празднику коллективного труда — Ленинскому субботнику, стали недели за две. Началось всё с того, что десятиклассники насели на своего комсорга Ирину Саенко:

— Опять будем, как в прошлом году, на улице бумажки и разный мусор собирать? Пусть там пятиклашки шевыряются. А ты ищи для нас настоящую работу!

Ирина сама ходила в горком ВЛКСМ, на завод, в строительные организации. Нигде ей не отказывали, но и конкретного ничего не обещали. Но однажды она вошла в класс радостная и торжествующе вскинула вверх руки:

— Победа!

— Что? Что? Рассказывай! — нетерпеливо теребили окружившие её одноклассники.

— Есть работа, достойная нашего славного непробиваемого, непромокаемого десятого «А» класса!

— Какая? Где? — посыпались вопросы. — Рассказывай побыстрей! Не томи душу!

— Будем работать на строительстве детского сада. Нас берёт в помощники бригада коммунистического труда Серафима Туманова.

— «И шестикрылый Серафим на перепутье мне явился», — язвительно процитировал Курочкин.

— А помоложе ты никого не нашла? — деловито осведомилась Лида Норина. — Серафим — это какой-нибудь седобородый старец, музейная редкость.

— Бригада молодёжная, мне сказали, — возразила. Ирина.

— О-о, это уже лучше, — обрадовалась Лида. — А бригадир всё равно старик. Так всегда бывает: молодым в наставники да в бригадиры стариков дают.

— А когда пойдём? — деловито осведомился Толька Коротков.

— Я уже договорилась с учебной частью. В субботу у нас будет три урока. Час — пообедать и переодеться. Сбор без четверти двенадцать, пятнадцать минут ходу до стройки, а ровно в двенадцать начнём работу.

— И до скольки?

— Вообще-то до четырёх. Но можно будет и задержаться, если захочется.

Сообщение её было встречено с энтузиазмом. Одни радовались искренне, другие заразились их радостью, а третьи были готовы выполнять любую физическую работу, лишь бы не сидеть на уроках. Да к тому же, сославшись на субботник, можно было не готовить к понедельнику домашние задания — уважительная причина!

— Ты пойдёшь? — спросил Иван Курочкина.

Тот неопределённо пожал плечами.

— Не знаю. Хотелось бы. Только мать, наверное, не пустит. Ты же знаешь — сердце!

Дело было, конечно, не в матери. Просто Женька не понимал энтузиазма своих одноклассников. Чему радуются? Вместо того чтобы просидеть два часа в тепле, в классе, четыре часа, а то и больше вкалывать на стройке, может, даже под дождём — удовольствие не из приятных. К тому же Женька, любящий во всём играть главную роль, физической силой не мог равняться ни с Иваном, ни с Толькой Коротковым. А затеряться где-то среди других, даже больше того, плестись в хвосте, вызывая насмешки — это было не в его правилах.

— Мы тебе полегче работёнку подыщем, — пообещал Иван.

Но это предложение ещё больше разозлило Курочкина — ни жалости, ни снисхождения он терпеть не мог.

— Ты поди мою мать уговори! — отрезал он.

Впрочем, он наверняка пошёл бы на этот субботник, если бы была надежда, что пойдет и Нина Чернова. Но она уже третий день пропускала занятия. Девчонки говорили, что больна, где-то простудилась.

— Ну, как знаешь, — обиженный его резкостью буркнул Иван и отошёл.

Женька ещё надеялся, что в субботу Нина придёт в школу, но она не пришла, и он окончательно утвердился в решении не ходить на субботник. С некоторой снисходительностью и в то же время с непонятным ему раздражением следил он за шумными приготовлениями, ребят. А они, казалось, искренне были рады предстоящей работе и с нетерпением ожидали окончания третьего урока. И как только прозвенел звонок, их словно ветром сдуло.

А через час они снова собрались во дворе школы. Все девчонки были в брюках, одни в широких полосатых, похожих на пижамные, другие в модных джинсах, с подвёрнутыми снизу сантиметров на двадцать штанинами.

Ровно без пятнадцати двенадцать во двор вышел Владимир Кириллович. Он оглядел всех своими цепкими прищуренными глазами:

— Все собрались?

— Нет Черновой и Курочкина, — ответила Ира.

— Чернова больна, — услужливо подсказал кто-то из девчонок.

— А Курочкин?

— Сердце у него, — хмуро пояснил Иван.

— Понятно. Значит, ждать больше некого. Подождите минутку, я только скажу директору, что мы отправляемся.

Он скрылся в дверях школы. Иван протиснулся к Ирине и спросил, кивнув ему вслед головой:

— А он что, с нами пойдёт?

— Да.

— Это ещё зачем?

Ирина пожала плечами.

— Так положено. Он наш классный руководитель, отвечает за нас.

— Всё не доверяют нам, — ворчал Иван. — За маленьких считают. Пасут, как телят неразумных!

Ирина ничего не ответила. Дождавшись Владимира Кирилловича, десятиклассники шумной стайкой отправились на стройку. Идти было недалеко, каких-нибудь четыре или пять кварталов. Там их уже ждали. Во дворе на груде кирпича сидели четверо довольно молодых парней и две девушки. Они поднялись ребятам навстречу.

— Помощники, значит, наши пришли, — сказал один из парней. — Ну что ж, давайте знакомиться. Это вот девушки наши, Вера и Зина, мастерицы на все руки. И раствор замесить, и комнату оштукатурить, и покрасить, и побелить — всё могут. Золото, а не девчата. Сущий клад для будущих мужей. А это, — показал он на парней, — каменщики-специалисты. Владимир и два Николая. Мы их по цвету волос различаем: Коля — светлый и Коля — тёмный.

— А это, — звонко отрекомендовала Зина, — наш бригадир Серафим Серафимович Туманов.

Ира толкнула Лиду Норину:

— Вот тебе и старик, — шепнула она.

Бригадир был от силы года на четыре старше их.

— Ирина… Анатолий… Иван… Сергей… Ольга… — отрекомендовались десятиклассники, пожимая протянутые им по-дружески руки строителей. Когда очередь дошла до Лидки Нориной, она кокетливо спросила бригадира:

— А вы, извините, не старообрядец?

— Вы по имени моему судите? — догадался тот. —

Это у нас семейное, из рода в род. И отец у меня Серафим Серафимович, и дед был Серафим Серафимович, и прадед.

— И вы своего сына тоже Серафимом назовёте? — стрельнула глазками Лида.

— Уже, — спокойно ответил он.

— Что уже? — не поняла Норина.

— У нашего бригадира месяц назад сын родился, — снова вмешалась Зина. — И они его Серафимом назвали.