Этим и закончился его визит.

Недели две Женька избегал встреч с Мишкой. А когда они всё-таки снова встретились, он, к своему удивлению, не только не испугался, но даже обрадовался. И снова начались вечерние выпивки и разговоры о том, что можно без большого труда взять в один вечер немалые деньги.

Первое время Женька старался избегать таких разговоров.

Говорил больше Мишка, Васька слушал и поддакивал, а Женька помалкивал. Но постепенно он привык и тоже начал поддакивать, как Васька. Больше всего он боялся, как бы его не обвинили в отсутствии смелости, а Мишка как раз на это и делал упор.

— Эх, кабы у вас духу хватило, мы бы с вами такие дела обделывали! В коньяке бы купались и шампанским запивали бы!

Мечта о ванне из коньяка нисколько не трогала Женьку, но упрёки в трусости он воспринимал болезненно. Кроме того, и с деньгами было туговато. Выпивали они, чаще всего, на Женькин счёт, и денег, которые ему давала мать на карманные расходы, не хватало, да и надоело быть от неё в постоянной зависимости. Поэтому однажды, когда Мишка снова завёл разговор о смелости и трусости, Женька оборвал его:

— Хватит болтать-то. Смелость и трусость не на словах проверяются, а на деле. Там и увидим, кто смелый, а кто трус! Вот о деле и говори!

И Мишка сменил тактику. Он начал убеждать в совершенной безопасности задуманного.

— Ты пойми, — втолковывал Мишка, — мы сделаем всё так, что ни один чёрт не придерётся, всё будет шито-крыто.

И в один из вечеров они окончательно обо всём договорились. Васька Заяц (он, оказывается, работал шофером в автохозяйстве) обещал достать на вечер автомашину. На ней они решили ехать в рабочий посёлок строящегося недалеко от города нового завода «Химмаш», выбрав для поездки день получки.

Мишка говорил:

— Штопорнём какого-нибудь бухарика. У строителей, знаешь, какие получки? Будь здоров! Потом снова на машину — и домой! У них среди сезонников шпаны полно, вот их и будут щупать! А мы тем временем пить будем да посмеиваться!

И вот настал тот мартовский день, который никогда теперь не вычеркнешь ни из жизни, ни из памяти. Накануне вечером они заново все обсудили и обо всем договорились. В назначенный час, трусливо оглядываясь по сторонам, в отцовском засаленном ватнике и в старой шапке (Мишка велел одеться по-необычному, чтобы в случае чего не могли опознать по одежде), Женька пришел в условленное место. Там никого не было, и он обрадовался, решив, что «дело» не состоится. На всякий случай решил подождать минут пять, но почти тут же, приглушенно урча мотором, из-за угла выскочила потрепанная машина ГАЗ-51 и остановилась рядом с ним. Из кабины выглянул Мишка.

— Пришёл? — шёпотом спросил он. — Садись скорей.

Женька молча влез в кабину. Васька Заяц сразу же включил скорость, и машина тронулась. В маленькой кабине втроём было тесно, Женька сидел боком. Каждый раз, когда их потряхивало на неровностях дороги, он старался наваливаться на Мишку — боялся, что дверца откроется и он вывалится. Большой свет не зажигали, включены были только подфарники: Васька хорошо знал дорогу, он не раз возил на стройку разные грузы.

— На-ка, глотни для храбрости, — услышал Женька и скорее догадался, чем увидел, что Мишка протягивает ему бутылку.

Женька взял её и сделал несколько глотков прямо из горлышка, судорожно закашлялся, схватившись рукой за грудь.

— Не в то горло попала, — засмеялся Мишка и взял бутылку. — Вот учись, в жизни пригодится.

В темноте раздалось бульканье, не заглушаемое даже шумом мотора.

Оторвавшись от бутылки, Мишка протянул её Зайцу.

— Глотнёшь?

— Потом, — не отрывая рук от баранки, буркнул тот.

— Ну, потом так потом, — согласился Мишка и снова протянул бутылку Женьке. — Ещё будешь?

— Давай, — храбрясь, ответил Женька, взял бутылку и, пересиливая отвращение, сделал несколько глотков. В животе потеплело, но нервный озноб не проходил.

— Нож взял? — спросил вдруг Мишка.

— Зачем? — не понял Женька.

— Да ты что, на гулянку, что ли, едешь? Не знаешь, нож зачем? Заяц, а у тебя есть?

Тот молча кивнул.

— Ладно, двух хватит. Тоже мне помощничек, — бурчал Мишка, косо поглядывая на Женьку.

Дорога казалась бесконечной, хотя ехали они не более получаса. Наконец, замелькали огни посёлка. Заяц свернул на тихую тёмную улицу, потом на другую и остановил машину.

— Приехали, — шёпотом сказал он.

— Глуши мотор, — так же шёпотом ответил ему Мишка.

Они вылезли из машины и огляделись. Ночь была тихая, после привычного шума мотора эта тишина казалась гнетущей. В домах огней не было, только где-то далеко, в самом конце улицы, светилось одно окошко.

— Пошли! — скомандовал Мишка.

Гуськом: впереди Мишка, за ним Васька Заяц и последним, почему-то стараясь ступать только на носки, словно его шаги мог кто-то услышать, шёл Женька. Они дошли до угла, свернули в проулок, потом в другой.

— Далеко от машины уходить нельзя, — остановился Мишка. — Здесь будем ждать.

Все трое притаились за углом. Глаза уже немного привыкли к темноте, и прежде еле различимые очертания домов словно придвинулись ближе и стали яснее. Луны не было, она спряталась за тёмными облаками, но всё-таки частица её света доходила до земли, и на тротуарах, на дороге поблёскивали лужицы, подёрнутые тонким ледком — ночь обещала быть морозной.

Минуты тянулись бесконечно. Нервный озноб, охвативший Женьку ещё в кабине, становился нестерпимым.

— Может, никого и не будет?

Тайная надежда прозвучала в его голосе.

— Струсил уже? — угрожающе спросил Мишка.

— Да нет, замёрз просто, — ответил Женька и, не сдержавшись, лязгнул зубами.

— Тихо! — прошипел Мишка, и они отчётливо услышали, как где-то далеко захрустел ледок под быстрыми шагами. — Один идёт! Брать будем!

Шаги слышались всё ближе и ближе. Мишка осторожно выглянул из-за угла.

— Девка! Ну, всё равно!

Сердце Женьки гулко билось. Шаги всё ближе, ближе, ближе, вот они совсем рядом. Сейчас это произойдёт, сейчас! Мишка шагнул вперёд, за ним бросился Заяц, а за ним, чуть помедлив, Женька.

— Ой! — испуганно вскрикнула девушка.

Голос её громом отдался в Женькиных ушах. На секунду ему показалось, что это голос Нины, но тут же он сообразил, что она здесь никак оказаться не может.

— Молчи, а то прирежу! — хриплым, неузнаваемым голосом прошипел Мишка.

В руке у него чуть подрагивала светлая полоска ножа.

— Ой, дяденьки, только не убивайте! Нате, возьмите всё, только не трогайте меня, — срывающимся, дрожащим голоском говорила девушка.

— Это что у тебя? — мишка дёрнул из рук девушки свёрток и перебросил Женьке.

— Держи! А ты снимай часы, пальто, живо!

Женька не успел на лету подхватить свёрток, и тот упал на тротуар. Из порвавшейся газеты выпали туфли. Когда Женька, подняв их, выпрямился, девушка стояла уже без пальто, в одном лёгком платьице, беспомощно скрестив руки на груди. Что-то щемяще-жалкое было в её полудетской фигуре, и Женька отвернулся.

— Беги! Да не вздумай кричать! — толкнул её Мишка. — Закричишь — догоним, убьём!

И он цинично выругался. Девушка вздрогнула, сделала несколько робких шагов, всё ещё не веря, что её отпустили, потом бросилась бежать. Не дожидаясь, пока она скроется из виду, все трое тоже побежали по проулкам к той улице, где они оставили машину. Там по-прежнему всё было тихо и спокойно.

Всю обратную дорогу они молчали. Только когда уже подъезжали к городу, Мишка неожиданно расхохотался каким-то невесёлым нервным смехом, очевидно, давая разрядку внутреннему напряжению.

— А девка-то! С танцев, наверно, шла! Протанцевала туфли, пальто и часы! Вот дурёха-то!

Женька вспомнил беспомощную, жалкую фигуру девушки, и смех Мишки показался ему противным. Он крепче стиснул зубы и отодвинулся в самый угол кабины.

— Барахло я с собой заберу, продам в другом городе знакомому барыге, — продолжал Мишка. — В нашем городе продавать нельзя — сразу засыплешься!