— Так как, Спирин? А?

— Нету интересу, начальник! — хриплым, ломающимся голосом ответил Спирин. — Все одно под амнистию не подхожу!..

И в этот момент кто-то рванул дверь сторожки и с криком бросился на Спирина.

Короткий шум борьбы и крики сменились тишиной.

Взволнованный, немного торжествующий голос донесся от сторожки:

— Ну, пошли, Спирин… Давай, давай!

Когда они подошли, майор посветил фонариком. Он увидел напряженный, как бы остекленевший от всего случившегося взгляд Спирина и исцарапанное, в кровоподтеках лицо молоденького милиционера. Второй милиционер, все еще тяжело дыша, нервно приглаживал ладонью спутанные волосы.

С. Аскинадзе

ПОБЕГ

В позапрошлую ночь из колонии бежали двое. Следы вели к шоссе, по которому бесконечно снуют машины. До шоссе довела преследователей ищейка. Дальше она взять след не могла.

И когда перед майором Гариным положили данные о бежавших — их фотографии, словесное описание портретов, выписки из личных дел, — он подумал прежде всего о несовершенстве человеческой личности. Один из бежавших был, действительно, рецидивист, «крупная рыба». А второй — совсем парнишка, первый раз судившийся за хулиганство. Сидеть ему оставалось полтора года. Ну для чего он увязался за старым бандитом?

Майор пододвинул лист бумаги сидящему рядом лейтенанту Никитину. Тот сегодня пришел в новом костюме, недорогом, но ладно сшитом.

Галстук на белой рубашке был тоже новый, вязаный.

И шевелюра Леонида Ивановича, отливающая рыжиной в свете, падающем через большое окно кабинета, была на этот раз тщательно причесана.

Николай Петрович знал, что сегодня у Лени день рождения. Стукнуло двадцать четыре. Майор уже поздравил его, обещал вечером придти в гости отведать пирог, испеченный мамашей лейтенанта.

А сейчас пододвинул ему исписанный лист бумаги:

— Придется, Леонид Иванович, поискать. Такое дело… На вокзале, в пивных, на базарах… Для профилактики, так сказать, возможных преступлений в нашем городе… Возьми себе двух ребят… например, Бектемирова и Ковалева.

Лейтенант кивнул, пробегая глазами строчки, отстуканные на машинке в канцелярии колонии:

«Лапин Сергей Юрьевич, 1924 года рождения («Немолодой, а все еще бегает…»), он же Саплин, он же Фомин.

Судим в 1942 году за воровство. Тюремное заключение заменено отправкой на фронт… В 1948 году судим за измену Родине по ст. 58-1-Б, освобожден по амнистии, в 1955 году…

Судим в 1960 году за ограбление квартиры. Освобожден досрочно… Судим в 1964 году за уличный грабеж… Срок наказания не отбыл — бежал…».

Бежал два дня назад. Так. Понятно.

Майор подает еще бумагу и фотографии.

— Это о другом… Сидоренко Григорий. Вот словесный портрет обоих, фотографии. Фотографии размножены, дашь ребятам…

Почти весь день Никитин провел на толкучке. Она разместилась далеко за городом, на бугристом поле, обнесенном досчатым забором. Желающих купить-продать привозил и увозил старый, медленно ползущий и дребезжащий трамвай.

Стояли здесь мотоциклы и автомашины разных марок.

Среди гомонящей разномастной толпы ходил лейтенант, одетый в коричневый плащ и клетчатую кепочку, из-под которой лезла на глаза густая рыжеватая шевелюра. Фотографии Лапина и Сидоренко лежали у него в нагрудном кармане.

Другие сотрудники управления — невысокий и худощавый Сагит Бектемиров и высоченный Ковалев, сержант с бакенбардами и усами (за что прозвали его товарищи «грузином») — искали в других местах: на вокзале, в пивных, на продуктовом рынке.

Здесь, на барахолке, тоже работали чайная и пивная.

Наметанный глаз рыжеватого инспектора то и дело засекал в гудящей мешанине толпы подозрительных типов, но все это были не те, кого он искал. «Старика» и «пацана», как мысленно окрестил беглецов Никитин, не было.

В чайную он сегодня заглядывал раза три, но там долго не оставался. В последний раз зашел уже к вечеру, чтобы купить сигареты. Народу было уже мало — базар резко шел на убыль. Буфетчица, видимо, узнала инспектора.

Улыбнувшись, она протянула ему пачку сигарет и сдачу прямо через голову стоящей перед буфетом девушки.

Никитин не видел лица девушки, но сразу заметил длинные, распущенные ярко-рыжие волосы, падающие ей на плечи и спину. Быть может, он нечаянно задел ее. Во всяком случае, девушка сердито обернулась.

Лейтенант увидел смазливое личико, ярко накрашенный рог, искривленный в нагловатой усмешке. Она тоже купила сигареты, и широко шагая, проследовала в угол, за столик.

Пальто ее на ходу распахнулось. Никитин заметил длинные стройные ноги, почти не прикрытые очень короткой юбкой. До него долетели ее слова:

— Уж больно лощит ему буфетчица… Может, из милиции?

Девушка сказала это своему парню. Приглядевшись к нему, инспектор тут же покинул чайную.

Надорвав пачку, он закурил и свернул за угол. Рынок почти опустел, солнце садилось. Парень вполне мог оказаться «пацаном». Вынув фотографию, Никитин вгляделся в нее.

Парень был похож на беглеца Сидоренко, но не совсем.

Из-под короткого пальто выглядывал пестрый, закрытый на горле, свитер. А на фотографии парень выглядел подростком, а этому можно было дать двадцать пять — двадцать четыре.

Он или не он, но брать его сразу не стоит. Важен тот «старик». Если «пацан» в городе, то и старик, наверняка, здесь где-то. Только через Сидоренко можно выследить место укрытия, «малину» старого рецидивиста.

Дверь чайной хорошо проглядывалась от широких, распахнутых ворот рынка. Никитин быстро вышел из ворот, сел в «газик» и стал наблюдать. В окне чайной зажегся свет, на крыльцо из раскрывшейся двери вышел мужчина, потом еще двое. Чайная почти совсем опустела. Так, по крайней мере, показалось лейтенанту, когда дверь опять широко распахнулась, выпустив еще посетителя, который возник в желтом прямоугольнике и тут же расплылся во мраке.

Но рыжеволосой и ее парня все не было. Никитин чертыхнулся. Тут появилась буфетчица с замком в руке. Никитин выскочил из машины, рванулся к ней.

— Слушайте, а где эта… рыженькая?

— Что, понравилась, товарищ лейтенант? — буфетчица улыбчиво блеснула подкрашенными глазами.

— Да нет, понимаешь…

Буфетчица перестала улыбаться:

— То-то смотрю, вышли через кухню!.. Через заднюю дверь подались.

— Почему разрешили?

— Повар, было, шумнул на них, а они только загоготали… Такие нахальные!..

Никитин подогнал «газик» к трамвайной остановке.

Публика плотной толпой втискивалась внутрь вагона. Мигая огоньками, пробегали мимо такси.

Лейтенант сплюнул от досады, взял микрофон:

— Третий, третий!.. Слушай! Я «рынок»! Прием…

Рация тихо гудела, чуть потрескивая. Сквозь шум донесся далекий голос:

— Рынок!.. Тебя понял… Слушаю.

— Обнаружил «пацана»… Задержать не удалось… Предполагаю, что уехал в район вокзала на такси… Одет в короткое пальто, пестрый свитер. С ним рыжеволосая девушка… Третий!.. Как слышите? Прием…

Слышно было, как кашлянул Сагит Бектемиров, чертыхнулся беззлобно.

Бектемиров встретил Никитина в дальнем конце перрона, у закрытого киоска. Они пошептались:

— Вроде, никого из этих нет… Думаю, рыжая просто повезет его к себе на квартиру. Им нужно пересидеть… — оживленно поблескивая карими глазами, сказал Сагит.

— А Лапин?

— Тоже с ними или около них… Где-то поблизости…

— Все же посмотрим.

Они разошлись. Над перроном стоял полумрак. Редкие лампочки тускло светились на фоне черного неба.

В душном зале ожидания Никитин осмотрелся. Увидел высокую фигуру Ковалева.

«Черт, надо бы ему сбрить эти усики, больно приметен… Ну, бакенбарды теперь вошли в моду, а усики… Вот еще кавказский человек...»

Достал сигарету, но вспомнив, что курить в зале не положено, спрятал ее в карман. На мгновенье глаза его зацепились за кучку людей у буфета. Один показался знакомым. Но когда подошел, то понял, что ошибся. В пестром свитере стоял совсем другой парень, не Сидоренко.