— Как вы думаете, — спросил он меня лукаво, — какие продукты из тех, что видите перед собой, могли употреблять в пищу мои родители? А о чем они даже не имели представления? Да что родители: я сам почти половину своей жизни.

Памирцы не знали совсем ни картошки, ни редиски, ни моркови, ни брюквы, ни помидоров, ни огурцов, ни лука, ни чеснока, ни свеклы, ни репы, ни кабачков, ни перца, ни петрушки. А урожаи пшеницы собирали в тюбетейку. И получилось, что главный продукт — скромная сушеная ягодка — «тут», или шелковица, да травы, коренья. Их размалывали и добавляли в кислое молоко, чай, воду, ели просто сушеные ягоды и просто муку.

За нарядным изобильным столом и рассказал мне старый учитель вот какую историю.

В самом конце 20-х годов на памирский пограничный пост прибыл новый командир. Два месяца добирались он и его семья с сопровождающими из Оша. Верблюжья тропа вилась по поднебесным перевалам, головокружительным кручам, отвесным карнизам. Жену пограничника и детей несли под балдахином на специальных носилках. Привез с собой командир интересный багаж: семена помидоров, огурцов и капусты, клубни картофеля. Посадил прямо на территории погранотряда. Сосед — дехканин Кишкарбек Рызобеков попросил диковинных семечек и тоже посеял на своих грядках.

Жизнь командира была неспокойной: недаром первым на Памире за бои с басмачами в тот год его удостоили ордена. Словом, не до посадок. Ну и урожай получился чахлым. Когда командира перевели в другое место, расставаясь, он сказал, что овощи в этих краях выращивать — только добро переводить.

Ну а Кишкарбек уже после его отъезда собрал богатый урожай никогда до этого не виданных плодов. Семена раздал родственникам, соседям. А через год, как утверждает молва, продиктовали дехкане письмо красному командиру Ивану Васильевичу Панфилову, а это был он — будущий Герой Советского Союза, легендарный генерал-майор. В письме написали, что-де прекрасный ты человек, Иван Васильевич, хорошо бьешь басмачей, отлично говоришь, но плохой… земледелец.

А дети Кишкарбека — Хособек и Довронбек, — когда подросли, стали известными на весь Бадахшан «картофельными чемпионами» — урожаи меньше 500—600 центнеров с гектара не получали. Да только долог был путь к этим урожаям.

Когда Худоеру Юсуфбекову было совсем мало лет, впервые пересек он Памир на шее верблюдицы, к которой привязала его мать. Уже потом, лет через пять, пастушонком, исходил много горных троп пешком, в деревянных колодках-каушах и просто босиком, а еще больше, когда одевал уже кожаные ичиги и на стартовую точку высоко в горы его привозила машина. Горцы не зря окрестили Худоера Юсуфбекова Директором Памира. Сколько же тысяч километров прошагал он!

Привычка так и осталась на всю жизнь. И сегодня на работу он ходит с одного конца Душанбе на другой пешком.

— Чему вы так и не научились в жизни? — спрашиваю Юсуфбекова.

— Двум вещам. Не умею танцевать. И не стал оратором. Все имеет объяснение. В студенчестве было не до танцев: по ночам ходил на завод бутылки мыть, разгружать брички с хлебом в магазине, на старших курсах — в карантинной инспекции работал. Знаете, как питался? Утром — чечевичная каша, в обед лепешка со сметаной, вечером — хлеб, соль и вода. Первый костюм на четвертом курсе купил — заработал деньги на практике. Даже был грустный курьез: в юбилей института наградили меня Почетной грамотой ЦК комсомола, вручать должны были на торжественном собрании в оперном театре. А меня туда не пустили билетеры: не понравился мой ватник и хлопчатобумажный свитер.

А почему говорю неважно? Много месяцев, целые годы провел в горах в одиночестве. Это уже после института. Бывало и зимовал один в саду.

Если бы начать жизнь снова, хотел бы что-то изменить в ней? Пожалуй, нет. Каждому человеку нужны трудности. Они закаляют, вырабатывают твердый характер, формируют убеждения.

Сегодня Худоер Юсуфбеков — ректор того самого сельскохозяйственного института — главного вуза республики, который закончил в 1954 году. Да только был до ректорства и другой путь, 27-летний. Его избрал Худоер осознанно, когда уехал по окончании учебы на родину, в край, где горы встречаются со вселенной и где только пытливым и одержимым позволяет гордый Памир посмотреть на себя свысока.

На Памир я попала, когда Худоера Юсуфбековича там не было уже несколько месяцев. Встретили меня его ученики и последователи. Но присутствие Юсуфбекова я чувствовала во всем так же, как мои собеседники его отсутствие. В разговорах нет-нет да и мелькнет: «Юсуфбеков звонил… говорил… советует… напоминал, …приглашал аспирантов».

В яководческом совхозе «Булункульский», что на четырехкилометровой высоте, рассказывал директор Осман Атабаев, как по технологии Юсуфбекова засевают они горные склоны травами, сколько получают сенной массы, как проходят гарантированные зимовки овец и кутасов — не страшны теперь животным суровые зимы, — и каждый раз называл имя Юсуфбекова. Даже уголь завозят жителям его стараниями. А терескен — лучшая пища кутасов — идет только на корм. И опять «доказал», «ввел», «добился» Директор Памира.

Большой друг комсомола и его воспитанник, он еще ни морально, ни физически не перешагнул возрастной академической черты. И хотя я уже была с ним знакома лично, значимость всего сделанного академиком поняла только здесь.

…С Алешей Ивановым, 24-летним ученым Памирского биологического института, целый день бродим осенним садом. Сад диковинный — единственный на такой высоте в мире. 612 гектаров отданы под эксперименты. На высоте альпийских перевалов. В Европе, пожалуй, ее штурмуют лишь смельчаки. Здесь же штурмовать ничего не надо: сел в центре Хорога на городской автобус, попетляет тот вдоль Гунта то правым, то левым его берегом восемь километров до Шахдары и, пожалуйста, приехали: сад. Прямо на склоне Шугнанского хребта. Правда еще надо попыхтеть, чтобы до него подняться, хоть и асфальт ведет до самого городка. Если отсюда смотреть в бинокль, то высоко, прямо у вершины Висхарва, видны зеленые заросли его высокогорного участка — береза, смородина, боярышник, жимолость. Целых 50 видов на высоте 2900 метров. Основная часть сада пониже на полкилометра.

Октябрьский сад расцвечен оттенками осени всех континентов. Из бирюзово-изумрудных зарослей Восточной и Средней Азии попадаем в привычное золотое увядание Европы и Кавказа, дивимся черному американскому ореху и «оленьему рогу» с того же континента, подымаем опадающие багряные листья клена, словно с государственного флага далекой страны.

Летних посетителей сад поражает подсолнухами с десятками голов, ромашками величиной с блюдце, смородиной размером с вишню и клубникой — чуть ли ни с чайную чашку. Я всего этого не видела. Но когда Алеша подвел к восьми ли-десяти ли ствольному дереву и оно оказалось рябиной, а по соседству так же раскустилась липа, я сдалась: действительно, чудеса!

А розы! Какие на Памире розы в октябре, — необычной величины и дивной красоты. Лимонам из этого сада удивлялась еще лет пять назад, читая информацию в «Правде». А картофельные клубни весом до килограмма каждый! И это на высоте двух с лишним километров!

Довольный произведенным эффектом, Алеша терпеливо объясняет, что чудеса эти вызваны, как полагают некоторые исследователи, особым режимом ультрафиолетовой радиации, так называемым горным светом. Но он лично считает, что нужно анализировать комплексно: тут и высоту следует учитывать, и температуру, и влажность, ну и ультрафиолет, конечно, ведь прозрачность воздуха в горах исключительная.

О памирском ультрафиолете я читала в статьях прежнего директора ботанического сада, имя которого он носит теперь, — А. В. Гурского, рассказывал мне о чудесах памирской радиации Х. Ю. Юсуфбеков: в десятки раз выше, чем в долине, но смертоносные ультракороткие лучи нейтрализуются другим длинноволновым излучением — и отсюда буйная растительность, активное безвредное солнце, «культурные» дикие сады в горах, ранняя вегетация и в перспективе — возможность применения ультрафиолета при селекции сельскохозяйственных растений.