принималось без секунды опоздания. И он уходил. Тут тоже была такая возможность, по неизвестной

причине предоставленная им полицаями, и он бы отлично воспользовался ею, если бы не Сотников. Но с

Сотниковым далеко не уйдешь. Они еще не взобрались на холм, как напарник в который уж раз трудно

закашлял, несколько минут тело его мучительно содрогалось, как будто в напрасных потугах выкашлять

что-то. Рыбак остановился, потом вернулся к товарищу, попробовал поддержать его под руку. Но

Сотников с трудом стоял на ногах, и он опустил его на твердый, вылизанный ветром снег.

- Что, плохо?

- Видно, не выбраться...

Рыбак промолчал - ему не хотелось заводить о том разговор, неискренне обнадеживать или утешать,

он сам толком не знал, как выбраться. И даже в какую сторону выбираться.

Он недолго постоял над Ситниковым, который немощно скорчился на боку, подобрав раненую ногу. В

сознании Рыбака начали перемешиваться различные чувства к нему: и невольная жалость оттого, что

столько досталось одному (мало было болезни, так еще и подстрелили), и в то же время появилась

неопределенная досада-предчувствие - как бы этот Сотников не навлек беды на обоих. В этом

изменчивом и неуловимом потоке чувств все чаще стала напоминать о себе, временами заглушая все

остальное, тревога за собственную жизнь. Правда, он старался гнать ее от себя и держаться как можно

спокойнее. Он понимал, что страх за свою жизнь - первый шаг на пути к растерянности: стоит только

поддаться испугу, занервничать, как беды посыплются одна за другой. Тогда уж наверняка крышка.

Теперь же хотя и пришлось туго, но не все еще, возможно, потеряно.

183

- Так. Ты подожди.

Оставив Сотникова, где тот лежал на снегу, Рыбак потащился по склону вверх, чтобы осмотреться.

Ему все казалось, что за холмом лес. Они столько уже прошли в этой ночи, и если шли правильно, то

должны очутиться где-то поблизости от леса.

Плохо, что совсем пропал месяц и поодаль ничего не было видно - ночь тонула в морозной туманной

мгле: глухие предутренние сумерки обволакивали все вокруг. Тем не менее леса поблизости не было. За

пригорком опять простиралось неровное, с пологими холмами поле, на котором что-то смутно серело,

наверно рощица, очень уж куцая рощица - гривка в поле, не больше. Всюду виднелись неопределенные

пятна, темные брызги бурьяна, размытые, нечеткие силуэты кустов. По вот из снежного полумрака

выглянула коротенькая прямая черта - обозначилась на земле и исчезла. Рыбак с неожиданной

легкостью заторопился к ней ближе и не заметил, как черточка эта как-то вдруг превратилась на снегу в

темноватую полоску дороги. Довольно накатанная, с уезженными колеями и следами конских копыт, она

явилась как никогда кстати. Рыбак завернул назад и легко сбежал с пригорка к скрюченному на снегу

Сотникову.

- Дорога тут! Слышь!

Тот вяло приподнял кругловатую, неестественно маленькую в пилотке голову, заворошился, вроде

начал вставать.

- С дороги где-нибудь сошмыгнем - не найдут. Только бы успеть - не напороться на какого черта.

С помощью Рыбака Сотников молча поднялся, непослушными пальцами удобнее охватил ложе

винтовки.

Они медленно побрели к дороге. Рыбак тревожно оглядывался в сумерках - не покажутся ли где люди.

Его напряженный взгляд привычно обшаривал поле, с наибольшим усилием стремясь проникнуть туда,

где исчезал дальний конец дороги. И вдруг совершенно неожиданно для себя он заметил, что небо над

полем как будто прояснилось, сделалось светло-синим, звезды притушили свой блеск, только самые

крупные еще ярко горели на небосклоне. Этот явный признак рассвета взволновал его больше, чем если

бы он увидел людей. Что-то в нем передернулось, подалось вперед, только бы прочь от этого голого,

предательски светлеющего поля. Но ноги были налиты неодолимой усталостью, к тому же сзади едва

ковылял Сотников. Хочешь или нет, приходилось медленно тащиться подвернувшейся дорогой - другого

выхода не было.

Поняв это, он приглушил в себе нетерпение, тверже сжал зубы. Он ни слова не сказал Сотникову - тот

и так едва брел, видно расходуя последние свои силы, и у Рыбака что-то сдвинулось внутри - он уже

знал: удачи не будет. Ночь кончалась и тем снимала с них свою опеку, день обещал мало хорошего. И

Рыбак с поникшей душой смотрел, как медленно и неуклонно занималось зимнее утро: светлело небо,

из-под ночных сумерек яснее проступал снежный простор, дорога впереди постепенно длиннела и

становилась видной далеко.

По этой дороге они потащились в сторону рощи.

8

Сотников не хуже Рыбака видел, что ночь на исходе, и отлично понимал, чем для них может

обернуться это преждевременное утро.

Но он шел. Он собрал в себе все, на что еще было способно его обессилевшее тело, и, помогая себе

винтовкой, с огромным усилием передвигал ноги. Бедро его мучительно болело, стопы он не чувствовал

вовсе, мокрый от крови бурок смерзся и закостенел; другой, не до конца надетый, неуклюже загнулся на

половине голенища, то и дело загребая снег.

Покамест они добрели до леска, рассвело еще больше. Стало видно поле окрест, покатые под снегом

холмы; слева, поодаль от дороги, в лощине тянулись заросли мелколесья, кустарник, но, кажется, это

был тот самый кустарник, из которого они вышли. Большого же леса, который сейчас так нужен был им,

не оказалось даже на горизонте - будто он провалился за ночь сквозь землю.

Рыбак, как обычно, настойчиво стремился вперед, что, впрочем, было понятно: они шли как по

лезвию бритвы, каждую секунду их могли заметить, догнать, перехватить. К счастью, дорога все еще

лежала пустая, а хвойный клочок впереди хотя и медленно, но все-таки приближался. Опираясь на

винтовочный приклад и сильно хромая, Сотников сквозь боль то и дело бросал туда нетерпеливые

взгляды - он жаждал скорее дойти, и не столько затем, чтобы скрыться с дороги, а больше чтобы обрести

покой.

На беду, не успели они одолеть и половины пути к этой рощице, как Рыбак, выругавшись, будто

вкопанный, встал на дороге.

- Твое-мое! Это ж кладбище!

Сотников вскинул голову - действительно, теперь уже стало видать, что хвойный клочок,

показавшийся им рощицей, на деле был сельским кладбищем: под раскидистыми ветвями сосен ясно

виднелись несколько деревянных крестов, оградка и кирпичный памятник в глубине на пригорке. Но

самое худшее было в том, что из-за сосен выглядывали соломенные крыши близкой деревни: ветер,

видно было, косо тянул в небо хвост дыма из трубы.

Рыбак высморкался, рассеянно вытер пятерней нос.

- Ну, куда деться?

184

Деваться действительно было некуда, но и не стоять же так, посреди дороги. И они, еще более

приунывшие и встревоженные, потащились к деревне.

Поначалу им вроде везло: деревня, наверно, только еще просыпалась, и они, никого не встретив на

своем пути, благополучно добрались до кладбища. Разных следов тут было в избытке - на дороге и

возле нее в поле. По слабо обозначенной на снегу тропинке они поспешно свернули под низко нависшие

ветви сосен. Обычно Сотников с трудом преодолевал в себе какое-то пугающе-брезгливое чувство при

виде этого печального пристанища, всегда старался обойти его, не задерживаясь. Но теперь это

кладбище, казалось, послано богом для их спасения - иначе где бы они укрылись на виду у деревня.

Они торопливо прошли мимо свежего, еще не присыпанного снегом глинистого бугорка детской

могилки, и раскидистые суковатые сосны да несколько оград на снегу заслонили их от деревенских окон.

Идти тут стало легче - Сотников, усердно помогая себе руками, хватался то за крест, то за комель дерева

или штакетник ограды. Порядком отойдя от дороги, он подобрался к толщенному комлю сосны и тяжело