Гоби обманчива: озера с родниковой водой не было, это голубой мираж. Дамба вновь лег на живот и уставился на дно ямы, где серебряный кружок воды приветливо светил. Захотелось увидеть свое отражение, но вода вздрагивала, от середины кружка разбегались мелкие волны, отражение расплывалось. Тут-то и вскипела в голове арата догадка: это же родник, у него подземные толчки... Низко склонившись над ямой, услышал мерные всплески, похожие на говорок котла, кипящего на легком огне. Вода беспокойно выталкивала из недр земли новые и новые струйки. Дамба сел на камень, курил и думал. Долго думал. Надо углубить яму колодца, русло опустить ниже уровня воды родника, и тогда струя побежит сильным ручьем, не нужно будет черпать воду ведром, делить глотки воды между сотнями и тысячами жаждущих. Дамба не мог уйти, даже страшился уйти; кто же обрывает умные мысли? Уйдешь, и они уйдут...

Ночевал он тут же, вблизи хулан-хонхора. Сомкнуть глаза не было сил; смотрел на синюю густоту неба, на звезды, которые так близки — протяни руку, хватай любую, прячь за пазуху. За одну ночь и столько мыслей... Худая голова могла бы лопнуть. Лишь вместе с рассветом пришло и светлое решение: «Работа большая — ни одному, ни десяти монголам ее не сделать...»

Светлые мысли гасли, гасли и силы Дамбы. Вспомнились суровые слова гобийской пословицы: «И умирая, о воде не забывай». Сидел на горячем валуне, думал: надо быть ветром, чтобы облететь Гоби; если и облетишь, как убедить гобийцев, что ты счастливец — нашел подземный клад? Смеяться будут. Гобиец скажет «да», если разопьешь с ним мешок кумыса.

Где старости не под силу, одолеет молодое. Дамба выкрикнул: ревсомольцы! Выкрикнул так громко, что эхо долго кувыркалось, перекликалось среди песчаных волн Гоби.

Дамба вернулся в свою юрту, отобрал лучших верблюдов, объездил сомон. Вода!.. Она огонь гасит, но она же рождает и пожар. Зажгла вода сердца и старых и молодых гобийцев. Они поверили Дамбе. Так и родилась народная стройка. Ревсомольцы впереди. Люди трудились уже несколько недель.

...Бригада Бямбу прибыла к месту стройки ранним утром. Было чему удивляться. Разноцветные халаты, войлочные шляпы, белые, красные, желтые косынки и береты украшали, как цветы, скучную песчаную поляну. Шум, гудение машин, визг сыпучих песков под ударами железных лопат, разговоры и смех молодежи в этих пустынных местах были столь неожиданными, что почерневшие от времени и жары угрюмые скалы, казалось, тоже повеселели. Три грузовых машины, цемент, известь и другие материалы, привезенные мастером Бямбу, ускорили дело. Дамба и Бямбу, стоя на коленях в земляном разрезе, прикидывали, вымеряли: пойдет ли вода по руслу, сооруженному для нее из камня и цемента? Бригады вынули уже огромное количество грунта. По обе стороны русла возвышались песчаные отвалы. Завтра их надо отодвинуть, убрать. Эрдэнэ трудился в первой бригаде и жалел, что ему выпало такое короткое участие: приехали они к завершению стройки. Закончился день. Загорелись звезды, огласились глухие просторы переливчатой песней. Никогда песня не оглашала эти серые пустыри. Молодежь не знает усталости, у костров — танцы. Пожилые курили, говорили о травах, о скоте, вспоминали пережитое; разговор неизменно завершался стройкой. Степенно осторожные вздыхали: петь и кружиться в танцах лучше бы завтра, когда все освежат лица водой, пришедшей из недр Гоби.

Мастер Бямбу и Дамба озабочены завтрашним днем. К цементной трубе, или, как ее назвал Бямбу, горлу, отлого ниспадавшему с двадцатиметровой высоты, уже пристроен прямоугольный онгоц — длинное корыто с водопойными площадками по обе стороны. Послушается ли вода? Хватит ли у родника напорной силы. Дамба подбадривал себя: крутизна большая — пойдет вода... Хорошо, что приехал мастер, он внес умные поправки в незатейливые подсчеты Дамбы. Какие поправки? Мастер пересчитал все заново...

Миг — капля росы на былинке, что она может дать? Для тех, кто не ждет, ничего. В полдень люди ждали, они обступили кольцом сооружение — детище своих рук. Дамба снял временную перемычку, вода из родника хлынула по трубе-горлу, струя покатилась по водосливу, наполнила онгоц. Люди кричали, били в ладоши, пили, умывались, брызгались.

Две девушки схватили пригоршни воды, плеснули на Эрдэнэ. Он не рассердился, но брови его сошлись в строгую полоску. Девушка смешливо сложила губы:

— У, какой сердитый!..

Вторая подхватила еще громче:

— Не трогай его, он большой начальник!..

Рядом стоял и усмехался мастер Бямбу, тронул Эрдэнэ за плечо:

— Будь смелым мужчиной... На котелок, облей-ка этих красавиц!

Эрдэнэ схватил котелок, зачерпнул воды и побежал за девушками. Не догнал, попил из котелка, студеная вода обожгла губы, выплеснул остатки на чахлое деревцо, изнывающее от жары. Выпрямился, перед ним огнеглазая в голубом берете.

— Не узнаешь? Такой важный... Может быть, ты и верно самый главный начальник?

Эрдэнэ узнал девушку. Он учился с нею в одной школе, хотя в разных классах.

— Как сюда попала?

— Вон за теми увалами юрта моих родителей; приехала в отпуск из Сайн-Шанды. Помнишь Цэцэг? Бодо? Она тоже в Сайн-Шанде. Городок нам нравится... Ты там не был?

— Нет.

— Кто в Сайн-Шанде не бывал, тот и Гоби не видал...

— Ох, какая умная...

— Не моего ума... Так говорил нам старый гобиец. Не поверили, а побывали — верное старик сказал. Зеленые деревья, плавательный бассейн, театр, кино... Но мы, может быть, уедем на работу еще южнее — в Дзун-Баин. Слышала, туда направилась вторая экспедиция искать воду. Там тоже строится плавательный бассейн. Не вы ли едете в Дзун-Баин?..

Эрдэнэ слышал об этом городе, где есть все, но мало воды. Хотя и не знал, где экспедиция развернет работу, ответил с достоинством знающего:

— Наша экспедиция где угодно найдет воду, — и вынул из планшетки блокнот. — Напишу Цэцэг. Передашь?

— Что я, почтальон? — щурясь от солнца, громко, чтобы и другие слышали, заупрямилась девушка. — Я еще не скоро поеду в Сайн-Шанду, мне и дома хорошо...

Эрдэнэ спрятал блокнот.

Девушка вновь засмеялась:

— Спрячь свой блокнотик, спрячь! Хватит Цэцэг писем от твоего брата Гомбо. Понял?..

Девушку окликнули, она на прощанье помахала Эрдэнэ рукой, убежала. Он стоял, склонив голову, увидел, как из-под песчаного бугорка вынырнула серебряная ящерица, мелькнула молнией и скрылась. В висках стучало, он потер их ладонями, расстегнул воротник, вынул подарок Гомбо — фигурку верблюдика на шелковом шнурке, приложил к носу и жадно потянул ее терпкий запах.

Еще многие радовались, танцевали, вокруг сыпались радужные брызги, Эрдэнэ торопился к машине, хотелось скорее оставить это благодатное место, уехать...

ПОЕТ ЦЭЦЭГ

Завершилась работа по бурению скважины колодца. Эрдэнэ (словно на высокой скале, все ему видно лучше всех) верилось, что мастеру Бямбу и его подручным начальник поручает самую важную работу экспедиции. В толщу песков вгрызался бур, и с каждой пробой вместе с каменистой породой и глиной, вынутой из недр земли, сыпались на ладони начальника и его помощников обжигающие сердце упреки. Слышалось приглушенно, пробивалось сквозь голоса надежд и добрых ожиданий: пустое сверление камней, просчитался «Гобийский верблюд» — выстрелил пыжом...

Эрдэнэ горячился, надо зажать рот шептунам, но в голову вклинилась накрепко любимая поговорка дедушки: «Загорячился твой скакун, натяни удила — сдерживай, сдерживай!..»

Начальник тверд, указания его непреклонны; бур поет свою песню, гудение, не смолкая, плывет над притихшей пустыней. В глухую ночь в смену мастера Бямбу из скважины выплеснулась вода, поднялась белым букетом, тяжело охая и вздыхая... Эрдэнэ и других подручных, которые трудились на своих рабочих местах близко к скважине, обдал ледяной дождь, сбил с ног. Человек, падающий под ударами, обижен, удручен, а Эрдэнэ и все остальные сменщики запели хвалу воде: «Тэргун-баяр! Тэргун-баяр!» (Самая большая радость!)