— Когда-то будешь, а я уже еду!..

Она отвернулась, ушла.

...Мысли Эрдэнэ оборвались, он приоткрыл веки, перед ним не Цэцэг, а Гомбо. Братья взялись за руки, перешли дорогу, сели на песчаный холмик.

— Еду, брат, в самое сердце Гоби!..

— Я тебя и не узнал. Думаю, кто такой стоит? Похож на Эрдэнэ и не похож. Здорово ты нарядился. Едешь. Счастлив?..

— Зачем спрашиваешь? Подумай, вода! Ты понимаешь, что такое вода для Гоби?!

Гомбо шутливо подхватил:

— Подумай! Ты понимаешь, что такое игрушки для детей?! Я тебе, Эрдэнэ, выточил подарочек...

Гомбо вынул из кармана завернутую в шелковую тряпочку фигурку верблюда.

— Вот тебе гобийский верблюд. Понюхай!

— Зачем нюхать? Ты что?

— Понюхай!..

От остро-терпкого запаха, довольно приятного, лицо Эрдэнэ расцвело, он заулыбался.

— Ага, понял? Этот верблюд выточен из корня редкого можжевельника. Его можно отыскать только у нас да в Китае... Незаменим от головной боли, особенно в жару. Понюхаешь, боль как рукой смахнет, голова станет светлая, как луна, умная, как у дедушки...

Оба расхохотались. Эрдэнэ хлопнул брата ладонью по лбу:

— Сам ты умная голова!.. — и щекой приложился к его щеке.

Гомбо привязал к фигурке тонкий шнурок, надел на шею брата подарок.

— Честное слово, от головной боли. Я не выдумал, один почтенный гобиец научил...

Эрдэнэ еще раз понюхал фигурку, смешно замигал и спрятал целебного верблюдика на груди. Загудела машина. Братья попрощались. Эрдэнэ, убегая, крикнул:

— Будешь в юрте дедушки... Он просил привезти ему гобийских лечебных трав, скажи, найду знающего гобийца, заготовлю...

...День угасал, солнце устало склонялось к той чуть видимой полоске, которая соединяла степь и небо. Эрдэнэ сидел на брезентовом тюке грузовика, неотрывно смотрел на убегающие холмы. Ему хотелось спрыгнуть с машины, идти, идти навстречу надвигающейся мгле. Обязательно за увалом стоит юрта, а двери ее открыты для пришельца; входи, садись у очага, будь гостем, тебе рады... Желание сердца — утренний цветок; взойдет солнце, и цветок распустит приветливо лепестки. Хорошо, если бы юрта за увалом была дедушкиной, и Эрдэнэ уже приоткрыл дверцы, ему бы только переступить порог — и он у родной печурки. На коврике возле стола — дедушка, он так дымит трубкой, что и лица не видно; у кипящего котла — бабушка, но раздался сигнал, караван машин остановился. Привал. Это уже пятый или шестой привал. Караван давно пересек полугоби. Цель — найти воду в южной части Восточно-Гобийского аймака. Инженер Бадма — начальник экспедиции. Эрдэнэ узнал бы его среди тысяч. Можно любоваться, как ходит он по песчаным барханам, каменистым россыпям — легко и твердо. Прозвали — «Гобийский верблюд». Похвальное прозвище. Верблюд в Гоби — большое богатство. Нельзя забыть и лицо Бадмы. Круглое, с острыми скулами, низким, будто приплюснутым носом, оно прокалено солнцем и обожжено ветрами до такой черноты, что Бадму все считали коренным гобийцем. Не ошиблись: родился он на юге Гоби. Учился в Москве, окончил политехнический институт.

Для Эрдэнэ палатка с красным вымпелом на макушке всегда полна тайн. На привалах эта палатка забита людьми; начальник, сидя на ковре, поджав под себя ноги, с картою на коленях, всматривался в кружки, квадратики, треугольники, соединенные паутиной линий. Под каждой линией красные стрелки, они указывают направление. Приглушенный бас начальника отдавал команду. Начальник расставлял машины, агрегаты, людей, как шахматист ударные фигуры. Гудение машин стихло, и над предвечерними гобийскими просторами нависла тишина, казалось, что-то оборвалось, не хватало привычного рокота моторов. На широкой песчаной поляне машины стояли полукругом. Эрдэнэ засмотрелся на небо, такого неба он никогда не видел: плотно-синее, глубокое, отполированное ровно, блестит одинаково и на западе и на востоке. Спешили люди, каждый знал, что ему делать. Ставили палатки, разводили костры. Эрдэнэ — первый подручный мастера и два вторых быстро соорудили палатку, стали готовить ужин. Пришел мастер Бямбу, вытер потный лоб, присел в тени палатки:

— Быстро катится время — сухая трава, гонимая вихрем; вторую неделю едем, начальник недоволен, отыскивает место, где вода сама выскочит из-под земли. Душно. А ведь это еще остатки полугоби. В Гоби я не бывал. Какая же там жара?! Живут люди, довольны, лучшего и не ищут... Поужинаем, отдохнем, завтра выезжаем рано...

Всему свое время, но в экспедиции эта мудрость невыполнима. От палатки к палатке уже передавалась команда:

— Мастера Бямбу — к начальнику!

Эрдэнэ вбивал колышек поглубже, чтобы усилить крепление палатки. Услышав команду, отбросил топор, поспешил за мастером. Не может первый подручный отставать от своего мастера.

У палатки начальника — три верблюда; стоят, как будто глыбы, ног и не различишь, слились с песком, а горбы врезаны в синее небо. Мастер в палатке начальника не задержался. Заседание срочное. Прибыла делегация — пожилой монгол и два ревсомольца. Строят по инициативе молодежи родниковый водопой, просят помочь. Завтра утром группе в пять человек во главе с мастером Бямбу выехать на трех грузовиках на стройку водопоя. После выполнения задания догнать отряд... Начальник скользнул карандашом по карте, указал мастеру, где он найдет лагерь отряда.

В палатке мастера долго не ложились спать... Едва делегаты вошли в палатку мастера, юный ревсомолец загорячился:

— Нашли воду! Мы, ревсомольцы, строим...

Разгоряченного коня надо вовремя осадить, иначе глупо сгорит. Пожилой монгол охладил пыл ревсомольца:

— Воду нашли не вы...

Ревсомолец не обиделся:

— Не мы, а почтенный Дамба.

— Услышал бы Дамба, рассмеялся... Не он нашел, а куланы — дикие ослы. Эти животные чутьем слышат, где под раскаленными песками бьется сердце Гоби — вода... Они роют копытами хулан-хонхор — яму. Гордые животные, досыта напившись, бросают хулан-хонхор, уходят и никогда к этому счастливому месту не возвращаются.

Запрыгала крышка кипящего чайника, Эрдэнэ под одобрительные взгляды Бямбу и гостей вынул из мешка плитку зеленого чая, красиво выхватил нож из ножен, отколупнул большой кусок душистой зелени, раскрошил, бросил в чайник. Все следили за крышкой, как только она подпрыгнула, Эрдэнэ снял чайник с костра, наполнил чашки. Наваристый зеленый чай — всегда желанный спутник длинного разговора. Говорил пожилой монгол:

— ...Старики говорят: худая весть — черная птица, хорошая — светлокрылая. В западной части Гоби, к югу от Бурых скал куланы оставили хулан-хонхор. Вода в этом раскаленном углу Гоби? Арат Дамба обрадовался: надо снимать юрту, кочевать туда, к счастливому месту, к воде. Не спеши, запнешься, люди станут смеяться. Дамба юрту не снял. До восхода солнца оседлал он коня, поехал на поиски хулан-хонхора. К полудню, в самый разгар огнедышащего неба, добрался до каменистых россыпей. Тут-то и подстерегла его беда: лошадь обезножела, не идет, мокрая, дышит тяжело, как загнанная. Знал, что за россыпями благодатные зеленые плешины, тут лучший гобийский корм: хумыль, монгол-трава, тан.

Отдохнул. Взбодрил коня, скормив ему три мучных лепешки, взял его под уздцы, и пошли они, шатаясь, как подстреленные козлы, волоча ноги. Добрались до зеленой полосы. Расседлал лошадь, оставил ее кормиться. Отвязал от седла кожаное ведро с веревкой, мешок с едой; съел кусок вяленого мяса, горсть сушеного творога и пошел.

Солнце склонилось к западной кромке неба, падали длинные тени от высоких гранитных глыб, похожих на черных стражей. Поднялся Дамба на выступ скалы, и разорвал гобийскую тишину его радостный голос: «Хулан-хонхор!»

Спрыгнул с выступа. Гоби обманчива: все дальнее кажется близко. Мелкие барханы — сыпучие волны; минуешь одни, перед тобой другие, есть ли им конец? Дамба выносливый гобиец, а силы его растаяли, будто жир в горячем котле. Ноги не идут. Не сидеть же на сером бугре, пополз. Вот и хулан-хонхор. Глубокая яма, — видно, много копыт куланов тут потрудилось. Вокруг высокие отвалы; надо быть слепым, чтобы не разглядеть — здесь побывали и люди, приложили свои руки; верхнюю часть колодца, чтобы не осыпался, обложили каменными плитами. Лег на живот, глядел в яму, светлел серебряный кружок воды, зеркально-гладкий, словно подернулся льдом, и манил, манил... Дамба спустил кожаное ведро, достал воды. Пил жадно, долго. Напившись, упал на песок, лежал неподвижно. Открыл глаза, между двумя валунами низко нависло фиолетовое небо; и такое оно безмятежное и радостное... Било в виски, сжал их ладонями, и, когда приподнялся, по лицу его пробежала улыбка; он стоял на берегу озера. Как же не улыбаться. На волнах пронзительной голубизны качалась белая луна. Радуйтесь, монголы! В Гоби озеро, переполненное родниковой водой.