Волк был романтиком, держал на рабочем столе фотографию жены, которая как раз писала диссертацию по философии и была беременна их вторым ребенком. Степан сидел на работе до поздней ночи, но ежечасно звонил домой, чтобы жена не чувствовала себя одинокой. Иногда он звонил даже тогда, когда в кабинете сидел кто-то из вызванных им сотрудников. Беседа с женой обычно ограничивалась с его стороны вопросом «Все нормально?», а с ее стороны — ответом «Все нормально» (вариант — «Да-да»). То есть либо у них действительно всегда все было нормально, либо ни о чем другом они не говорили.

Степан Волк активно занимался спортом и самообразованием, изучал английский, разбирался в компьютерах, читал всю украино- и русскоязычную прессу, которую только можно было достать в нашем городе, и любил порядок и конкретные договоренности.

Период, когда у власти оказался именно он, вынудил пессимистически настроенную часть редакции в очередной раз согласиться со Швейком в том, что не бывает так, чтобы не могло стать еще хуже. А другую, настроенную оптимистически, по-украински рассчитывать на то, что все, что ни (не?) делается, все к лучшему, на всякий случай оставляя в скобках крошечное «не» как символ сомнения, плацдарм для отступления и последней надежды.

Именно в этот период начали худеть редакционные кошки Кася и Тася, а в кабинетах друг за другом увядали цветы в горшках.

Их, эти цветы, редакционные работники начали сносить на работу еще до того, как закончился ремонт. Оказалось, никто из нас не представлял себе рабочее место без зелени. Пан Незабудко со свойственным ему размахом привез из Львова целую конструкцию для расстановки и развешивания горшков, смонтировал из нее несколько меньших конструкций и распределил по всем кабинетам. У каждого из сотрудников любимым оказался свой, отдельный вид растений. Пан Маргаритко увлекается разведением цитрусовых и фикусов. Дома их у него уже столько, что пройти между деревьями крайне трудно, поэтому он очень обрадовался, когда появилась возможность перенести часть растений на рабочее место. Его кабинет первым стал напоминать джунгли, в целом ему удалось разместить в довольно небольшой комнатке семнадцать фикусовых деревьев и десять цитрусовых.

Кабинет пана Фиалко не менее плотно заполнен традесканциями, тут спокойно могли бы собираться молодые шимпанзе и упражняться в лазанье по лианам.

Резкий курс на самоокупаемость, который вдруг взяла наша газета на третьем году своего существования, выявил неготовность к этому не только цветов и кошек, но и большинства наших сотрудников. Ничего удивительного: ведь с первых дней работы каждый из нас старательно лелеял в себе ощущение принадлежности к эксклюзивному проекту, гордился его элитарностью, а заодно и собственной неординарностью. Вместо этого Степан Волк предлагал нам несколько довольно простых для усвоения тезисов:

Но простыми и доступными эти тезисы казались только ему и еще, возможно, нескольким его соратникам из рекламного отдела и фирмы «Евро-минус». Для редакционного коллектива каждая из этих истин была почти личным оскорблением, посягавшим на профессиональное достоинство, представление о себе и общественное мнение о газете. Степан отчего-то решил, что мне его программа должна быть особенно хорошо понятна, и неоднократно пытался найти во мне своего единомышленника, вызывая на откровенные разговоры в свой кабинет. Эти разговоры происходили, как правило, в обеденный перерыв, и Степан предлагал мне разделить с ним трапезу — растворимый суп из самых дешевых и старательно запакованный женой бутерброд с вареной колбасой (Степан был последовательным в воплощении в жизнь принципа экономии как залога финансового успеха). На десерт — кофе с сигаретой (и то, и другое также «эконом-класса»). Чтобы в кабинете не воняло сигаретами, Степан время от времени брызгал в воздух аэрозолем для туалетов с хвойным запахом. Этот запах, перемешиваясь с сигаретным, вызывал в моем желудке какую-то неконтролируемую реакцию, и мне приходилось напрягать все силы, чтобы не выблевать остатки завтрака (от растворимого супчика я предусмотрительно отказывалась). Эти усилия мешали мне сосредоточиться на том, что говорил Степан, и я в основном молчала, чем создавала у него иллюзию достижения цели. Не знаю, почему на этот запах так бурно реагировал именно мой желудок, нос вел себя гораздо сдержаннее, возможно, благодаря хроническому насморку.

Аргументы директора, насколько мне удалось их уловить, были довольно убедительными. Ни одна идея, даже идея элитарной газеты, не стоит того, чтобы работать на нее совсем бесплатно, — это ни у кого не вызывало сомнений. Но то, что дилемма «пожелтение или нищета» все же заставит нас сдаться, осознавать было больно. И наши сотрудники всячески пытались проигнорировать приземленные понятия: тираж — реклама, реклама — прибыль, прибыль — зарплата, зарплата — рейтинг, низкий рейтинг — увольнение. Последнее становилось для многих единственным стимулом прислушаться к советам директора.

Постепенно все уразумели, что теперь у нас больше не будут печататься обширные аналитические материалы на тему особенностей последней книжной ярмарки во Франкфурте-на-Майне, Варшаве или Париже, переведенные без сокращений из какой-либо центральной газеты соответствующей страны, не будут публиковаться тексты законопроектов Верховной рады, протоколы заседаний горсовета, профессиональные филологические дискуссии по новому правописанию, тексты проповедей Папы Римского по случаю Рождества Христова, не будет кусков чьих-то курсовых, дипломных, диссертаций, научных исследований на разнообразные, хотя и всегда достаточно элитарные темы, не будет графиков вместо иллюстраций и страниц вообще без иллюстраций, как не будет и страниц без рекламы, а будут, наоборот, страницы с одной только рекламой, будет увеличиваться газетная площадь под кроссворды, гороскопы и статьи на темы криминала и новостей от городских коммунальных служб, и уменьшаться площадь под темы культуры, искусства и науки. Статьи будут становиться все короче, иллюстрации — все больше, ярче и привлекательнее, заголовки — все скандальнее и сенсационнее, и набраны они будут огромными буквами, так, чтобы их можно было прочитать издалека. Тихий интеллигентный имидж нашего издания «для своих» придется забыть навеки, взяв на себя тяжелую и неблагодарную, хотя, возможно, финансово стабильную миссию популярного народного издания.

Каждое утро Степан Волк собирал редакционное совещание и засыпал присутствующих цифрами убыточности газеты, задолженностей у всех возможных кредиторов, реальной опасности скорого банкротства, откликами о том или ином материале частных распространителей, киоскеров, уличных продавцов газет, сотрудников отдела сбыта, сотрудников отдела рекламы, сотрудников бухгалтерии, водителей троллейбусов, таксистов, таможенников, милиционеров, больных стационарного отделения родильного дома и травматологии, своей тещи, жены, шурина, родичей из провинции, соседей и просто случайных прохожих, — всех, кто мог нас купить и кому мы отныне обязаны были продаваться. Он заставлял нас прислушиваться к их откликам, писать так, как им нравится, как им понятнее, ограничиваясь одними только фактами, обращаясь только к скандальным темам, избегая аналитических обобщений, выводов, слов иностранного происхождения или слишком детального раскрытия темы.