— Ты затронул больное место, Сабри, — сказал Рашад-бек. — После ухода французов нам будет туго. Поэтому надо от слов переходить к делу и укреплять свои позиции, не надеясь на Францию. Мы должны сами позаботиться о себе. Но в то же время я хотел бы возразить тебе, Сабри. Неужели эти пастухи и крестьяне способны на революцию? Да, они ощущают гнет, но этого недостаточно для революционного восстания. Мы должны успеть упредить их, но как? Все это требует досконального обсуждения.

— Ты лучше меня знаешь, чем дышат крестьяне, — сказал Сабри-бек. — Тебе и карты в руки. Мы должны использовать весь накопленный нами опыт, чтобы задушить в зародыше попытку мятежа. Мне кажется, что нам следует поменять политику и прекратить играть в открытую с французами. Выступать на их стороне — значит нанести ущерб себе как в настоящем, так и в будущем. Мы должны идти в русле общих настроений. Если все ненавидят Францию и требуют ее ухода, то и мы должны поддержать этот лозунг. Наши досье не должны быть замараны сотрудничеством с оккупантами. От нас требуется гибкость и еще раз гибкость. Только так мы сможем сохранить свои интересы.

— Совершенно верно, — подтвердил Рашад-бек. — Я всегда полагал, что Франция нам будет не нужна, если мы сможем сами отстоять свои позиции. Нам же будет лучше: без иноземных соперников и прибыли наши увеличатся. Слушай, мне пришла в голову одна идея. Хотел бы узнать твое мнение.

— Ну?

Оглядевшись вокруг и убедившись, что остальные заняты своими разговорами, Рашад-бек еще ниже склонился к собеседнику:

— Мне раньше частенько приходилось разжигать в своем районе конфликты между племенами. Затем я продавал оружие обеим враждующим сторонам. Пока они истощали и уничтожали друг друга, я становился сильнее и богаче. И вот я думаю: раз народ жаждет революции, почему бы на время не встать на его сторону? Будем тайно снабжать революционеров оружием и закроем глаза на то, что они употребят его против колонизаторов. Это принесет нам большие барыши, то есть материальную силу, без которой они не смогут обойтись. Рано или поздно французы уйдут отсюда. После этого мы разоружим народ и вновь набросим на него узду. Главное — сохранить власть, а там мы придумаем, как укрепить ее.

— Подобные соображения я слышал не только от тебя, — сказал Сабри-бек. — Но нам следует проявлять крайнюю осторожность. Французы не должны заподозрить, что мы действуем против них, пока они осуществляют высшую власть в стране. Судя по заявлениям французских официальных деятелей и их верховного комиссара, они не собираются уходить из Сирии, по доброй воле во всяком случае. Они могут покинуть нашу страну лишь в результате освободительной борьбы или неблагоприятной для них расстановки сил в мире после войны. А если они останутся и после войны? Мы будем скомпрометированы, они беспощадно расправятся с нами и заменят какой-либо другой группировкой. С другой стороны, у меня нет доверия к вооруженному народу. Где гарантии, что он не повернет оружие и против нас? Большинство из них убеждено в том — я читал это в подпольно распространяемых листовках в Алеппо, — что мы агенты оккупантов и что восстание должно быть направлено как против французов, так и против пас. Они все уверены, что мы пособничали оккупантам в захвате страны и стоим за продолжение оккупации. Поэтому нам остается одно — самим выдвинуть требование ухода французов, предварительно договорившись с ними.

Мы должны дать ям твердые гарантии, что после достижения независимости существо наших отношений не изменится. В случае согласия французов мы предстанем в глазах народа искренними патриотами и революционерами. Только таким образом мы останемся хозяевами положения.

Громкий смех спутников прервал их беседу. Колеса вагона превратили в кровавое месиво лисенка, пытавшегося перескочить через рельсы. Это напомнило Рашад-беку убийство пастуха Аббаса и груды трупов во время бедуинской войны, спровоцированной им. А вокруг него разгоралось веселье, сыпались скабрезные анекдоты. Поезд наконец прибыл в Триполи, вытянувшийся между морем и горным хребтом. На вокзале, залитом солнцем, царила оживленная и многолюдная сутолока. Компания высыпала на перрон, где ее уже поджидал господин Ильяс в сопровождении изящной женщины средних лет с выразительным лицом. Он пригласил гостей в автомобили, которые на большой скорости устремились к Бейруту. Пассажиры не могли удержаться от восторженных восклицаний, восхищаясь живописной дорогой. Вдоль шоссе стояло много домов, построенных во французском стиле.

Когда они подъехали к дому Ильяса, там их уже ждал пышный ужин. За столом было немало представителей верхушки французского и ливанского общества, в том числе очаровательных женщин. Но среди них особо выделялась одна, в роскошном платье с глубоким вырезом на груди, сопровождавшая Ильяса. Она употребляла все свои чары, чтобы заставить гостей забыть дорожную усталость и привести их в благодушное расположение духа.

Ильяс был одним из крупных чиновников государственного банка в Бейруте. В его основные функции входило содействие финансовым операциям сирийских и ливанских евреев, делавших в его банке огромные вклады, а он в свою очередь переводил их в банки Палестины, Парижа, Лондона и других европейских столиц. За свои услуги он щедро вознаграждался. Таким образом его жизнь тесно переплелась с интересами вкладчиков. Дом Ильяса был открыт для всех, с кем ему приходилось иметь дело в Сирии и Ливане. После каждого приема его личное состояние значительно увеличивалось. Компаньоны не скупились на денежные чеки и ценные подарки. Компаньонкой номер один у Ильяса была Марлен. С ним она делилась всеми планами и доверяла настолько, что даже посылала в Палестину приобрести для нее земельный участок.

Этот вечер Ильяс решил провести с особым шиком, расщедрившись на дополнительные расходы. Во всех залах звучала приглушенная музыка. На стенах спальных комнат были развешаны большие фотографии обнаженных красоток. Он также пригласил несколько вызывающе одетых женщин, которые, небрежно развалившись в креслах, выставляли напоказ все свои прелести. Мужчины не могли совладать с собой, то и дело пяля на них глаза.

Рашад-бек упивался удачным вечером. Обольстительные и обещающие улыбки женщин приводили его в экстаз. Он забыл о прошлом и будущем. На танцы он выбирал самых красивых, потом стал обмениваться партнершами с Сабри-беком. Разгоряченный вином и одурманенный близостью женского тела, он вытащил свой кошелек, достал из него все золотые монеты и стал засовывать их в лифы женщин. Желание обладать ими всеми в эту ночь все сильнее овладевало им. Мужчины залпом осушали целые бокалы. Некоторые пили прямо из бутылок. Гости перестали замечать друг друга. Запах вина и пота перемешался с терпким ароматом женских духов. Везде валялись пустые бутылки. Мужчины хватали первых попавшихся женщин и тащили их в темные углы. Вечер превратился в настоящую вакханалию.

Лучи солнца, взошедшего над Ливанскими горами, пробив утренний туман, проникли в помещения дома Ильяса. Рашад-бек и его спутники решили остаться в Бейруте еще на день. Хотя они и спали до полудня, но после вчерашних излишеств им необходимо было прийти в себя.

Погода была прекрасная. Слуги трудились с утра, чтобы ублажить гостей и выполнить любое их желание. Те снова собрались в большой гостиной. Через дверную щель за ними с любопытством, смешанным со страхом, наблюдала прелестная девушка лет пятнадцати, дочка служанки Мари. Все ей было в диковинку. Мать девушки позвали вчера мыть посуду и помогать на кухне. Ее девичья свежесть привлекла внимание Рашад-бека. Он с восхищением следил, как изящно и непринужденно она двигается по вестибюлю. Наконец он не вытерпел и, наклонившись к сидящей рядом Астер и указав на дочь служанки, шепнул ей, что, оказывается, Ильяс скрыл от них одну красавицу.

Известный своим нахальством в обращении с женщинами, он встал и как вор подкрался к девушке. Стоя за ней, он любовался роскошными волосами, ниспадающими до пояса, и жадно вдыхал аромат юного тела. Девушка испуганно повернулась к нему. Нагло глядя на нее в упор, Рашад-бек засюсюкал: