Веселье продолжалось до самого захода солнца. Староста пообещал дать каждому цыгану по мерке зерна, как только уберут урожай.

Очень не хотелось крестьянам возвращаться домой, к повседневным делам, и они долго еще вспоминали веселый праздник, цыганят, Самиру и Нофу.

Цыгане забрались в шатры, а на площадке, где только что гремела музыка, овцы уже щипали траву. Жизнь в деревне пошла своим чередом, будто и не было никакого праздника.

Солнце опускалось за горизонт. Подул свежий ветер, и в воздухе повеяло прохладой. В домах стали разводить очаги. У Фатимы, как обычно, собрался народ, и она поставила на огонь чайник.

Шейху Абдеррахману, худому, безусому, с ровно подстриженной длинной бородой, было под пятьдесят, но выглядел он моложе благодаря свежему цвету лица. Выдавал его лишь беззубый рот. Старый синий халат, подпоясанный платком в горошек, был весь в заплатах. В руках он держал четки.

— Бек никогда не попадет в ад, — сказал Абдеррахман, первым нарушив молчание. — Пусть даже берет непомерно большие налоги и вынуждает некоторых сняться с насиженных мест. Пусть грубо обходится с крестьянами и цыганками. И все же: кто богат на земле, будет богат и на небе. А посему вы обязаны его слушаться. К тому же человек он набожный, добрый и верный. Каждый месяц делает пожертвования и бесплатно кормит обедом крестьян у себя в доме. Да вы и сами не раз бывали его гостями, вам хорошо это известно. Только вчера он подарил каждому пастуху по абае, и теперь они смогут защититься от дождя и ветра. Не верите? Спросите у них. А на прошлой неделе, на поминках своего деда, бек зарезал барана и принес его в жертву душе умершего. Мы все ели этого барана.

Помолчав, шейх обратился к Юсефу, который присутствовал на поминках:

— Правду я говорю, Юсеф?

— Так-то оно так, — замялся Юсеф, — но ведь это на поминках.

Шейх не дал ему договорить:

— Значит, я лгу?

Юсеф, парень лет двадцати, в желтом халате, стянутом кожаным поясом, сидел поджав ноги и молчал.

— Я лгу? — повторил шейх.

— Не лжешь, — ответил за парня другой крестьянин, свертывая самокрутку и приминая пальцем трут. Он высек из кресала искру, раздул огонек, закурил и, взглянув на Юсефа, произнес:

— Шейх всегда говорит правду.

Тогда Юсеф изрек:

— Вот шейх говорит, что, кто богат на земле, тот богат и на небе. Это неверно… Могу вам объяснить почему. Все вы знаете шейха Абдельджабара. Человек он набожный и свято блюдет законы. Учился в медресе «Азгар» в Каире, богачей он ненавидит и так считает: «Аллах любит того, кто достойно себя ведет. Люди перед аллахом равны, как зубья расчески». Вот о чем говорит шейх Абдельджабар. А ваши проповеди ему известны.

Юсефу захотелось курить, и он попросил кисет. Разговор принимал опасный оборот, и шейх Абдеррахман решил его прекратить.

— Ты рассказывал ему обо мне? — спросил он Юсефа и, не дожидаясь ответа, продолжал: — А ведь я предупреждал тебя — грех слушать этого вероотступника Абдельджабара! Вы только представьте себе, — повысил он голос, — этот грешник шейх утверждает, будто земля круглая и вертится вокруг солнца!

Все были поражены столь неожиданной новостью. Кто-то, полулежавший в углу, опираясь на локоть, даже привстал, потрясенный, и промолвил:

— Славен аллах! С утра до вечера пасу я овец, но ни разу не заметил, чтобы ноги мои были выше головы. Если земля круглая, то почему же мы с нее не сваливаемся?!

Все захохотали. А один крестьянин, тот, что потерял кошелек и от горя все время молчал, подал голос:

— Дай бог, чтобы сбылись слова шейха Абдельджабара и земля оказалась круглой. Тогда она повернулась бы, мы все разбились бы и хоть на том свете отдохнули от притеснений бека.

Мать Юсефа, пятидесятилетняя женщина, завернувшись в черный халат и прикрыв голову и лицо платком, слушала разговор затаив дыхание. Она прожила тяжелую жизнь, оставшись вдовой с ребенком на руках. Муж ее, отец Юсефа, погиб в Турции. Никто не знал, как это случилось. И чтобы сгладить неловкость, вызванную словами сына, она сказала:

— Юсеф спорит с шейхом Абдеррахманом не со зла. Пусть мудрый шейх не обращает внимания на него, неразумного. Шейха Абдельджабара мы не знаем и, конечно, не станем слушать его и ему подобных.

Женщины перешептывались, пораженные услышанной новостью и сбитые с толку словами Ум-Юсеф. Ведь всем известно, что шейх Абдельджабар — человек умный и добрый. Но Ум-Юсеф боялась за сына и потому постаралась предотвратить ссору, чтобы не возникла вражда между Юсефом и сельским шейхом.

— Не нужны нам эти ученые шейхи, — говорила Ум-Юсеф. — Мы должны во всем слушаться шейха Абдеррахмана.

Слова эти были обращены ко всем, но в первую очередь предназначались сыну. Шейх с торжествующей улыбкой произнес:

— У тебя мудрая мать, мальчик!

Гордость Юсефа была уязвлена.

— Я не спорю с шейхом! — сказал он. — И вообще ни с кем не собираюсь спорить. Просто я передал то, что слышал от шейха Абдельджабара. И вовсе не для того, чтобы оскорбить шейха Абдеррахмана. Ведь он учит наших детей святому Корану.

Абдеррахман пожал плечами, отхлебнул чаю и нравоучительно произнес:

— Ты слишком молод, Юсеф, ни веры, ни жизни не знаешь. Слушайся мать. Она мудрая женщина.

Вокруг заговорили о будничных заботах, о посевах. Сидели за чаем, пока не взошла луна.

Фатима, мать Мухаммеда, восхищенно воскликнула:

— Смотрите, до чего хороша! Круглая, как лепешка, вынутая из печи.

— Да, — промолвил шейх Абдеррахман, — это одно из прекраснейших творений аллаха. Луна освещает пастбища пастухам, поля землепашцам, дорогу путникам.

Из красной луна постепенно превращалась в серебряную, и от ее блеска, казалось, зажглись огоньки в глазах овец, лежавших во дворе. Коровы, словно задумавшись о чем-то, жевали свою жвачку. Наступившую тишину разорвал громкий лай собаки — бык наступил ей на хвост.

Все всполошились, и пастух взволнованно проговорил:

— Через час выгоняйте скотину на пастбище, только помните, что сейчас везде рыщут шакалы и волки. На рассвете я поведу стадо. Захватите абаю, которую мне подарил бек, хорошая вещь, она годится и для зимы и для лета. — Он взял абаю и торжественно произнес: — Пусть будет славен у аллаха бек! Пусть будет множество ему подобных, которые не оставят милостью своей пастухов!

— Да поможет тебе аллах! — воскликнул шейх Абдеррахман. — Тебе и таким, как ты, знающим свое место и не мечтающим о большем. — Последние слова были обращены к Юсефу. — Бери пример с пастуха, — сказал шейх. — Он знает свое место.

Но Юсеф не любил, когда его поучали, и требовательно перебил шейха:

— Ну и что?..

Шейх ничего не ответил, но его молчание не предвещало ничего доброго.

Один из крестьян, уже не раз порывавшийся одернуть строптивого юношу, наконец не выдержал:

— Зачем спорить о том, в чем мы ничего не смыслим? Вертится земля или не вертится… Да нам не отличить засеянную пашню от пустой, не найти дорогу в безлунную ночь…

Услышав эти слова, Юсеф так рассердился, что готов был поколотить обидчика, но тот вовремя поспешил уйти.

Женщины все громче шептались между собой. Старик с длинной черной бородой и такими же длинными усами стоял, прислонившись к стене и очень внимательно слушая весь разговор, неожиданно вскрикнул:

— О-о-о! Кто-то укусил меня в ногу!

Все кинулись к старику. Тут пастух заметил ползущего по стене скорпиона, смахнул его на пол и растоптал.

Крестьянин громко стонал. Перепуганные овцы стали метаться по двору.

— Что тут у вас случилось? — донесся голос соседки Ум-Омар.

— Нашего гостя укусил скорпион! Иди помоги, чем можешь! — позвал ее кто-то.

Шейх велел всем отойти от пострадавшего; помазав слюной место укуса, принялся читать первую суру Корана. Прибежала Ум-Омар и велела дать ей бумагу, спички и чай. Она рассекла иглой ранку и осторожно стала высасывать из нее яд. Затем сожгла бумагу, а пепел, смочив в чае, приложила к ранке.