— Нет цели, в которую бы я не попал!

Потом он взял уже другую, с длинным стволом, винтовку и срезал пулей собаку, сопровождавшую стадо коров.

— До чего же вы метко стреляете, господин! — говорил управляющий.

Пастух был вне себя от горя, что убили его лучшую собаку, и остановился, опираясь на палку. Бек стал целиться в палку, но промахнулся и в ярости выстрелил снова. Кровь брызнула из головы пастуха, и тот замертво рухнул на землю.

Бек вскочил как ошпаренный и визгливо заорал:

— Он притворяется, я не стрелял в него!

Крестьяне, староста и управляющий побежали к пастуху. Вскоре, запыхавшись, вернулся староста и доложил:

— Он мертв, мой господин, аллах завершил его жизнь!

— Замолчи! Ни слова больше об этом! Иди заниматься своими делами!

Бек позвал в дом шейха и управляющего, велел похоронить пастуха, а жене его дать четыре мешка пшеницы и двести лир.

— Да поможет аллах его жене! Такова, правоверные, судьба пастуха. Нет бога, кроме аллаха, а аллах велик. Не беспокойтесь, господин, все будет в порядке, — успокаивал бека шейх.

Табор снялся с места, и Нофа, забежав на несколько минут к убитой горем Аюш, с болью в сердце воскликнула:

— Клянусь, никогда больше не буду танцевать в этой деревне! Пусть аллах с миром примет душу твоего мужа и заклеймит ненавистного бека.

А бек в этот час подъезжал к начальнику станции, но застал там только его жену. Женщина пригласила его войти и сразу заметила — бек не в духе. Между прочим, будто о каком-нибудь пустячке, он рассказал, что нечаянно застрелил пастуха. Заночевать у начальника станции бек отказался, сославшись на то, что торопится на прием к французскому советнику.

— Я понимаю, — сказала женщина. — Ты надеешься встретить там жену начальника станции Хама.

— Возможно. Впрочем, я очень устал от охоты на зайцев.

— Может быть, на цыганок?

— Я не намерен шутить. Лучше приготовь мне чашку кофе, и я поеду.

— Неужели из-за какого-то пастуха ты стал так суров со мною? Выпей вина, и все пройдет.

— Нет, только кофе. Этот нелепый случай расстроил все мои планы. Мне так хотелось провести вечер с Нофой и с тобой.

Выпив кофе, бек на прощание поцеловал ее, пообещав в ближайшее дни опять приехать.

Шейх Абдеррахман прочел вечернюю молитву в доме погибшего пастуха. К вдове пришли соседки и вместе с ней оплакивали убитого. Но Аюш была безутешна, и дети испуганно жались к матери.

Шейх все не мог решить, обмывать ли покойника[8], но староста требовал соблюдения всех обрядов. Пусть люди считают, что пастух умер своей смертью, по воле аллаха. Обмывал его сам шейх.

Один из крестьян, копавших могилу, Юсеф, сказал:

— Мы роем могилу не только пастуху, но и самим себе, своему человеческому достоинству. Бек спокойно застрелил бы любого из нас, а потом как ни в чем не бывало пошел бы к своим любовницам.

Когда могилу вырыли, пастуха положили на снятую с петель дверь и понесли на кладбище.

Впереди шел шейх Абдеррахман. Селение оглашали протяжные возгласы:

— Нет бога, кроме аллаха, и Мухаммед его пророк!

Женщины старались помочь несчастной Аюш и взяли на некоторое время ее детей к себе.

Похоронили пастуха уже перед вечерней молитвой, при свете фонарей, и после похорон все собрались на площади. Сердца крестьян пылали гневом и ненавистью.

— Когда же наступит конец произволу? Сколько еще будет терзать нас этот бек?!

— А что мы можем сделать?

— Нет дерева, равного аллаху по высоте, нет человека, равного ему по силе. Каждому злодею придет конец!

Тот, кто завел этот разговор, испуганно произнес:

— Говорите тише, чтобы староста и управляющий не услыхали. Когда-нибудь кончится этот гнет. Но когда — никому не известно. А может, и не наступит этот день. Только, сердцем чую я: вслед за пастухом и наш черед.

Взошла луна, рассекая тьму, залила призрачным светом поле и деревню. Управляющий с шейхом отправились в дом к Занубие и, едва переступив порог, попросили чаю.

Занубия пошла на кухню, размышляя вслух:

— Жаль беднягу. И жену жаль, совсем еще молодая, а уже осталась с кучей детишек на руках.

Занубия вернулась в комнату и сказала:

— Чай кончился, пойдите принесите.

Управляющий недовольно вскочил с места:

— Брат он тебе, что ты так убиваешься? Нам всем его жаль, но на все воля аллаха.

А шейх добавил:

— Что случилось, то случилось, а его уже не вернешь.

— Сказала же я, нет чая.

Управляющий был до такой степени взбешен, что стал всячески поносить Занубию, и вместе с шейхом они пошли к беку. Занубия проводила их взглядом, полным ненависти:

— Да падет на головы ваши проклятье аллаха!

На следующий день шейх проводил вдову на кладбище, укутавшись в черные одежды. Аюш несла на руках больную дочь, на плече у нее сидел сынишка, а следом шел ее брат, приехавший на похороны. Солнце уже было высоко, когда они дошли до кладбища. Шейх читал фатиху[9], а брат Аюш молился. Вдова выплакала все слезы, и сейчас глаза ее были сухи.

— Аллах не пошлет горя большего, чем суждено испытать нам. Терпи, — говорил шейх. — Ради детей терпи.

Аюш, ко всему безучастная, постояла у могилы и побрела домой. Шла и все оглядывалась, ей чудилось, будто муж зовет ее.

— Что же нам теперь делать? — спрашивал шейха брат вдовы.

Но шейх говорил, что нужно мужественно сносить все тяготы и уповать на милость аллаха.

— Но, господин, — возразил брат Аюш, — ведь произошло убийство!

— На все воля аллаха. Бек богат, а погибший был беден. Чем мы можем помочь твоей сестре! Бек не поскупился, дал ей зерна и денег. Молитесь аллаху, взывайте к нему. Он не оставит нас милостью своею. Я еще похлопочу перед беком за вдову, чтобы в начале года он ей еще помог. А ты посоветуй сестре не распускать язык. Так-то оно лучше будет.

Брат Аюш поблагодарил шейха и проводил его до площади.

К Аюш одна за другой приходили женщины, и каждая что-нибудь несла.

Через три дня жизнь в деревне пошла своим чередом.

Управляющий доложил беку, что все обошлось. Приезжала полиция, но так и уехала ни с чем: Аюш жаловаться не стала.

— Правда, начальник полиции все допытывал меня и выспрашивал, с какого выстрела был убит пастух. Я выкручивался как мог. Сказал, что господин охотился, шальная пуля… Ну и, конечно, все в таком духе.

— Через неделю я поеду в деревню, — сказал бек. — С пастухом все обойдется. Главное, вовремя собрать бобы и чечевицу, чтобы не переспели. Организуй все как следует. А как Нофа? Я слышал, табор покинул деревню?

— Да, в тот же день. Перед уходом Нофа заглянула к вдове пастуха.

— Посоветуй ей, если увидишь, чтобы шла в другую деревню, пока не окончится траур. Скажи, что дней через пять я буду в своей восточной деревне.

— Они уже там.

— А что у Софии?

— Не знаю только, откуда у нее силы берутся, господин, я лоб об нее расшиб, чуть ли не каждый день заходил.

— Подумаешь! Ни одна не устоит перед Рашад-беком! Рано или поздно, но она будет моей. А станет упрямиться, муж ее не задержится на этом свете и дети тоже. Да и ее могу вслед за ними отправить. Пусть хорошенько об этом подумает.

— Воля ваша, господин. Я буду стараться изо всех сил. Может, все обойдется.

— Никуда ей от меня не деться, а я не спешу. Она как тучка — куда б ни летела, а дождем прольется на мою землю.

Вернувшись в деревню, управляющий собрал крестьян. Никто больше словом не обмолвился о пастухе. Разговор шел о предстоящей уборке урожая.

— Давайте разделимся на три группы, — предложил Ибрагим. — Кто посильней — пойдет на западные поля.

Абу-Омар запротестовал, сказав, что лучше всего нанять бедуинов.

— Бедуины — лентяи, они больше растеряют, чем соберут, — возразил Юсеф.

Тут в разговор вмешался староста:

— Пусть Ибрагим пойдет по соседним деревням и договорится со старостами, может, людей, нам дадут в помощь.