— Это ни к чему! — ответил Жако. — Версальцам уже не надо пользоваться тайными ходами.

Мадлен шла молча. Кри-Кри, который шагал с ней рядом, поддерживая носилки, заметил, как она два раза поворачивала к нему голову, собираясь что-то сказать.

Кри-Кри догадался, что ей хотелось расспросить о Люсьене, узнать подробности его предательства, а может быть, и о его последних минутах. Начать разговор первым Кри-Кри не решался, да и не знал, как это сделать. В конце концов, самое главное Мадлен узнала от Этьена, а белый флаг, который выкинул изменник, досказал остальное.

Так шли они молча, и у каждого была своя дума.

Туман стал понемногу рассеиваться. Первые лучи солнца осветили крыши и фасады домов.

— Надо торопиться, Жако, — сказала Мадлен. — Мы должны добраться до «Веселого сверчка» раньше, чем рассеется туман.

— Я постараюсь итти скорее, — сказал Жако сдавленным голосом.

Он зашагал бодрее, но было уже достаточно светло, чтобы заметить неуверенную поступь Жако и неровное покачивание его корпуса.

— Ты устал, Жако? Тебе трудно? — спросил Кри-Кри и, обойдя носилки, взялся за концы поручней.

Руки мальчика коснулись горячих рук Жако. Кри-Кри заметил, что юношу била лихорадка, он весь трясся.

— Отдохни немного, передай мне носилки. Здесь недалеко. Я справлюсь.

— Ничего, ничего, Кри-Кри, я дойду, — пробормотал Жако.

Погруженная в свои мысли, Мадлен обернулась, взглянула на Жако, но ничего не сказала. Она только слегка замедлила шаги.

Скоро показалась знакомая вывеска «Cri-Cri Joyeux». Обогнув угол, все трое пролезли через отверстие, проделанное в деревянном заборе, окружавшем заброшенный сад, превратившийся теперь в пустырь, куда сваливали всякий мусор. Кри-Кри открыл окошко и первый влез в каморку. Потом туда проникла Мадлен и с помощью Жако втащила носилки с дядей Жозефом.

Жозеф все еще не приходил в сознание. Кри-Кри это очень волновало, но Мадлен успокоила его:

— Дай ему только спокойно полежать, и он быстро оправится.

Она с нежностью взглянула на Жозефа: казалось, она прощалась с ним навсегда.

— Прощай, Кри-Кри! — прошептала она, вылезая из окна в сад и прикрывая створку окна. — Скажи Жозефу…

Но слезы не дали ей закончить.

— Идем скорей, — торопил ее Жако. — Если нас найдут здесь, это может погубить Жозефа.

Светало. Туман совсем рассеялся. Нужно было спешить. Жако взял Мадлен под руку, и они направились опять по той дороге, по которой только что несли носилки. Но уже через несколько шагов Мадлен заметила, что Жако отстает. Она остановилась и посмотрела на него в упор.

— Что с тобой, Жако? Ты едва передвигаешь ноги и почему-то хромаешь? — Она осмотрела Жако с головы до ног и только теперь увидела, что его правый сапог весь залит кровью.

— Ты ранен, Жако? — с тревогой в голосе спросила она.

— Пустяки! Пуля прошла навылет, не тронув кости, — ответил Жако, виновато улыбаясь. — Ты иди, не жди меня. Мне надо отдохнуть две-три минуты, а потом я тебя догоню.

— Надо перевязать рану, да хорошо бы ее и промыть, — сказала обеспокоенная Мадлен.

— О, если бы мы нашли хоть немного воды! — силясь улыбнуться, сказал Жако. — У меня совсем пересохло горло.

Мадлен взглянула на товарища, и сердце ее сжалось. Жако выглядел больным: на похудевшем лице выделялись большие глаза, обведенные кругами, губы слиплись и высохли.

Мадлен оглянулась по сторонам. На углу улицы Фонтен-о-Руа, прямо против них, в чуть розовеющем утреннем свете вырисовывались контуры фонтана. Не раздумывая, Мадлен сдернула кепку с головы Жако, быстро перебежала улицу, нажала кнопку. Брызнула струя свежей воды, Мадлен дала кепке пропитаться водой, затем наполнила ее и принесла Жако напиться.

Жако с благодарностью и восхищением взглянул на Мадлен. За время их короткого знакомства эта девушка не переставала вызывать в нем восторженное удивление. Вот только эта история с Люсьеном! Как и у Мадлен, его мысли все время возвращались к этой печальной странице их недавнего прошлого.

— Необходимо все-таки перевязать тебе рану. Спрячемся вот здесь.

Мадлен указала на разрушенный снарядами дом. Верхний этаж его выгорел целиком. Каким-то чудом уцелела только блестящая медная кастрюля, подвешенная на крюке. В утренних лучах солнца медь горела особенно ярко. Это напоминание о повседневной жизни, о хорошей хозяйке, которая накануне разгрома добросовестно вычистила кастрюлю, врывалось ярким контрастом в насторожившуюся тишину. В окнах магазина, помещавшегося в нижнем этаже, были выбиты все стекла, а сорванная ставня, спускаясь с подоконника, образовала как бы нарочно приставленный дощатый скат.

Поддерживаемый Мадлен, Жако вместе с ней забрался в магазин. Мадлен сияла патронташ, который все еще оставался на ней, хотя в нем ничего не было, кроме марли. Но марля как раз и пригодилась. Жако подал Мадлен свой перочинный нож, и она разрезала голенище, сняла с его ноги сапог. Пуля действительно прошла через мышцу, не задев кости. Перевязав рану, Мадлен срезала голенище сапога и помогла Жако вновь надеть опорок на ногу. Теперь одна нога его была обута в высокий сапог, другая — в опорок.

Мадлен взглянула на него, улыбнулась и наклонилась было, чтобы срезать голенище и левого сапога, но Жако остановил ее:

— Не трудись, Мадлен. Не стоит. Нам надо спешить на помощь к Этьену.

После перевязки и холодной воды Жако почувствовал значительное облегчение, теперь он мог шагать рядом с Мадлен, не отставая. Забинтованная нога почти не мешала ему.

Миновав Бельвильский бульвар, они услыхали частую перестрелку, доносившуюся с улицы Рампоно, а затем выстрел из пушки.

— Этьену теперь жарко! — промолвил Жако.

Едва они прошли несколько шагов, как стрельба прекратилась. Они ничего не сказали друг другу, но поняли, что итти бесполезно, что баррикада на улице Рампоно больше не существует. «Этьен был прав, когда говорил, что я не успею вернуться, — подумала Мадлен, — но это из-за ноги Жако».

Мадлен взглянула на своего спутника. Он стоял в нерешительности. По его лицу она поняла, что он хочет спросить ее о чем-то, но не решается.

— Ты что, Жако? — спросила она. — Скажи, о чем ты думаешь? Ведь было бы смешно, если бы в этот час мы не были до конца откровенны.

— Мадлен! — сказал Жако; голос его стал совсем беззвучным. — Я вспомнил о канализационной трубе, про которую говорил маленький Бантар…

— Правильно, Жако, желаю тебе удачи! — Мадлен протянула ему руку для прощального пожатия. — Иди скорей, а я никуда не пойду.

— Мадлен! — вскричал Жако.

Краска гнева окрасила вдруг его бледное лицо. В глазах появились огоньки. Безмолвно подчинявшийся до сих пор Мадлен, он вдруг почувствовал себя более сильным, чем эта девушка, которая всегда восхищала его своей отвагой. Но сразу он не мог найти подходящих слов, чтобы выразить свое возмущение внезапно проявленным ею малодушием. Он схватил Мадлен за руку и насильно потащил за собой.

— Идем! — сказал он тоном приказа. — Идем, дорогой объяснимся. Нельзя терять ни минуты. Ты погубишь и меня и себя. Дойдем до колодца, а потом решай…

Мадлен не сопротивлялась. С минуту они шли молча. Город медленно пробуждался, хотя на башне мэрии часы показывали только четыре часа утра. Жители нерешительно приоткрывали ставни и окна и робко выглядывали на улицу. Но из домов никто не торопился выходить. На одном из перекрестков они увидели конный патруль. Охота за человеческими жизнями еще не началась. Генералы, во власть которых Тьер передал на несколько дней город для полного восстановления в нем «порядка», еще спали. Они были спокойны, зная, что намеченные жертвы от них не уйдут. Укрываясь в воротах от проезжающих патрулей, Жако и Мадлен приближались к зданию мэрии. Рядом с ней находился двор с подземным ходом, о котором говорил им Кри-Кри.

Мадлен вспоминала о своем знакомстве с Люсьеном, о своей беззаветной любви к нему, о доверии, за которое она и ее товарищи поплатились так жестоко…