Подчеркнутое воздержание от принятия точки зрения одной из спорящих сторон хорошо прослеживается на интереснейшей большой статье Лотмана о «Слово о полку Игоревеве и литературная традиция XVIII — начала XIX в.», в которой он объективно взвешивает все аргументы за и против идеи о том, что Слово было написано в XVIII веке, но не считает себя вправе принять судейское решение, встав на позицию одной из спорящих сторон:
Мы рассмотрели разные стороны идеологических и художественных связей «Слова о полку Игореве» и литературы XVIII — начала XIX в., стараясь не пропустить ни одного из возможных оттенков сближения и не связывать себя никакой предвзятой точкой зрения.
Хотя в заключительной части статьи и чувствуется, что ему ближе идея аутентичности Слова, чем идея об его поддельности.
Возвращаясь к новой хронологии и отношению к ней Юрия Михайловича, отмечу, что, как известно, некоторые видные представители тартуско-московской семиотической школы осуждали Лотмана за названную публикацию, считали ее ошибкой великого ученого. Лотману приходилось оправдываться и изредка публично заявлять о своем несогласии с содержанием статьи. Примером того, как он это делал, может служить и рассматриваемая ниже статья о бесписьменных культурах. Придав одной из мыслей Постникова и Фоменко упрощенную формулировку
Поскольку глобальное развитие письменности сделалось возможным лишь с изобретением бумаги, весь «добумажный» период истории культуры представляет собой сплошную позднюю фальсификацию,
Лотман заявляет со спокойной совестью:
Не имеет смысла оспаривать это парадоксальное утверждение (явно фраза с двояким смыслом: традиционалист поймет ее как полное отрицание, а сторонник новой хронологии согласится, что оспаривать это утверждение, несмотря на его парадоксальность с традиционной тоски зрения, не нужно – Е.Г.), но стоит обратить внимание на него как на яркий пример экстраполяции здравого смысла в неизведанные области (обычная в науке и культуре практика! – Е.Г.)
Реально, Лотман, скорее всего, имел в виду главку «Без бумаги не обойтись» статьи Постникова 1982 г., опубликованной в журнале «Техника молодежи» [Постников3]. В брошюре 1980-го года [Постников1], текст которой почти дословно совпадает с опубликованной Лотманом в 1982 г. статьей [Постников2], слов «бумага», «добумажный» и «фальсификация» нет. Вот эта главка:
А могла ли античная книга вообще существовать? Чтобы приготовить один лист пергамента, необходимо шкуру молодого теленка (вещь саму по себе дорогую) подвергнуть длительной, сложной и дорогостоящей обработке. Это ставило пергамент на уровень драгоценных предметов, и такое положение сохранялось вплоть до изобретения тряпичной бумаги накануне Возрождения (отнюдь не случайное совпадение). Как же при такой ценности и редкости писчего материала могла развиться изящная литература?
Для того чтобы человек мог написать разветвленное литературное сочинение сложной структуры, необходима довольно высокая литературная культура, воспитываемая на примерах и собственных попытках, что, во всяком случае, требует достаточного количества доступного писчего материала. Более того, для этого, безусловно, необходимо быть грамотным, то есть знать и уметь руководствоваться общепринятыми орфографическими и грамматическими положениями. Однако, чтобы стать грамотным, требуются постоянные и многолетние упражнения (прописи, диктанты и т.п.), невозможные на пергаменте (и, добавим, на папирусе, который был лишь ненамного дешевле).
Чтобы достигнуть достаточной грамотности и умения легко излагать в письменной форме свои мысли, нужно не только написать несчетное число диктантов, но и прочитать колоссальное количество книг, написанных по стандартной орфографии. Если человек не читает много книг, то, как бы он добросовестно ни учился, он останется малограмотным человеком и, во всяком случае, никогда не будет литератором, уверенно владеющим языком.
Малограмотный автор, мучительно медленно выписывая каждую букву, гадая почти над каждым словом, как его написать, мог сочинить за один присест только очень краткий текст. Стесненный недостатком писчего материала, он не мог сколько-нибудь удовлетворительно согласовывать эти тексты друг с другом, переписывая их несколько раз. Он был способен, собрав (или самостоятельно составив) несколько различных рассказов, лишь переписать их друг за другом почти без изменений, соединив простейшими переходными мостиками типа «и вдруг», «затем» и т.п. И, на самом деле, истинно древние сочинения (Библия, индийский эпос, средневековый рыцарский роман) имеют как раз такую структуру. По существу, только в XIX веке литераторы научились более искусно соединять отдельные эпизоды своих романов, без чего мало-мальски развитая литература невозможна. Поэтому, в частности, литературные сочинения, которые мы называем теперь «античными» и которые характеризуются довольно правильной орфографией, сложным синтаксисом и изящным стилем, вероятнее всего, были написаны в эпоху, когда бумага была уже широко распространена, то есть в эпоху, когда они были «открыты».
Отношение Лотмана к новой хронологии
Статья М. М. Постникова и А. Т. Фоменко убедительно показывает нам, как много «кристаллов истории» остаются для нас еще загадкой (исключительно впечатляют, например, «династические параллелизмы»).
Ю.М. Лотман, Редакционное примечание к статье М. М. Постникова и А. Т. Фоменко в Уч. зап. Тартуского ун-та. [Лотман2]
Вообще же, отношение Лотмана к новой хронологии трудно охарактеризовать как отрицательное. Конечно, он понимал, какой взрывоопасной для традиционных представлений является публикуемая им статья. Конечно, он видел в ней афронт по отношению к официальной науке. Но у замалчивавшегося этой же официальной наукой выдающегося культуролога и семиотика было мало оснований вставать грудью на защиту традиционных догм. Тем более, что, по его мнению, «статья эта должна подвергнуться в дальнейшем серьезному научному обсуждению». А ведь именно на это историки так никогда и не решились.
Впрочем, предоставлю судить обо всем этом читателю. Приведу здесь полностью сам сопроводительный текст Лотмана к статье [Постников2], опуская лишь дословную передачу «некоторых предварительных суждений», которые слишком пространны, чтобы их цитировать полностью:
Статья лауреата Ленинской премии проф. М. М. Постникова и доктора физ.-мат. наук А, Т. Фоменко вновь возвращает наше внимание к старым, но все еще не осмысленным работам Н. А. Морозова и дополняет их, с одной стороны, современной математической методой анализа, а, с другой, рядом исключительно интересных наблюдений исторического характера, еще ждущих своих объяснений.
Как известно, Н. А. Морозов, обнаруживая, в одних случаях, несоответствия между описаниями некоторого факта в документах (например, солнечного затмения) и восстанавливаемой реальной (в данном случае, астрономически) его картины, а в других, — поразительные совпадения в описании событий различных эпох, приходил к парадоксальному выводу об исключительно широкой фальсификации документов, якобы, имевшей место на протяжении истории человечества. На основании этого Н. А. Морозов склонен был отрицать какую-либо достоверность традиционных представлений о целых исторических эпохах, например, об античности.
Последующая научная традиция отмахнулась от выводов Морозова и заодно оставила без рассмотрения его наблюдения. Публикуемая статья еще раз ставит перед нами вопрос о неправомерности этого.
Суждений этих два и мне они не кажутся – пусть даже вежливо-иносказательными отрицаниями самого подхода московских математиков к истории. В первом из них автор пишет:
Данные о том, что ни одно затмение до середины IV века н.э. не подтверждается астрономией и 75% ею безусловно отвергаются, а после этого рубежа почти все они соответственно подтверждаются, равно как и то, что реальные характеристики затмений, описанных Фукидидом, соответствуют лишь событиям XII века н.э., звучат весьма впечатляюще. Однако не следует забывать, что в одном ряду статистических подсчетов как сопоставимые берутся данные из документов весьма различной семиотической природы. Между тем именно от этого зависит «коэффициент искажения». Известно, что с текстами с сильной степенью мифологизации связано стремление к гиперболизации событий. При этом составитель документа ставит перед собой цель предельно идеализировать изображаемое событие, а не «точно» его описывать. Стремление усиливать степень стихийных бедствий, увеличивать число погибших при сражении входит в ритуал составления текста. В этих условиях расхождение документального и астрономического описания может свидетельствовать не о фальсификации или позднем происхождении, а именно о раннем создании, о принадлежности ко времени, когда поэтизация ценилась выше чем фактичность. Статистическому подсчету затмений должен предшествовать семиотический анализ каждого источника.