Мы ничего не знаем о душе человека, который жил 20000 лет тому назад. Однако мы знаем, что на протяжении известной нам истории человечества, этого короткого промежутка времени, человек не изменился существенным образом ни по своим биологическим и психофизическим свойствам, ни по своим первичным неосознанным импульсам.(стр. 56-57)
Так не в этом ли главный смысл изучения предыстории, чтобы познать себя не как носителей определенной культуры, а как людей, пришедших к ней из некоего исходного биологического состояния, которое нам очень хотелось бы узнать. Беда лишь в том, что это познание затруднено настолько, что возникает сомнение в осуществимости этой главной задачи предыстории. «Мы, собственно говоря, не знаем, что такое человек, и это тоже относится к сущности нашего человеческого бытия.» (стр. 62).
Как на самом деле возник и развивался человек в необозримых далях доистории (так переводчик книги М.И.Левшина перевела немецкое слово Vorgeschichte, которое обычно переводится как предыстория; история – не временное понятие, она не является частью прошлого, а только моделью некоторой части прошлого, поэтому до истории было только отсутствие моделирования прошлого, отсутствие идеи прошлого – Е.Г), никому не известно и, вероятно, никогда не станет известным. Мы ничего не знаем ни о созидающих моментах истории, ни о ходе духовного становления, нам известны только результаты. И на основании этих результатов нам приходится делать выводы. Мы задаем вопрос о том, что явилось существенным в превращении человека в человека в мире, который он создает; о том, какие открытия он сделал в опасных ситуациях, в своей борьбе, руководимый страхом и мужеством; как сложились взаимоотношения полов, отношение к жизни и смерти, к матери и отцу. (стр. 67).
Несмотря на такой нигилистический настрой и вроде бы много раз извинившись за то, что мы хотя бы немного пытаемся заглянуть в предысторию, Ясперс все же решается сформулировать пять существенных пунктов, маркирующих этапы пути от человека примитивного к его современному сородичу:
1. Использование огня и орудий. Живое существо, не имеющее ни того ни другого, мы вряд ли сочли бы человеком.
2. Появление речи. Радикальное отличие от взаимопонимания животных посредством спонтанного выражения своих ощущений составляет присущая только человеку способность выражать осознаваемый в речи и передаваемый ею смысл предметного мира, который является объектом мышления и речи.
3. Способность человека к насилию над самим собой, например, посредством табу. В самой природе человека заложено то, что он не может быть только частью природы; напротив, он формирует себя посредством искусства. Природа человека — это его искусственность.
4. Образование групп и сообществ. Человеческое сообщество коренным образом отличается от инстинктивно-автоматически созданных государств у насекомых. Основное отличие человеческого сообщества от групп и отношений господства и подчинения, образуемых приматами, состоит в осознании людьми его смыслового значения.
Существует, по-видимому, специфически человеческий феномен — социальная жизнь людей завершается образованием государства, что является преодолением ревности как проявления полового инстинкта посредством мужской солидарности.
В то время как у животных обнаруживаются либо временные объединения в стада, разбредающиеся в каждый период течки, либо длительные сообщества, возможные благодаря асексуальности большинства особей, как, например, у муравьев, только человек был способен, не отказываясь от потребностей пола, создать мужскую товарищескую организацию, напряженность в которой стала предпосылкой жизни людей в истории.
5. Жизнь, формируемая мифами, формирование жизни посредством образов, подчинение всего существования, семейного уклада, общественного устройства, характера труда и борьбы этим образам, которые в своём бесконечном толковании и углублении по существу являются просто носителями самосознания и осознания своего бытия, дают ощущение укрытости и уверенности,— все это в своих истоках неразличимо. (стр. 67-68).
Ясперс пытается дать общую картину предыстории, но после нескольких нигилистических замечаний оставляет это безнадежное занятие и обращается к более близкой сердцу философа теме о проблеме взаимосвязи всех людей. В этой последней из шести посвященных предыстории главок он утверждает, что «связь между людьми основана не на их биологических свойствах, а на том, что они могут понять друг друга, на том, что все люди обладают сознанием, мышлением, духом. В этом состоит глубочайшее родство между людьми, тогда как от животных, даже наиболее им близких, людей отделяет бездна.»
Он считает, что речь «идет об исторически сложившейся вере людей в то, что они связаны друг с другом и что предпосылкой этой связи служит бездна, отделяющая их от животного мира.» «Для человека, по мере того как он осознает самого себя, другой человек никогда не есть только естественный организм, только средство. Свою собственную сущность он познает как долженствование. Это долженствование глубоко проникает в его реальность, становится как бы его второй натурой. Однако оно отнюдь не столь же незыблемо как законы природы.» (стр. 69-70). Каннибализм может вернуться из предыстории в наше будущее, если условия жизни резко ухудшатся. Человек современный превзошел в недавно закончившемся веке первобытного человека в плане варварства, выразившегося в акциях массового уничтожения людей, даже не вызванного потребностью их использования в пищу.
Скепсис Карла Ясперса в отношении познаваемости предыстории я разделяю лишь частично. Конечно, трудно узнать с абсолютной уверенностью, что именно наполняло головы первобытных людей, что тревожило их мысль и какие понятия они развили. Но, как было показано в начале главы, учет информации, получаемой в наши дни этнографами и этнолингвистами позволяет расширить наши представления об образе мышления человека предыстории и освободить его от клейма «такой же, как и мы, но только глупее». В этом смысле я не согласен и с прямолинейно понятым утверждением Ясперса о том, что мы идентичны первобытным людям и только культура прикрывает наш срам своим бикини.
Юрий Михайлович Лотман и скептическое отношение к истории
Я прочел массу исторической литературы — более или менее все книги по античной истории, выпущенные на русском языке, и обнаружил удивительный феномен — практически в каждом абзаце любого сочинения по истории античности пристрастный «морозовский» взгляд обнаруживает подгонки и логические скачки, совершенно незаметные «ортодоксальному» читателю. Это более всего убедило меня в справедливости морозовской точки зрения.
М.М. Постников, Необходимые разъяснения к статье «О достоверности древней истории», Математическое образование. № 2, 1997.
Ближе к концу этой главы я хочу рассмотреть представления известного русско-эстонского ученого (в Эстонии память о нем ценят очень высоко) Юрия Михайловича Лотмана, друга нашей тартуской семьи в 50-70-х годах прошлого века, на дописьменную культуру. Но изложению этих его взглядов хочу предпослать одно обширное замечание. Он, как известно, совершил в свое время научный подвиг: опубликовав в 1982 г. в Трудах по семиотике Тартуского университета большую статью М.М.Постникова и А.Т.Фоменко, первую из публикаций Фоменко на историко-аналитическую тему в одном из уважаемых гуманитарных изданий. Эта статья положила начало серии журнальных публикаций Анатолия Тимофеевича, приведшей позже к интенсивной публикации книг по Новой Хронологии и к хронологической революции, которая все еще набирает силу и которой еще предстоит окончательно опрокинуть хронологические представления в рамках ТИ. Этот подвиг тем значительнее, что сам Юрий Михайлович не разделял всех положений новой хронологии.
Воспитанный на традиционной хронологической схеме, Юрий Лотман, как истинный ученый, старался избегать - всегда, и в частности, в случае новой хронологии - односторонних позиций, которые некоторые его коллеги из неосознанно-идеологических соображений считали необходимым артикулировать. К тому же, его культурологическому взору представало такое многообразие культурных типов, что некоторые идеи Морозова, Постникова и Фоменко должны были ему казаться интересными.