За окном хлынул ливень — тяжелый, увесистый. В зале стало свежее.

— Ваши действия основаны только на вашей проницательности? — спросил де Жизор.

Брат Гийом продолжительно посмотрел в глаза своего молодого начальника. Что-то было такое в его насмешливом взгляде, что говорило сильнее слов.

— Ну, хорошо, оставим. Меня занимает другое. Что нам дает основание полагать, что мы держим Бодуэна на привязи? Что вы имеете в виду, намекая на это?

— Он думает, что мы не знаем о его встречах с д’Амьеном. Он их скрывает. Но стал небрежен. Думает, мы уже не успеем его обнажить.

— Перестаньте увиливать, брат Гийом, это, наконец, глупо! В чем дело?

Брат Гийом слушал ливень, вроде бы наслаждаясь…

— Что ж, господа, — сказал он, — теперь я уже обязан открыть вам один секрет, из тех, что составляют невидимое оружие ордена. Человек на троне Иерусалима — не Бодуэн IV. Он — не король.

Сенешаль и член высшего тайного Совета оцепенели.

— Около пяти лет назад после смерти королевы, — вразумил брат Гийом, — король Бодуэн заразился проказой. И мы его подменили. Иного выхода не было.

— Подменили… — по инерции произнес де Марейль.

— У нас был готовый двойник, умевший имитировать короля так, что разницы в поведении и внешности никто не видел. Короля отправили в тайный лепрозорий, двойника водрузили на трон.

— А королева? Впрочем, она умерла. Но дочери, сын, слуги? — спросил де Жизор.

— Слуги часто менялись. Дочек на год отправили в монастырский пансион. Вернувшись, они нашли, что «папа осунулся» и — вновь расставание, года на полтора.

— А д’Амьен, змеиное сердце, неужто не догадался! — не поверил де Марейль.

— Великим провизором был барон де Кореи, и его при дворе принимали неохотно. Де Жизор усмехнулся.

— Между тем теперь ваше создание вроде бы взбунтовалось…

— Такое случается. На все воля Божья. Но мы не спускаем глаз…

Де Марейль помотал головой, как бы утрясая в ней услышанное. Он подошел к угловому шкафу, извлек пузатый кувшин с вином и пару стеклянных бокалов.

— Вам я не предлагаю, брат Гийом.

Де Жизор и де Марейль осушили по чаше. Вытирая усы, сенешаль заметил.

— Я понял. Вы решили вернуть на трон короля Бодуэна настоящего.

— В общем, да.

— Он, кстати, жив?

— Еще недавно был жив, как ни старался полтора последних года наш двойник его разыскать.

Де Марейль недоверчиво поморщился.

— Не могу поверить, что иоаннитам не удалось отыскать в Палестине нужного им человека.

— А двойник, как ни странно, не открылся госпитальерам. Он хотел не только быть королем, но и считаться им.

— Может быть, сообщить д’Амьену, с кем он имеет дело? — спросил де Марейль.

— Д’Амьен умнее и хитрее нашего создания. Ему все равно, кто на троне, лишь бы указ подписал, продиктованный им.

Де Марейль ударил сухоньким кулачком по столу.

— Так что же делать?!

— Что задумано, граф. Обнародование королевского указа должно состояться по кодексу Годфруа Буйонского в присутствии всех гражданских делегаций. Все будет выглядеть законно. Тут-то мы и предъявим законного монарха.

Де Марейль отхлебнул вина.

— Будет очень большой скандал, — задумчиво сказал он.

— Да, — спокойно сказал брат Гийом, — слишком даже большой. Меня беспокоит, что он и Храму не слишком выгоден.

— Нельзя ли договорится с д’Амьеном? — поинтересовался сенешаль.

— Начав договариваться, мы откроем свои секреты. И упустим вожжи этой квадриги.

Дождь перестал.

— Вы что-то еще толковали о Гюи Лузиньянском? С ним не связаны тайны? — де Марейль не мог успокоиться.

Ему было неприятно сознавать, что он посвящен не во все секреты ордена в отличие от этого мальчишки. Все, кто моложе пятидесяти, ему казались мальчишками.

— Разочарую вас, — сказал монах, — тут тайны нет. Гюи Лузиньян спокойно живет на Кипре, охотится в свое удовольствие, пьет вино, пиратствует помаленьку, отчего у его величества Бодуэна IV…

— Самозванца, — брезгливо уточнил де Марейль.

— Да, у нашего самозванца были конфликты с Константинополем.

— Византийцы лукавы, — заметил де Жизор.

— Почему они жаловались Бодуэну? — спросил сенешаль. — Кипр сам по себе…

— Гюи признает себя подданным его величества, так и рекомендуется, имея, мне кажется, в виду, что с этих позиций ему будет легче претендовать на иерусалимское наследство.

— Вы провели с ним переговоры? — строго спросил де Марейль.

Забыв о недавнем афронте, он вновь пытался взять начальственный тон. Это забавляло и брата Гийома, и де Жизора.

— С Гюи смешная история. С ним заигрывают многие. Так сошлись обстоятельства, что он всех устраивает как союзник. Как ни смешно, этому вертопраху и бабнику суждено взойти на иерусалимский трон. И довольно скоро.

— Все дело в том, кто поднимет его туда.

— У Гюи, слава богу, хватает ума никому не говорить «да». Точнее, никому не говорить «нет», ибо «да» он уже всем сказал. Даже султану Саладину.

— Саладину? Предательство! — вскричал старик.

Де Марейль плеснул себе вина. В его глазах светилась решимость.

— Что ж, — сказал он, — я уезжаю на пару дней. Вы знаете, куда. Присылайте гонца, если что.

— Всенепременно, — кивнул брат Гийом.

Когда стихли его шаги, сенешаль сказал с укоризной:

— Напрасно вы настраиваете его против себя. Он может стать опасным. И неужели он будет худшим Великим магистром, чем самодовольный де Ридфор?

— Сей старец напитан энергией не по годам. Знаете, куда он поскакал? Его ожидает в замке молоденькая берберка.

— Но вы не ответили на мой вопрос, — сказал де Жизор.

— Какой?

— Относительно де Ридфора.

— Ах это, — брат Гийом сел в кресло, не остывшее после де Марейля, — не подумайте, что я уклоняюсь от прямого ответа. Не так уж важно, кто будет у нас самым главным… Орденом тамплиеров может командовать и идиот, столь умно он изначально устроен. Вспомним, кем и каким был граф де Торрож пять лет назад, когда его посадили вот в это кресло?

— Да, — кивнул де Жизор, — кого угодно можно было представить в роли Великого магистра, но не его.

— Правильно: хам, крикун, авантюрист; поверите ли, что де Торрож был почти неграмотен? А он превратился в незаурядного государственного мужа, на уровне самых деятельных монархов Европы.

— Пожалуй, — задумчиво согласился сенешаль.

— Хотя, — брат Гийом сложил молитвенно руки на груди и устремил очи к потолку, где красовалось огромное и оттого несколько расплывчатое изображение Иоанна Крестителя; эту фреску лучше было бы рассматривать из глубокого колодца. — Хотя, может быть, мы не правы, не видя примет того, что пришло время и де Рид фора.

— Я принимаю философскую часть ваших рассуждений, — сказал де Жизор, также поднимая голову и осознавая, что разговор о судьбах ордена происходит в присутствии одного из высших его покровителей.

— Но чувства ваши противятся, брат?

Сенешаль не успел ответить. Явился служка и объявил, что явился Гюи де Карбон.

Брат Гийом положил руки обратно на подлокотники кресла.

— Ну, позови, позови.

— Кто такой де Карбон? — спросил сенешаль.

— Трубадур.

В залу вошел коренастый рыжий человек в потертом платье.

— Ты принес?

— О, да, — трубадур предъявил свернутый в трубку пергамент. — Я сделал сразу три. — Во рту его не хватало зубов.

— Три? — брат Гийом поджал губу, — и ты рассчитывал, что я заплачу тебе втрое.

Поэт неуверенно улыбнулся.

— Честно говоря, да.

— Ну что ж, — сказал брат Гийом, пробежав глазами текст. — Думаю, моя дама будет довольна. Вот гонорар…

На стол легли три золотые монеты. Де Карбон смахнул их себе в карман и, угодливо кланяясь, удалился. Когда он ушел, сенешаль сказал:

— У меня иное представление о трубадурах.

— Справедливости ради надо признать, что не все похожи на этого негодяя.

— А что, прошу прощения, за «дама»?

— Не мог же я этому пьянице сообщить, что его слезливые вирши будет читать принцесса Сибилла.