Водолаз багровеет, сжимает огромный волосатый кулак.

— Я тебе не начальник — тебе Плюханов начальник! А вот водку хватит жрать на дежурстве. Понял?!

За шкафом молчание. Юра грохает кулаком по столу.

— Нет, ты понял?!

Молчание.

Юра встает.

— Нет, ты понял?!

— Понял, боцман, понял! Факт — больше не буду… — смирно отвечает Кончинский и выходит из-за шкафа, видно все-таки успев пропустить рюмочку. Подходит к ребятам и со злостью вырывает винт обратно.

— Поиграли и хватит — ясно?!

— Ты чего, Кончина? Ведь уплачено…

— От винта! От винта!!! — раздраженно кричит Кончинский и запирает винт в шкаф. — Ходют тут, ходют — работнички… винты им подавай… А где их взять, винты-то?

Водолаз Юра улыбается и тихонько выпроваживает разобиженных Пашу и Геру.

— Идите, ребятки, работайте — не сразу Москва строилась…

Нина Ивановна вздыхает в кабинетике.

— Который год уж, бедные, мучаются со своей лодочкой — все уплыть не могут… И почему это хорошим людям так не везет?..

Кончинский из-за шкафа:

— Что, скажете, плохим везет?

Нина Ивановна, подумав:

— Вы не о себе ли? Так я думаю, вы раньше тоже хорошим были, а потом… Просто вам долго не везло, а?

Кончинский чертом выскакивает из-за шкафа и страстно трясет кулаками.

— Эх! И я плыл когда-то в малиновой дымке, дышал вечерним бризом… Раз в тропиках споткнулся — и привет! Никто ручку не протянул! И правильно! И поделом мне, дураку… Отстранили… Списали… И ведь на чем погорел? На роме кубинском поскользнулся. Все жадность проклятая, все не хватало… Говорили мне, дураку: «Бери, Стасик, один ящик…» А я десять взял, всю каюту забил — мне и пришили в аккурат контрабанду! А ведь был честным — тряпок этих разных не брал принципиально! Гипюр не возил, дакрон не прятал… Обидно-обидно… обидно…

Кончинский опять прячется за шкаф. Водолаз Юра зевает, чешет богатырскую грудь, смотрит на часы и кричит:

— Мишка! На камбуз пора! Слетай в трюм за капустой, борщ флотский будем варить!

Мишка хватает огромную кастрюлю с проволочной ручкой и броской надписью на борту «СС-7» и ныряет в трюм.

На трапе появляется девушка Ирочка в платье с воланчиками, с огромной копной золотистых волос. Ирочка нерешительно оглядывается и тихонько спрашивает водолаза Юру:

— Миша дежурит сегодня, Юрий Иванович?

— Дежурит, куда он денется…

— У нас с утра «танец» был и «мастерство»… а сейчас на обед отпустили… Вот я и забежала к вам…

Услышав голосок Ирочки, из кабинетика выглядывает Нина Ивановна. Увидев девушку, расплывается в улыбке.

— Ирочка пришла! Девонька моя… Как хорошо! У меня ватрушечки есть, вкусненькие такие, с изюмом, сладкие-пресладкие… Давайте, Ирочка, чай пить…

— Спасибо, Нина Ивановна… У меня коржик есть и конфеты «Мишка на севере»…

— Ой, Ирочка! Какие на вас туфельки… Как же вы на таких каблучках ходите? Я бы, наверное, и минуты не простояла на таком каблучке…

— Французские! Давка за ними была — ужас! Мама случайно купила… Вы знаете, они такие удобные — каблука совсем не чувствуешь…

— Что значит не наша колодка! Колодка, Ирочка, это самое главное! У нас бывает отвратительная колодка! Просто не колодка, а наковальня какая-то… А вот у немцев колодка — прелесть…

Водолаз Юра демонстративно крякает и с хрустом разворачивает газету. Нина Ивановна с упреком смотрит на него.

— Ах, Юрочка, ничего-то вы не понимаете в настоящих женщинах…

Уходит с Ирочкой в кабинет.

Из люка вылезает матрос Миша с ведром.

— Со дна наскреб… По-моему, боцман, пора того… капуста-то с душком, а? Может, ну его, этот борщ — я лучше в «Поплавок» сбегаю?

Юра чешет затылок.

— Сбегать, конечно, можно, но у меня трешка до получки и у тебя небось негусто… Так что давай капусту Кончинскому — он чего-нибудь да сварганит, соус придумает, чтоб дух отшибить… Поди отдай…

Мишка скрывается за шкафом Кончинского. Из-за шкафа голос:

— Однажды в Макао принесли туземцы фрукт — с виду ананас, но больше. Старпом его разрубил топором, а оттуда, изнутри, дух тяжелый такой, будто падаль… Все его есть наотрез отказались, а я решил попробовать… Нос зажал прищепкой для белья и попробовал… Так веришь — за уши потом оттащить не могли! Сливки в шоколаде и морошкой отдает, но слабо… Да, было время золотое… Ты, Мишка, больше томату клади, перцу и макарон. Борщ будет — пальчики оближешь… Эх, да под такой борщец да граммульку!

Из кабинетика выходят Нина Ивановна с Ирочкой.

— А почему вы еще занимаетесь, Ирочка? Ведь сессия уже кончилась, моя Анечка уже месяц как в стройотряде — они решили всем курсом построить свинарник.

— А у нас, Нина Ивановна, теперь свой студенческий театр на колесах! Мы через неделю на Дальний Восток едем! Представляете, как интересно — перед настоящим зрителем! Перед строителями магистрали! Между прочим, везем водевиль — «Принц с хохлом, бельмом и горбом»! Я буду играть принцессу Абрикатину!

Мишка стремительно выбегает из-за шкафа, хватает Ирочку и оттаскивает ее в сторону.

— Ты что, правда на гастроли едешь? Почему мне раньше не сказала… Скрывала, да?!

— Конечно, еду, а почему я тебе должна говорить? Я сама вчера только узнала — ведь ехать должна была Тамарка Бессонова с четвертого курса… Хотя, ты бы посмотрел на нее — как она двигается! Как марионетка: все у нее дергается, дрожит с испугу… Закрепощенная она очень, но красивая страшно!

— Ну ее к черту, твою Тамарку! Едешь, уезжаешь — и мне ни слова!

— Ладно, Мишенька, не дуйся… Я ведь ненадолго… Со мной сам Борис Семенович репетировал… Говорит, неплохо образ вырисовывается — надо работать и работать… Хочешь, песенку спою Абрикатины! Слушай и смотри…

Миша смотрит на танцующую и поющую Ирочку и нарочно беспечно, как о пустяке, говорит:

— А я из военкомата повестку получил. Месячишка через два в армию… На флот! Я попросился в погранвойска — там настоящая мужская служба! Ночные дозоры, нарушители, круглый год в море…

Улыбка стирается с лица Ирочки.

— Ты что, с ума сошел?! Ведь у тебя документы в Литинституте!!! Ты конкурс творческий прошел, допущен… Поэму написал… Зачем армия — что ты, Мишенька…

— А что? Должен кто-то в армию идти… Что я, за чужими спинами стишки буду писать… Да? Юра вон в мои годы уже с войны вернулся… Всю Европу обошел! А я о чем пишу? «Зима как чистый лист…», «Прохожих целует в губы красно-холодный лист» и т. д. Чепуха все это… Лирика глухая!

— Не смей так говорить! У тебя талант — тебя в «Гудке» опубликовали, а ты в казармы!

— Зачем ты так… Вот Лермонтов, Денис Давыдов, Твардовский… писали в армии…

Ирочка со злостью трясет Мишку.

— Тоже мне Денис Давыдов нашелся! А обо мне ты подумал?! Как я-то три года тебя буду ждать?! Думаешь, легко? Вы там на крейсере плавать будете — а мне уже девятнадцать! Я уже не могу без тебя! Не мужчина ты, вот что я начинаю понимать, не мужчина! Катись в свою армию! А с меня довольно…

Ирочка, всхлипывая, убегает. Мишка порывается бежать за ней, но к нему сзади подходит Кончинский и с силой хлопает по плечу.

— Погоди… Дай ей остыть чуток… Но вообще твои дела швах, парень… Люди искусства ждать не любят и не будут… Им все сразу подавай, натура их такая — я-то знаю… Была у меня, между прочим, во Владике одна знакомая балерина из ДК портовиков! Так умела ждать, но недолго — месяца три, потом уставала… Я тебе как мужик мужику говорю: плюнь и разотри…

Мишка хватает Кончинского за ворот.

— Я вам не мужик, поняли?! Не мужик! И не смейте лезть в мою личную жизнь! Ясно?!

Водолаз Юра медленно подходит к ним, кладет на плечи огромные ручищи.

— Стоп, машина! Отбой! Экипаж на камбуз! Обед.