Баранчук сдвигает фуражку и чешет затылок.

— А зачем ты, мил человек, в воду-то портфель кинул? Служебные бумаги бросил? А?!

Алибабаев съеживается, удрученно говорит:

— Правильно, ага, себя надо было кидать… Портфель не виноват! Бюрократ виноват! Сам виноват! Раньше в совхозе работал по снабжению… Совхоз у нас миллионер — мандарин, апельсин, виноград, чай, табак выращивал… Плохо мне было? Ханум послушал, ишак! В город переехал, на комбинат устроился, дыплом получил… Директор на голову сел — то ему достань, это на стол положи… согласуй, согласуй, согласуй…

Алибабаев окончательно сникает, достает из пиджака огромный черный платок и накрывает им голову.

Водолаз Юра подходит, трогает за плечо.

— Слушай, друг, ты бы шел к самому высокому начальнику, к адмиралу… В таких случаях надо быть решительным… Я однажды водолазный костюм о сваю порвал, так три дня ходил, насилу новый выдали…

Кончинский, пользуясь возможностью, встревает:

— А вот со мной случай, случай со мной… Помню, у нас на сухогрузе интендант был — Хунхузом мы его звали. Проныра, каких свет не видел… Так раз в Циндао — мы тогда завод цементный в Китай таскали из Владика — гад этот и говорит: «Нет у меня, братцы…»

Поняв, что его никто не слушает, Кончинский отходит в сторонку. К Алибабаеву протискивается художник и приподнимает траурный платок.

— Послушайте, уважаемый… А вы случайно в управлении не у Комарова были? Он там отделом заведует…

— Комаров слишком большой начальник, ага… Мне самый маленький нужен… Фамелий такой казачий… Этаааа… Закрывай ветер… витер… вытер… У, шайтан! Так нэ помню…

Достает из «дипломата» бумажку, читает по слогам:

— За-ту-ли-ви-терр! Уфффф! Нэ знаешь такой?

Художник задумчиво щиплет бородку.

— Как вы сказали, уважаемый?.. Затули… Нет, такого не знаю… А товарищу Комарову, пожалуй, можно позвонить… Отношения у нас не ахти… Он муж моей дочери… Но для дела… позвоню — вы же в конце концов не только для себя стараетесь! Комбинату подшипники тоже, надеюсь, нужны?

Алибабаев встает по стойке «смирно».

— Так точно! Очень, очень нужны! Станки простаивают! Продукция портится! Нэобходимы!

— Ну, раз так — пойду позвоню… — говорит художник и уходит.

Водолаз Юра похлопывает по плечу еще не верящего в свое счастье Алибабаева.

— Считай, кацо, что повезло тебе. Наш Айвазовский слов на витер, то есть ветер, не бросает… Сказал — как отрезал! Настойчивый мужик, до Камчатки чуть пешком не дошел — такой слово назад не возьмет, точно!

Баранчук тянет за рукав Алибабаева.

— Все это хорошо, граждане, но акт придется составить… Нарушение имело место — в бассейн реки был умышленно брошен крупный предмет…

Юра втискивается плечом между милиционером и хлопающим глазами Алибабаевым.

— Ты, старшина, отстань от него, понял?! У человека горе на почве производства! А ты акт! Совесть у тебя есть? Его и без тебя здесь хорошо приласкали. Мужик кровную свою хануму месяц не видал, а ты… акт!

Милиционер ворчит:

— Мало чего я не видал! Тут за дежурство, бывает, такого насмотришься. — Строго Алибабаеву: — А если бы внизу судно проходило, да по голове кому-нибудь? Кто бы отвечал? Так то, гражданин командированный. Чтоб в первый и последний, поняли?

Алибабаев трясет головой. Баранчук не спеша вынимает и отдает документы, величественно удаляется.

Все провожают его взглядом, и Мишка с иронией декламирует: «И воцарился мир хоть на минуту в тревожном море бытия…»

Возвращается довольный Айвазовский.

— Едва дозвонился… Вроде удачно. Хе-хе. Линия простаивает, сказал… Так, товарищ Алибабаев, едем. Едем срочно в управление…

Алибабаев со всеми по очереди прощается, долго трясет руки. Когда очередь доходит до Кончинского, тот задерживает руку Алибабаева, многозначительно смотрит ему в глаза, подмигивает и щелкает себя по кадыку. Алибабаев кричит:

— Да, канэшно, дорогой! В чем вопрос?! Нэт вопроса! Я еще вэрнусь…

Айвазовский с семенящим сзади Алибабаевым уходят. Все продолжают заниматься своими делами: водолаз Юра, надев очки, читает газеты, Нина Ивановна на порожке кабинетика вяжет чулок, Кончинский возится в железном ящичке, Мишка лезет на смотровой мостик и с биноклем оглядывает акваторию реки. Тишина и спокойствие ненадолго воцаряются на спасательной станции.

У трапа появляются двое мужчин. Они с трудом волокут большой лист фанеры. На лицах довольная ухмылка — это водномоторники Паша и Гера. Больше трех лет строят они глиссирующий суперскоростной катер и все никак не могут достроить и уйти на нем в дальнее плавание. Они давно прижились на станции, стали своими ребятами. Почти каждый день хоть на часок, да забегают на станцию и успевают прикрутить к своему детищу какой-нибудь специальный шуруп, приклеить лоскут стеклоткани, что-то укоротить, что-то удлинить… Водолаз Юра относится к ним снисходительно; Кончинский «стреляет» на пиво, но честно отрабатывает долг, все время давая дельные советы и рассказывая о морских приключениях, Нина Ивановна изредка подкармливает пирожками, я отношусь вполне по-товарищески, пес Осман души не чает. Один С. Н. Плюханов — начальник спасательной станции — относится к Гере и Паше с предубеждением: втайне он боится, что они в конце концов сожгут по неосторожности дебаркадер, и поэтому строго запрещает курить и работать без огнетушителя. Паша и Гера страшно боятся начальника и в его присутствии краснеют, бледнеют, заикаются, что еще более увеличивает подозрения начальника. Их счастье, что С. Н. Плюханов все время находится в дальних производственных командировках по обмену опытом и редко бывает на станции. Паша и Гера работают в «ящике», сидят по восемь часов за кульманами и непрерывно мечтают о своем дальнем плавании — прекрасном, стремительном катере с хищными обводами и мощным двигателем.

Гера недавно женился, Паша изо всех сил держится холостяком, боясь хоть в чем-то оторваться от своей мечты, и обижен на Геру, считая, что тот зря так поторопился с женитьбой и встал на путь предательства и ренегатства по отношению к их общей цели. Он обвиняет Геру в том, что со времени женитьбы у того на лице появилось трусливое выражение, что он явно заискивает перед женой и боится лишний раз сходить поработать на катер. Толстый, домовитый Гера все время монотонно оправдывается — чувствуется, что он одинаково сильно боится жену и своего сурового, напористого друга. Тем не менее они продолжают строить катер…

Радостный лай Османа, крик матроса Миши: «Привет, аргонавты!»

— Привет, привет! Что нового?

— Чудак один у нас гостил — портфель свой в реку зашвырнул…

— Он чего — того?

— Ага, есть маленько…

— А мы вот фанеры водостойкой достали, весь город обошли — в «Стройматериалах» ни черта! Так мы у магазина «Музыка» встали и ждали, пока рояль купят… Рояль-то был в ящике из фанеры, мы ящик этот и того… купили за пятерку… На две шпации и один полубимс теперь хватит фанеры… Сегодня форпик будем обклеивать… ахтерпик уже готов… Так что сегодня только форпик…

Водолаз Юра потягивается:

— И не надоест вам, ребятки…

Кончинский выглядывает из-за дверцы шкафа.

— Пивка, часом, не захватили? Жаль… Тут как раз один приятель винт принес… говорит, в сараюхе у себя нашел, чисто случайно… Две трешницы всего просит…

Кончинский вытаскивает из шкафа огромный ржавый гребной винт. К нему с радостным ревом бросаются Паша и Гера, хватают винт, жадно рассматривают, переговариваются: «Отличный винт! За зиму полирнем… Таких винтов теперь днем с огнем…»

Водолаз Юра подзывает Кончинского и страшным шепотом спрашивает:

— Ты, Кончина, часом не с нашего КСа снял… а?!

Кончинский негодующе трясет головой.

— Ни за что!

— Смотри у меня… Все пропей, а флот не трогай… понял?

Кончинский юркает за шкаф и кричит из укрытия:

— Тоже мне начальник нашелся! Много вас тут над моей головой начальников! А Кончинский — один механик, понял, боцманюга?!