Изменить стиль страницы

– Если ему охота была сказывать, так мне запираться нечего: я убила.

– Для чего же? – спрашивали её.

– Для него, – отвечала она, показав на повесившего голову Сергея».

Если Катерину можно приравнять к леди Макбет по её решимости, силе и крепости характера, то Сергей вполне сопоставим с Ричардом III, универсальным воплощением коварства и расчётливости. Разница лишь в том, что Сергей, невзирая на участие в убийствах, мелок и труслив. Он трижды предаёт любовницу: когда завлекает её, не любя, в свои сети, когда называет её на следствии своей соучастницей в убийствах, когда изощрённо издевается над ней во время их скорбного пути на каторгу, заведя шашни с Сонеткой. Объединяет этих персонажей общая архетипическая черта – коварство, лживость и вседозволенность в достижении своих целей. Как ни далеки они друг от друга, но Сергей такой же хищник, только мелкого пошиба, и он мог бы подписаться под словами Ричарда III:

Да не смутят пустые сны наш дух:
Ведь совесть – слово, созданное трусом,
Чтоб сильных запугать и остеречь,
Кулак – нам совесть, а закон нам – меч.

Сколь ни тяжки преступления героини, но из бездны и тьмы непросветлённого сознания за несколько мгновений до смерти вдруг вырывается душа: «Катерина Львовна хочет припомнить молитву и шевелит тубами, а губы её шепчут: «Как мы с тобой погуливали, осенние долгие ночи просиживали, лютой смертью людей с бела света спроваживали».

Лесков фиксирует страшный факт, становящийся обыденностью – оскудение веры. И лампадки в домах горят, и в храм ходят, и силу богоявленской воды знают, и праздники святые почитают, а убивают больного ребенка, продают из корысти родную сестру и измываются над ближним.

Сергей наказан по закону за свои злодеяния. Но это только ещё преддверие наказания для христианина. Тот ужас от содеянного, которым наполнена повесть Лескова (и по сей день, по словам рассказчика, не забыта жителями Мценского уезда) невольно заставляет вспомнить слова Евангелия: «Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит» (Мф. 18; 6).

«Леди Макбет Мценского уезда» – трагедия в духе Шекспира, следующий шаг Лескова в совершенствовании писательского мастерства. Он использует сказовое повествование, прибегает к стилизации, имитирует живую разговорную простонародную речь со всеми её неточностями, интонацией, орфоэпией. Так на вербальном уровне происходит проникновение в глубины психики героев, их самораскрытие. Психологический рисунок состояний героини выверен до тончайших нюансов: от бездонной любви – к глухой яростной ненависти. По словам Л. Аннинского, «огромное внутреннее давление – черта лесковской прозы». Вот напряжённый диалог-умолчание героев перед убийством мальчика Феди:

«– Закрыли окна? – спросила его Катерина Львовна.

– Закрыли, – отрывисто отвечал Сергей, снял щипцами со свечи и стал у печки.

Водворилось молчание.

– Нонче всенощная не скоро кончится? – спросила Катерина Львовна.

– Праздник большой завтра; долго будут служить, – отвечал Сергей.

Опять вышла пауза.

– Сходить к Феде; он там один, – произнесла, подымаясь, Катерина Львовна.

– Один, – спросил её, глянув исподлобья, Сергей.

– Один, – отвечала она ему шёпотом, – а что?

И из глаз в глаза у них замелькала словно какая сеть молниеносная; но никто не сказал более друг другу ни слова». Текст «набухает», «топчется на месте», умолчание главного становится невыносимым. Упрёк невысказанно присутствует в каждом слове очерка. В повествовании звучит горькая правда о нравственном и духовном обнищании людей.

В XX в. всемирной известности этого произведения Лескова немало способствовала знаменитая опера Д.Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда».

«Воительница» – следующая вариация на тему сложных человеческих характеров. Героиня очерка – ещё одна жертва обстоятельств и собственной противоречивой натуры. Прибегая к сказовому повествованию, стилизованной речи, Лесков даёт своей героине возможность добровольного самораскрытия в слове. В беседе с рассказчиком кружевница Домна Платоновна вспоминает множество историй из собственной жизни. Выясняется, что знакомство у неё было самое обширное, «даже необъятное и притом самое разнокалиберное», поэтому мнения её о петербургской жизни, как она думает, самые точные. Свести их можно к нескольким выводам: «Свет этот подлый», «везде одни обман», «из живой-то из всей нынешней сволочи – всё одно только качество: отврат да и только». Сама же Домна Платоновна всегда права, и её все любят, потому что она проста необыкновенно.

Это, однако, «оптический обман», такой же, как и её внешность. На самом деле у нее хватка матёрой хищницы, целенаправленно, неутомимо добивающейся своей выгоды. Среди её многочисленных «приватных дел» была и роль сводни, которую она выполняла, не осознавая ее гнусности.

Центральной в повести «Воительница» является история о Леканиде Петровне, опровергающая слова, дела и мнения Домны Платоновны. Жизнь Леканиды Петровны с мужем не сложилась. Она расстаётся с ним и уезжает в Петербург. Красивая женщина полна иллюзий, что здесь она найдёт работу, друзей, что её жизнь изменится к лучшему и обретёт достойный смысл.

Однако «петербургские обстоятельства» совсем иные, и очень скоро Леканида Петровна остаётся без гроша и попадает в цепкие руки «кружевницы», которая сама кружева не плетёт и не вяжет, а только разносит их на продажу в богатые дома и заодно подбирает хорошеньких содержанок для пресыщенных господ, а плетёт она, как паук, сети, в которые те и попадают. Леканиде Петровне всего-то и нужно было от Домны Петровны немного денег взаймы на обратный билет к мужу. Но такой лакомый кусочек сводня из рук не выпустила и методично, жестоко и расчётливо довершила падение несчастной женщины, сделав её «дамой полусвета».

Диалоги рассказчика и Домны Платоновны, в которых раскрывается истинная сущность этой «мценской бабы», прерываются его размышлениями о непостижимости внутренней извращённой сути героини: как же она совмещает в себе такие противоречивые качества: и молитву, и пост, и собственное целомудрие, и в то же время «наклонность к устройству коротеньких браков не любви ради», а ради собственного интереса. Однако послушав рассказы о том, как встретил её великий город Петербург по приезде обманами, разного рода воровством и махинациями, рассказчик начинает понимать закономерность становления простоватой провинциальной мещанки неким «фактотумом» (посредником) в продажном обществе, и ту циничную метаморфозу, которая произошла с её сознанием, где перепутались представления о добре и зле, о ценностях подлинных и фальшивых.

Конец Домны Платоновны назидателен. Женщина, долгие годы жившая иллюзией о том, что она нужна людям и все её любят, отрицавшая добрые чувства, христианское милосердие, так как они несовместимы с прагматическими интересами, на старости лет, «не ко времени», влюбляется в двадцатилетнего Валерочку, обокравшего своего хозяина и теперь находящегося под судом и следствием. Самой Домне было что-то около сорока семи лет, а то и больше. И неожиданно она обретает человеческое лицо, понимая неуместность этой страсти, её смехотворность и испытывая в то же время бесконечную нежность к непутёвому возлюбленному, отдав ему всё, что имела, «даже банку варенья». Эта последняя история уже не формально обращает её к вере, к молитве, так как какой-то умный раскольник определил её состояние: «Это тебе аггел сатаны дан в плоть… Не возносись». Диагноз духовного заболевания поставлен точно: тщеславие и самомнение.

Истории Насти и Катерины – это страницы высокого трагизма, но и в комической ситуации воительницы обнаруживается живое, трепетное человеческое чувство.

«Старые годы в селе Плодомасове» (1869). Тема женской доли, характерная для литературы 60-х годов, занимает в творчестве Лескова важное место. Среди его персонажей есть яркие индивидуальности, восходящие к пушкинской традиции, что особенно наглядно видно в его хрониках «Старые годы в селе Плодомасове» и «Захудалый род» (1873). Главные героини этих хроник – боярыня Марфа Андреевна Плодомасова и княгиня Варвара Никаноровна Протозанова – цельностью своих характеров напоминают Татьяну Ларину из «Евгения Онегина» и Машу из «Капитанской дочки».