– А ссуду-то дадут мне? – спросил тот.

– А чего?

– Я же не совхозник.

– Ерунда, – авторитетно сказал Ефим. – Поговорим с Родионовым, он сделает.

– Поедем прямо сейчас, а? – загорелся Пашка. – Посмотрим на месте – как, что… Доскочим до Онгудая…

– Зачем до Онгудая? – встрял Ефим. – Вы доезжайте до Симинского перевала, там уже можно рубить. Зачем далеко забираться.

– Сейчас схожу к Родионову, узнаю насчет завтра.

– Слушай!… – Пашке пришла в голову какая-то мысль. – Если он завтра никуда не поедет, попроси «Победу».

– Даст думаешь?

– А чего ему? Что она, его собственная, что ли?

– Ладно, – Иван пошел к секретарю.

Через двадцать минут он подъехал к дому на «Победе».

– Дал. У них завтра бюро. Ссуду тоже обещал помочь…

– Ну!…

Мигом собрались, захватили продуктов на случай ночевки, ружьишко и покатили.

Пашка сел на заднее сиденье, развалился, спел про восемнадцать лет, потом перелез к Ивану.

– Посижу хоть раз, как начальник.

– Как насчет дома-то думаешь? – спросил Иван.

– А что?… Давай строиться. Надо ведь.

– Надо. А хватит двадцати тыщ?

– Хватит, я думаю. Не хватит – у отца есть в загашнике, раскошелится. Знаешь, где поставим?

– Где?

– У реки. Я знаю одно местечко… над обрывом. Красотень! С одной стороны – река, острова, березник на том боку… Когда солнце садится, там как все равно пожар разгорается. А с другой стороны – гора. Банешку прямо на лбу, над обрывом поставим. Залезешь зимой на полок, глянешь в окошечко – все позастывало, а тут жарынь, спасу нет!…

– Хм, – Иван с удовольствием слушал.

– А летом, например: я приехал с работы, и ты приехал… Так? Взяли бутылочку, поставили ее в сенцы, а сами на реку с неводом – рядом! Добыли на пару сковородок, твоя или моя жена поджарит…

– Нету их, вот беда.

– Будут! – твердо сказал Пашка. – Нашел об чем горевать.

– Как у тебя с этой, с Майей-то?

– Та-а…

– Что?

– Та-а… Пока никак. Под нее учитель клин бьет. Я, конечно, не сдаюсь, но… Да будут жены!

– Конечно. Нет, дом действительно надо сделать, – сказал Иван серьезно. Его все больше и больше увлекала эта мысль.

– Сделаем, что мы, калеки, что ли.

– Над рекой поставим – это было бы…

– Значит, так: там вон двое голосуют, – перебил его Пашка, – я изображаю начальника, а ты шофер. Понял?

«Ну балаболка!», – изумился Иван.

– Ладно.

«Голосовали» старушка и девушка. Иван тормознул около них.

Девушка подбежала первой, обратилась к Ивану:

– До Маймы довезите, пожалуйста.

Иван молча кивнул в сторону Пашки. Пашка важно нахмурился, окинул девушку строгим взглядом… Девушка просительно смотрела на молодого «начальника».

– Можно, – разрешил Пашка.

– Бабушка!… Давай сюда! – крикнула девушка.

Приковыляла бабка.

– Бла-адать, от бла-адать-то, – говорила она, тоже влезая в «Победу».

Поехали.

– Зачем в Майму-то, бабка? – спросил Пашка. Обернулся назад и уставился на девушку.

– Вы меня спрашиваете? – спросила девушка.

– Я же ясно сказал: бабушка, – начальственным голосом, грубовато сказал Пашка.

– Я-то? Хлопотать, сынок, насчет пензии. Я работала там, а теперь еду добывать справки, – охотно объяснила бабушка.

– А вы? – спросил Пашка девушку.

– Я тоже в Майму.

– Тоже насчет пенсии?

– Что вы!…

Слушая краем уха Пашкину болтовню, Иван крепко задумался насчет дома. За всю жизнь у него не было не только своего дома, но даже угла, куда бы можно было прийти и делать, что хочется, и чтоб тебя никто не одергивал, не косился. Как подхватила его с семи лет суетливая казенная жизнь, как закрутила, так крутит до сей поры. Детдом, интернаты, казармы, блиндажи, окопы, рабочие общежития… Даже когда женился, и то жил, как в общежитии – пять человек в одной комнате. И как-то свыкся с этим – как будто так и надо. И вдруг, оказывается, можно построить свой дом над рекой, можно прийти вечером, лечь, закрыть глаза – отдохнуть. Надо, видно, и отдохнуть иногда – за тридцать перевалило. Сколько можно. Вместе с домом, вернее, в доме он видел и Марию… Его не смутила первая неудача, только озлобила и подхлестнула.

«Рано я начал действовать, рано. Надо было не с этого начинать».

С того самого вечера, когда Мария так великолепно отшила его, Иван видел ее два раза. Один раз дома, когда приходил узнавать у Родионова, куда и когда ехать. Дело было вечером, Родионовы уже ужинали. Хозяин пригласил его к столу, Иван отказался. Узнал, когда ехать и ушел. На Марию ни разу не глянул, но чувствовал, что она смотрела на него. Второй раз, когда возил Клавдию Николаевну и Марию в город. Женщины сидели сзади и негромко разговаривали о том, что необходимо купить в городе в первую очередь. Иван краем глаза видел в зеркальце Марию и всю дорогу наблюдал за ней. Нарочно ехал не так быстро – чтобы продлить удовольствие. Потом ждал их у магазинов, без конца курил и думал: «А ведь влюбился!… Эх, черт тебя задери».

В Майме ссадили девушку со старушкой. Зашли в чайную, выпили по кружке пива, поехали дальше.

– Тут я не бывал, – сказал Иван.

– Давай я порулю, а ты посмотри. Тут здорово!

Поменялись местами.

– Только не гони, – попросил Иван.

Красота кругом была удивительная. Горы подступали к самому тракту, часто серые отвесные стены поднимались прямо от кювета, слева. А внизу, далеко, ослепительно сверкала чешуей Катунь. То поднимались, петляя, то ехали вниз… То видно было далеко вокруг, и тогда у Ивана захватывало дух от невиданного простора, от силы земной. Всюду, куда хватал глаз, горы, горы… Серо-зеленые, с каменными боками, обшарпанными временем, громоздились они одна на другую, горбатились, щетинились редким сосняком. А внизу было прохладно и немножко тоскливо, и хотелось, чтобы тракт снова полез вверх.

К обеду доехали до Симинского перевала.

– Ну, вот, – сказал Пашка, – Симинский начинается. Давай осмотримся. Тут есть один зверосовхоз, туда, что ли, свернем?

– Давай свернем.

Приехали в совхоз, остановились у крайней избы. Разговорились с хозяином.

– Это вам надо в Чуяр, деревня такая на Катуни, – сказал хозяин, белоголовый старик с медной серьгой в ухе. – Езжайте по той же дороге, потом она, дорога-то, на две разойдется: одна по правую руку пойдет, другая по левую. Вот, которая по левую, вы по ней и езжайте. И прямо до Чуяра. Там и рубят дома.

– Спасибо, отец.

Старик вышел проводить их за ворота. Посмотрел на «Победу»…

– Большой дом-то надо?

– Крестовый.

– Там у меня зять живет. Расторгуев Ванька… Как заедете в Чуяр, так четвертый дом по левую руку. Поговорите с ним, может, он согласится. Он лес готовил нынче, хотел тоже рубить да вниз плавить, а сам занемог чего-то. Он лесником работает.

– Расторгуев?

– Расторгуев, Расторгуев. Ванька Расторгуев, спросите, вам любой покажет. Он готовил лес-то, я знаю.

– Ну, спасибо.

– Ага. А найдете, скажите, что просил, мол, отец-от, я, значит, чтоб он не продавал всех поросят. У него скоро пороситься будет, так пусть мне двух оставит.

– Ладно.

До Чуяра доехали часа за полтора. Небольшая деревня на самом берегу реки. На плетнях сушатся невода, сети, переметы. Кругом тайга, глухомань, тишина. На единственной улице – ни души.

Подъехали к четвертому дому, постучали в ворота. Вышел высокий сухой мужик, сел на лавочку возле ворот. Выслушал приезжих, поковырял большим пальцем босой грязной ноги сухую землю, потрогал поясницу, сказал:

– Восемь, – посмотрел вопросительно на парней. – За неделю срубим. Дешевле никто не возьмется.

Пашка начал торговаться. Расторгуев ковырял землю и повторил упрямо:

– Дешевле никто не возьмется.

Иван отвел Пашку в сторону, сказал:

– Черт с ним, слушай…

– Погоди ты! – воскликнул Пашка. – Дай уж я буду.

– Ну, давай.

Иван попросил у Расторгуева ведро, пошел к реке за водой – радиатор парил.