– Меня бьют! – сердито сказала Мария и топнула ногой. – Бьют, а не гонят! – и заплакала.

Иван взял ее за руку и повел к машине. Мария покорно пошла. Всхлипывала, размазывала по щекам слезы.

– Бьют за дело. Ты сама бьешь так, что… Ты сама не жалеешь, чего же ты обижаешься.

Сели в машину, поехали.

– А куда я сейчас-то денусь? Ни к отцу, ни к Ивлеву я не пойду.

– Переночуешь у меня. А завтра видно будет.

– Ты что?!

– Что? Не бойся… ничего с тобой не случится. Я уйду к Андрею.

Пашка ехал не торопясь, думал.

Ночи весенние, темные, мучительные… О чем только не думается, о чем не мечтается. Всякая всячина в голову лезет.

Пашке было грустно.

Пошел мелкий косой дождик. Первый в этом году.

Перед городом, километрах в восьми, у деревни Игринево, на дороге впереди замаячили две человеческие фигуры. Одна высокая, другая пониже. Махали руками. Пашка остановился.

– До города подбрось, пожалуйста! – офицерик был совсем молодой, весь в ремнях и старался говорить басом. Он был чем-то чрезвычайно доволен, наверно, ночными блужданиями с любимой. Конечно, так. Девушка прижималась к нему, весело смотрела на Пашку. Она тоже была довольна.

– Садитесь.

Девушка села в кабину и начала вертеться, отряхиваться… Лейтенант запрыгнул в кузов. Начали переговариваться между собой, смеялись.

Пашка искоса разглядывал девушку. Хорошенькая, белозубая, губы бантиком – загляденье!

– Куда это на ночь глядя? – спросил Пашка.

– В гости, – охотно откликнулась девушка. И опять вылезла наполовину из кабины – говорить со своим дружком. – Саша! Саш!… Как ты там?!

– В ажуре! – кричал из кузова лейтенант.

– Вам что, дня не хватает – по гостям ездить? – опять спросил Пашка.

– Что? – Девушка мельком глянула на него и опять полезла говорить: – Саша! Саш!…

«Саша! Саша!! – съехидничал про себя Пашка. – Твой Саша и так сам себя не помнит от радости. Пусти сейчас – впереди машины побежит».

– Я представляю, что там сейчас будет! – кричал из кузова Саша.

Девушка так и покатилась.

«О! О!… Нет, люди все-таки ненормальными становятся в это время», – сердито думал Пашка.

Дождь припустил сильнее.

– Саша! Как ты там?!

– Порядок! – не сдавался лейтенант. – На борту порядок!

– Скажи ему: там под баллоном брезент лежит, пусть накроется, – сказал Пашка. – А то захворает в гостях-то.

Девушка чуть не вывалилась из кабины.

– Саша! Саш!… Там под баллоном какой-то брезент лежит!… Накройся!

– Я уже накрылся! Порядок!

Пашка закурил и опять задумался, всматриваясь прищуренными глазами в дорогу.

Перед фарами летела, косо падая, серая сетка дождя.

…В город приехали еще до света.

– Спасибо, – сказал лейтенант, спрыгнув на землю.

– На здоровье.

Пашка заехал к знакомым, отоспался на полатях, встал, плотно пообедал, погрузил на складе пустые бочки и поехал на центральное бензохранилище – километрах в семнадцати от города.

День был теплый, тусклый… Дороги раскисли после вчерашнего дождя. Колеса то и дело пробуксовывали. Пока доехал до хранилища, порядком умаялся.

…Бензохранилище – это целый городок, строгий, стройный, однообразный, красивый в своем однообразии. На площади гектара в два аккуратными рядами стояли огромные серебристо-белые цистерны – цилиндрические, круглые, овальные, врытые в землю и просто так, не врытые…

Пашка пристроился в длинный ряд автомашин и стал потихоньку двигаться.

Часа через три только ему закатили в кузов бочки с бензином.

Пашка подъехал к конторе, поставил машину рядом с другими, тоже уже груженными, и зашел в контору – оформить документы.

И тут – никто потом не мог сказать, как это произошло, отчего, – низенькую контору озарил вдруг яркий свет.

В конторе было человек восемь шоферов, две девушки за столом и толстый мужчина в очках (тоже за столом), он-то и оформлял бумаги. Девушки – одна писала, другая крутила арифмометр.

Свет вспыхнул сразу… Все на мгновенье ошалели. Стало тихо. Потом тишину эту, как бичом, хлестанул чей-то вскрик:

– Пожар!

Шарахнулись из конторы…

…Горели бочки на одной из машин.

Пашка тоже побежал вместе со всеми. Только один толстый мужчина (который оформлял бумаги), отбежав немного, остановился.

– Давай брезент! Э-э!… – заорал он. – Куда вы?! Успеем! Успеем же!…

– Беги!… Сейчас рванет! Беги, дура толстая!… – крикнул кто-то из шоферов.

Несколько человек остановились. Пашка тоже остановился.

– Сейчас… – сказал сзади голос. – Ох, и будет!…

– Добра-то сколько! – сказал другой голос.

Кто– то негромко заматерился.

– Давай брезент! – непонятно кому кричал мужчина в очках и сам не двигался с места.

– Уходи!… Вот ишак.

Пашку точно кто толкнул сзади… Он побежал к горящей машине. Ни о чем не думал. В голове точно молотком колотили мягко и больно: скорей! Скорей! Видел, как впереди, над машиной, свиваются яркие космы огня.

Не помнил Пашка, как добежал он до машины, как включил зажигание, воткнул первую передачу и даванул газ… Машина рванула и, набирая скорость, понеслась прочь от цистерн и от других машин.

…Река была в полукилометре от хранилища; Пашка правил туда, к реке. Машина летела прямо по целине, прыгала… Горящие бочки грохотали в кузове. Пашка закусил до крови нижнюю губу, почти лег на штурвал… В голове больно колотилось: скорей! Только скорей!

Крутой обрыв реки приближался угнетающе медленно. На небольшом косогорчике колеса забуксовали… Машина юзом поползла назад. Пашка вспотел. Молниеносно перебросил скорость, дал левее руля, выехал. И опять выжал из мотора всю его мощь.

До берега оставалось метров двадцать. Пашка открыл дверцу, не снимая правой ноги с газа, стал левой на подножку… В кузов не глядел – там колотились друг о дружку бочки и тихо шумел огонь. Спине было жарко.

Теперь обрыв надвигался быстро. Пашка чего-то медлил, не прыгал… Прыгнул, когда до берега оставалось метров десять. Упал. Слышал, как особенно сильно грохотнули бочки, взвыл мотор… Потом внизу, под обрывом, с силой рвануло, и оттуда стремительно вырос красивый столб огня. И стало тихо.

Пашка встал и тут же сел – в сердце воткнулась такая каленая боль, что в глазах потемнело.

– …Ногу сломал, – сказал Пашка самому себе.

К нему подбежали, засуетились… Подбежал толстый мужчина в очках, заорал:

– Какого черта не прыгал, когда отъехал уже?! Направил бы ее и прыгал! Обязательно надо до инфаркта людей довести?!

– Ногу сломал, – сказал Пашка.

– В герои лезут!… Подлецы! – кричал толстый.

Один из шоферов взял его за грудки.

– Ты что, спятил, что ли?

Толстый оттолкнул шофера… Снял очки, высморкался. Сказал с нервной дрожью в голосе:

– Все сердце перевернулось. Опять лежать теперь.

Пашку подняли и понесли.

…В палате кроме Пашки было еще четверо мужчин. Один ходил с «самолетом», остальные лежали, задрав кверху загипсованные ноги.

Один здоровенный парень, белобрысый, с глуповатым лицом, просил того, который ходил:

– Слышь, Микола!… Неужели ж у тебя сердца нету?

– Нельзя, – спокойно отвечал Микола. – Не положено.

– Эх…

– Вот те и «эх». Я отвяжу, а кто потом отвечать будет?

– Ты… Я же и отвечу. Терпи. Мне, ты думаешь, не надоела тоже вот эта игрушка? Тоже надоела.

– Ты же ходишь, оглоед!… Сравнил.

– И ты будешь.

– А чего ты просишь-то? – спросил Пашка детину (Пашку только что внесли в палату).

– Просит, чтоб я ему гири отвязал, – пояснил Микола. – Дурней себя хочет найти. Так ты полежишь и встанешь, а если отвяжу, ты совсем не встанешь. Как дите малое, честное слово.

– Не могу больше. Я психически заболею. Двадцать второй день сегодня… Сейчас орать буду.

– Ори, – спокойно сказал Микола.

– Ты что, дурак, что ли? – спросил Пашка детину.

– Няня! – заорал детина.

– Как тебе не стыдно, Иван! – укоризненно сказал один из лежащих. – Ты же не один здесь, верно?