Должно быть, как рад он будет, когда прочтет, что я, Дэнни Уоллес, рябой парень с зубной пастой во рту, и в самом деле готов поставить ему на службу свой профессионализм в делах бизнеса!

Я сидел за компьютером, нетерпеливо ударял мышкой по ящику «Получить почту», надеясь, что очередной мой щелчок принесет ответ от Омара. Но каждый раз я слышал только глухое «бум» — звук, которым тот, кто сконструировал мой компьютер, решил обозначить сигнал «сообщений нет». Глухое «бум» — удар под дых. Глухое «бум», подразумевавшее: «Сообщений нет. Хватит без толку барабанить. Никто не хочет писать тебе, даже такие же придурки, как ты сам».

Но я не отчаивался. Налил себе еще чаю, нашел в буфете печенье и опять сел к компьютеру, пристально глядя на экран монитора, мысленно приказывая Омару ответить мне, внушая ему, что все будет хорошо: главное, чтоб он держался.

А потом мне это надоело, и я занялся другими делами.

Я мыл посуду и вдруг услышал: бин-бон. Новое сообщение!

Я бегом кинулся к компьютеру, переживая, что Омар в опасности.

Сообщение прислала Ханна.

Я ответил:

Я еще немного посидел за компьютером, ожидая ответа Ханны, но она так и не откликнулась. Наверное, была занята.

День выдался не очень насыщенным событиями. Только Омару мне и пришлось ответить согласием. Других таких возможностей не представлялось. Поэтому я решил, что все же стоит сходить на работу.

Я был уверен, что еще найду чем заняться.

Если вам любопытно, скажу, что первой из австралийских Громадин стала скульптура «Большой банан».

Воздвигнутая в 1963 году американским иммигрантом Джоном Ланди, эта скульптура была искренней, личной данью уважения банану и предназначалась для того, чтобы привлекать народ со всех концов страны.

Так оно и вышло.

Любители бананов со всех уголков Австралии устремились к «Большому банану», чтобы воспеть мир бананов и посетить лежащую рядом банановую плантацию. «Большой банан» стал символом всего, что есть хорошего в ничтожном банане, а для ярых приверженцев бананов явился центром средоточия их внимания и усилий, связанных с выращиванием и сбытом бананов.

К тому же, начиная с 1963 года, Джон Ланди стал продавать гораздо больше бананов.

Возможно, по этой причине идея Громадин получила широкое распространение.

Почти мгновенно австралийцы с севера, юга, востока и запада страны сообразили, что они смогут привлечь всеобщее внимание к своим фермам, бизнесу и даже хобби, если будут воздвигать огромные красочные статуи в честь того, что занимает важное место в их жизни. И вот, как и рассказывала Лиззи, вдоль дорог по всей Австралии, центральных и проселочных, от Сиднея до побережья Саншайн-Коуст, стали вырастать гигантские скульптуры.

Естественно, некоторые пользовались большей популярностью, чем другие... Скульптура «Большой ананас», созданная в 1972 году, по мнению специалистов, пожалуй, самая удачная из всех Громадин, в 1970-х — начале 1980-х годов выдвинувшая на первый план ананасы и все, что с ними связано. Но мало найдется австралийцев, которые бы с гордостью говорили о скульптуре «Большая устрица», свидетельствующей о наличии обширных устричных отмелей на реке Мэннинг. Опустив долу глаза, они неохотно признаются, что «Большая устрица», как это ни прискорбно, как-то теряется в сравнении с «Большой креветкой», которая высится лишь в нескольких милях к северу.

Громадины меня по-настоящему заинтересовали. И сейчас, сидя в редакции Би-би-си, я рылся в Интернете, стараясь как можно больше о них узнать. Рылся увлеченно. Постепенно отыскивая свои любимые. «Большая скала», например (вы только представьте!), или «Большое авокадо», находящееся в Дюранбе, в популярном тематическом парке «Мир тропических фруктов» (прежде называвшийся «Страна приключений Авокадо»... — звучит лишь чуть более заманчиво, чем выдуманный мною парк «Путешествие по полкам»).

— Дэн, отвлекись на минутку.

Ко мне обращался мой босс. Я резко развернулся на стуле, успев выйти из Интернета — не хотел, чтоб на экране высвечивались слова «Мир тропических фруктов». К сожалению, вместо них появилась игра «Сапер», в которую я играл раньше, но мой босс вежливо сделал вид, будто ничего не заметил.

— Послушай, у меня к тебе просьба. Ты можешь отказаться. Я не настаиваю. Дело в том, что в конце недели в телевизионном центре совещание — о перспективах развития, — нужно, чтобы присутствовал кто-нибудь с радио. Все, к кому я обращался, неожиданно оказались очень заняты. Смешно, как быстро у всех находятся дела, если они не хотят куда-то идти. Ну а ты? Сходишь?

— Да! — с готовностью согласился я, гордый тем, что неукоснительно следую намеченной линии. — Безусловно. А что за совещание?

— О путях развития. Обычная бурда. Все сидят за столом, выдвигают разные идеи. Сообразишь, что сказать?

— Да.

— Вот и чудесно. Я их оповещу. Спасибо, Дэн. Наслаждайся «Миром тропических фруктов».

Он закрыл дверь, а я решил заняться работой.

Работать дома здорово, но так же здорово выполнять свою работу, сидя непосредственно в здании управления радиовещания Би-би-си, которое стало родным домом для тысячи неряшливых радиопродюсеров в кардиганах. Согласно моему контракту нештатного работника, мне полагалось два дня в неделю сидеть здесь в одном из кабинетов и генерировать идеи, что меня вполне устраивало.

На Би-би-си я пришел сразу же по окончании университета. Тогда мне каким-то образом удалось устроиться на полугодичную практику в Редакцию развлекательных программ, и вот я, молодой человек, еще не достигший тридцати лет, в своем вечном кардигане, теперь был полноценным продюсером легких развлекательных программ. Я никогда толком не знал, что следует считать «легкими развлекательными программами», но нам с вами точно известно, что к этому имеют непосредственное отношение кардиганы и также, по моему глубокому убеждению, Николас Парсонс[12].

Дом радиовещания — потрясающее место работы, овеянное богатейшей историей. Отсюда во время войны Черчилль обращался к народу, здесь работали «Гуны»[13]. И я всегда испытываю непомерную гордость, когда по специальному пропуску Би-би-си, прикрепленному к джинсам, прохожу в это здание через медные двери. Правда, мне не поручали заниматься тем видом качественной журналистики, которую ценят и считают наиболее достоверной во всем мире. Я не из тех, кто свергает правительства, разоблачает коррупцию или всю ночь листает секретные досье, готовя материал, который на следующий день попадает на первые полосы международной прессы. Я пишу сценарии небольших дурацких программ, которые помогают коротать время пассажирам пригородных поездов, развлекают одиноких пастухов, слушающих «Всемирную службу» где-нибудь на равнинах саванны, или привожу в замешательство обитателей тюрем, которые не понимают современных шуток на злобу дня, так как сидят за решеткой с 1987 года. Странная работа, но я о ней думаю так: кто-то ведь должен озадачивать пастухов и ставить в тупик заключенных.

В общем, как бы то ни было, я стал работать. Вернее, попытался. Но против меня были два обстоятельства. Во-первых, мне не давала покоя волнующая мысль, что моя судьба находится в руках кого угодно, только не в моих собственных, и что одно «да» на заданный к месту вопрос может безвозвратно изменить, улучшить или, как считал Иан, разрушить мою жизнь. Во-вторых, делать мне фактически было нечего. В данный момент я ни над чем конкретным не работал: один проект уже сдал, к другому еще не приступал. Конечно, можно было б самому проявить инициативу. Но это означало бы, что я сам ищу себе работу. А кто ж так поступает? Да и вообще, кто станет работать, если можно плясать и веселиться на солнышке, отвечая согласием всем подряд? Я направился из редакции. Вид у меня был деловой, будто я шел на важное совещание, на котором собирался рассуждать о важных вещах, употребляя такие словечки, как «слияние» и «иерархия». На подобных совещаниях нормальные люди падают в обморок, а женщины их и вовсе избегают, опасаясь забеременеть от обилия тестостерона в воздухе, насыщенного запахом лосьона после бритья. Настоящие мужчины выделяют тестостерон вместе с потом.