В прошлом году все было по-другому. Прошлый год был годом приключений. Годом веселья. Годом друзей. Но я также постепенно начал сознавать, по прошествии полугода, что все мои рассказы — о событиях прошлого года. И воспоминания тоже. Я путешествовал по великолепию прошлого, упиваясь блаженством лучших времен. Нет, пожалуй, это не совсем верно. Точнее, совсем неверно. Я блаженствовал, не выходя из дома.

Несколько месяцев я томился под гнетом впечатления, будто все в моей жизни замечательно. Я холост, мне двадцать пять лет, живу в одном из самых волнующих городов мира. А оказалось, я, холостяк, сижу в трусах в своей квартире.

Кризис двадцатипятилетнего возраста — весьма странное чувство. Однажды я его уже испытал, но тогда жизнь моя не имела определенной направленности. В те же дни я знал, куда двигаюсь. Точно знал. По наклонной, вниз.

В своем воображении я представлял себя молодым лондонцем, пробивным горожанином. В своем воображении я все время куда-то бежал, действовал, всегда был в гуще событий. Мне казалось, я сошел прямо с рекламного плаката. Возможно, я даже думал, что у меня есть мопед.

Как же глубоко я заблуждался. Особенно относительно мопеда.

И именно это я наконец-то пойму, когда приду домой после разговора с тем человеком в автобусе.

Разговорились мы случайно.

До того момента это был обычный будний день. Я работал в Уэст-Энде. После работы, как всегда, помчался в метро, надеясь добраться домой до часа пик. Очень уж не хотелось трястись в переполненном вагоне, утыкаясь лицом в чью-нибудь грудь, и резаться о бумагу каждый раз, когда кто-то стоящий рядом переворачивал книжную страницу.

Мы — я и этот человек — стояли на платформе Центральной линии[2], ожидая поезда, который должен был доставить нас из Холборна в Ист-Энд. Вдруг динамик захрипел, и трескучий голос сообщил, что объявлена тревога. Нас попросили покинуть метро. Наше путешествие домой затягивалось на час. Нам предлагалось выйти на улицу, втиснуться в автобусы, которые бы очень медленно поползли по запруженным дорогам под проливным дождем, везя нас домой.

Мы с тем мужчиной, вскинув брови, переглянулись и улыбнулись, будто говоря: «Да-а, к чему катится мир», но друг другу не сказали ни слова. Просто стали подниматься к выходу, как добропорядочные, законопослушные британцы, каковыми мы и были на самом деле.

— И погодка в самый раз! — заметил мой попутчик, когда мы вышли на улицу и под косым дождем затрусили к автобусу. Я рассмеялся — пожалуй, слишком громко. Мы показали свои проездные водителю и влезли в автобус, набитый возмущенными пассажирами.

Через десять минут и три остановки мы нашли для себя по сидячему месту и еще через десять минут разговорились.

— Куда вы направляетесь? — полюбопытствовал я.

— В Олдгейт, — ответил мой попутчик.

Как оказалось, он был учителем.

И я вдруг неожиданно стал его учеником.

— Так чему он тебя научил? — спросил Иан.

— Скажу через минуту.

— Нет, скажи прямо сейчас. Мне не терпится узнать; какую мудрость он тебе передал, так что ты в срочном порядке пригласил меня сюда.

— Я тебя сюда не «приглашал».

— Ты по электронке сообщил мне, что твоя жизнь полностью изменилась, и сказал, что хочешь встречаться чаще.

— Это вряд ли можно назвать приглашением. Скорее, я имел в виду: «Не желаешь ли выпить пивка?»

— Прекрасно. Желаю. Спасибо.

Я вздохнул, поднялся и пошел за пивом.

Теперь, по зрелом размышлении, я понимаю, что мое падение по спирали началось после того, как меня в конце осени бросила моя подружка. Для меня это был шок, сокрушительный удар, перетряхнувший мои взгляды на жизнь.

Только не думайте, будто я помешан на своей бывшей подружке. Это не история об одержимости, сожалении и попытке вернуть утраченную любовь. Хорошего охотника из меня никогда не получилось бы, поскольку по натуре я человек не очень энергичный, да и бинокля приличного у меня нет.

Просто когда тебя неожиданно бросают, начинаешь задумываться о будущем. Я не говорю, что три года, проведенные с Ханной, были пустой тратой времени. Вовсе нет. То была замечательная пора теплых нежных отношений. Я только хочу сказать, что после разрыва с близким человеком начинаешь анализировать события минувших лет и задаешься вопросом: «И что теперь?»

Так что за две недели мне пришлось повзрослеть на три года. Я вновь стал свободным художником — устроился внештатным продюсером радиопрограмм на Би-би-си. Оформил ипотечный кредит. Оформил пенсию. Начал ходить по магазинам «Хабитат» и «ИКЕА». Стал экспериментировать с макаронными изделиями — готовил новые потрясающие блюда. Купил дуршлаг, освежитель воздуха, авторучку. Научился гладить. Даже приобрел комнатное растение.

В общем-то, все это были незначительные перемены. Но вскоре, сам того не сознавая, я развил в себе склонность к домоседству. Стал заниматься ерундой, халтурно выполнял свою работу. Ходил сутулясь. Если не ходил, то дремал или торчал перед телевизором, переключая каналы. Ко всему остальному у меня пропал интерес. Я превратился в человека, который способен увильнуть от выполнения прежде данного обещания. Который заранее чувствует, что его хотят куда-то пригласить, и ловко уклоняется от приглашения. В человека, который с радостью готов променять вечер в пабе на серию телефильма «Жители Ист-Энда»[3]. Который вместо того, чтобы пойти на день рождения, отправляет поздравление по электронной почте. Который посылает SMS-сообщения вместо того, чтобы позвонить, и звонит вместо того, чтобы нанести визит. Я превратился в человека, который постоянно прибегает к невинной лжи. В человека, у которого всегда есть отговорка. В человека, который всегда отвечает отказом.

И я был абсолютно счастлив. Счастлив тем, что я — это я, собственной персоной, сам глажу свои вещи. Счастлив до того вечера, когда оказался в автобусе рядом с тем человеком.

— Ну хорошо, — сказал Иан. — Значит, там был тот человек. И ты сидел рядом с ним. То есть это все-таки, что называется, не классический анекдот.

— Важно то, что он сказал мне, Иан.

— Да, это я уже слышал. Но что конкретно он тебе сказал? Что такого он сказал, что изменило твою жизнь? На данный момент мне известно одно: тот человек тебе что-то сказал.

— Наберись терпения.

— Он тебе сказал: «Наберись терпения»?

— Нет, это я тебе говорю. А он сказал нечто более важное.

— И что же?

Первыми на мои странности обратили внимание друзья. Они заметили, что я изменился, реже общаюсь с ними, гораздо чаще говорю «нет».

Конечно, от случая к случаю я все же проводил вечер в пабе и всегда соглашался, что нам нужно чаще встречаться, но мне все как-то было недосуг. То я слишком устал, то собирался что-то посмотреть по телевизору или просто хотел побыть один. Я и сам толком не понимал, что со мной. Но меня — вот что удивительно — это нисколько не удручало. Во всяком случае, пока это со мной происходило. Грустно мне стало только тогда, когда я наконец-то осознал, что мое поведение не лучшим образом отражается на моих отношениях с друзьями, которых я постоянно подводил или раздражал, или разочаровывал, или даже терял.

Но в то время я ничего не замечал. Печально было то, что отвечать отказом вошло у меня в привычку.

— Ага! Я так и знал! — воскликнул Иан, тыча мне пальцем чуть ли не в лицо. — Я знал, что ты просто отделываешься отговорками!

— Ты прав. Извини.

— В тот вечер, когда ты сказал, что не можешь прийти, потому что победил в конкурсе за право познакомиться с Лайонелом Ричи[4], это была отговорка?

— Да.

— А когда отказался прийти, сославшись на то, что якобы случайно вывихнул все суставы на ногах?