Наверняка это самолет из нашего полка, нашей эскадрильи!!

Срывающимися руками молодой человек выхватил пакет с сигнальной ракетой, разорвал упаковку и дернул за шнур. Повалил густой черный дым. Он поднимался все выше, выше. Такой дымище невозможно не заметить!..

Крестик разведчика продолжал, однако, лететь прежним курсом.

Он, конечно, меня заметил, но везет важные сведения и не может рисковать, опуститься пониже и лучше рассмотреть. До базы примерно час лету. Разведчик не имеет права нарушать радиомолчание. Вот прибудет на аэродром А., доложит командованию о замеченном сигнальном дыме. Командование 13-й ПАД[22] свяжется с дивизионом торпедных катеров... А может, где-нибудь сохранился «самолет с домиком», летающая лодка МБР[23]... Тогда помощь придет еще быстрее!..

Откуда-то изнутри подкатил ком восторга. Хамид задыхался от счастья. Через два... Через три часа он будет спасен!..

Шло время. Солнце преодолело свой извечный путь до половины от зенита до горизонта. А море, тишайшее, ласковое оставалось безлюдным.

Ну же... Ну!.. Хамид не мог расставаться со спасительной мыслью о разведчике, который его, конечно же, заметил и доложил начальству.

А море по-прежнему было гладко и пустынно...

И Хамид вдруг испытал такой острый приступ тоски, вызванный одиночеством, что даже застонал. Ему теперь казалось, что на планете не осталось ни единой живой души. Все вымерли, и лишь он, ненужный и бессильный, бессмысленно мокнет в надувной резиновой лодчонке. И еще его стали мучить приступы голода и жажды. Он сделал глоток из фляги, пососал шоколадную дольку. Но голод и жажда не унимались. И еще он почувствовал, что его начинает бить озноб, хотя поверхность тела пылала. И Хамид с ужасом понял, что к нему вернулся недуг, которым он страдал в отрочестве — малярия. Клацая зубами, выпил последнюю ампулку спирта, но не утихомирил болезнь.

Беда не приходит одна. Он стал ощущать сильнейшую боль в паху и между пальцами рук и ног. За сутки вода разъела кожу. Боль становилась все сильнее и нестерпимее. Хамид вспомнил солдата-разведчика, с которым познакомился в Крыму на пляжике, устроенном между минными полями. Тот солдат рассказывал, что его наградил лично комдив «Красной Звездой» за то, что он вместе с разведвзводом перешел вброд Сиваш.

Хамид тогда удивился и спросил: «А орден за что? Бой, что ли, был?» «Не было никакого боя, — отвечал солдат. — Просто надо было подобраться поближе к окопам противника, разведать. И все это без шума, втихаря. А мне ногу шальным осколком зацепило. И как попала в рану соленая сивашская водица, так хоть криком кричи, такая нестерпимая боль. А я сжал зубы и терпел. Застонать — упаси бог! — тут же обнаружит фриц и посекет всю разведку. Ну, терпел. Сделали что надо. Вернулись домой. Доклад нашего взводного выслушал лично комдив, бывалый вояка. Еще в гражданскую Перекоп штурмовал. Похвалил нас, а потом молвил: «Фамилии отличившихся». Ну, взводный и назвал мою. «А что он такого героического свершил?» — спрашивает комдив. Взводный рассказал, мол, не пикнул даже, хотя я на его месте, наверное, орал бы благим матом. И вся бы разведка тогда накрылась. Комдив и привинтил мне лично к гимнастерочке «Красную Звезду».

Тогда Хамид не очень-то поверил рассказу разведчика. Мало ли на фронте гуляет самых фантастических баек!.. Но сейчас он понял, что солдат говорил чистую правду, и награды он был достоин самой высокой пробы.

Дикая, изматывающая душу боль. Правда, у него, Хамида, не рана — просто кожа потрескалась. Но все равно... Это даже хуже зубной боли. И утишить ее невозможно.

...Хамид приподнялся в лодочке, стал снова с надеждой всматриваться в горизонт... И — о радость!.. Он увидел корабль. Военный корабль, по очертаниям — наш эсминец. Еще в училище он назубок выучил %силуэты наших черноморских военных кораблей. Наш!..

Корабль действительно плыл. Но он плыл над горизонтом, вниз мачтами!.. Эсминец где-то там, далеко-далеко. Рефракция, преломление лучей, сыграла злую шутку, вселив на секунду надежду на спасение.

.... Солнце вновь скрылось за горизонтом. Содрогаясь от изматывающей малярийной дрожи и сознания собственного бессилия, Хамид укрылся парашютом и впал в полубредовое состояние. В порыве малодушия он решил доесть оставшиеся дольки шоколада и выпил всю воду. Пошарил по карманам в надежде найти еще что-нибудь и обнаружил... третью ампулку со спиртом. Но тут на него вдруг напал стих бережливости. Нет, решил он, это последнее, что у меня остается. Надо оставить на «черный день».

На «черный день»! Возможны ли дни еще чернее!

Ночь опустилась на море. Он спал и не спал. Являлись какие-то видения: то наш матрос протягивал ему руку, то фашист, злобно усмехаясь, тянул к нему свои паучьи клешни...

Так миновали еще сутки, 22 августа 1944 года.

ГЛАВА XIV. УЖАС

День третий

Впав в забытье, Хамид увидел себя в Ташкенте. Он пришел с товарищами в парк Тельмана и взбирается на парашютную вышку. Снизу ему кричат: «Слезай!.. Сейчас налетит шквал и тебя швырнет вниз!..» А он лезет, лезет, лезет наверх. На площадке его встречает почему-то авиамеханик Борис Коновалов. «Как ты здесь очутился?» — удивляется Хамид. Борис отвечает: «А я, товарищ лейтенант, за вами повсюду. Я забочусь не только об исправности «пешки», но и о здоровье экипажа». «Но ведь еще нет никакой войны, и я не лейтенант, а школьник». «Ну и что с того? — улыбается Коновалов. — Всему свое время. Давайте я вам парашютную систему подгоню... Вот так. Хорошо. Не бойтесь шквала, прыгайте — я отвечаю!»

И тут налетел ураган. «Прыгай, лейтенант!..» — истошно закричал Коновалов. Хамид прыгнул, его завертело, закрутило, а снизу откуда-то взявшиеся пожарные стали поливать Хамида из множества брандспойтов. Ураганный ветер швыряет парашют из стороны в сторону, вода захлестывает, Хамид хочет закричать, но не может — вода тугой струей хлынула в рот...

Хамид открыл глаза: что это? Продолжение кошмара?!

Нет, вроде. Он в море и его бросает с волны на волну, накрывая пенистыми гребешками... А где лодка? Почему я в море?

Куда девалось вчерашнее тихое, гладенькое Черное море? Теперь оно разгулялось четырех-пятибалльными волнами. Шквалистый ветер, соленые брызги... Обессилевший, измученный малярией, голодом и жаждой парень во сне вывалился из лодочки. Теперь его надежда лишь на спасательный жилет. Падая в волны, он увлек с собой, видимо, и парашют, которым укрывался. Ну, кажется конец, — вяло подумал Хамид. Он изнемог от двухдневного пребывания в воде, под палящими лучами солнца, обессилел, томимый жаждой и малярийным ознобом.

Он наглотался морской воды и его тошнило.

Один-одинешенек в бушующем море, его бросает с волны на волну, словно щепочку. Швыряет среди ночи, при призрачном свете луны. Соленая вода разъела кожу, причиняет мучительную, нестерпимую боль.

Он не в силах переносить такие нечеловеческие страдания!..

И вдруг он увидел при свете луны свою лодчонку, ее швыряло с волны на волну совсем недалеко. И сразу же Хамид почувствовал прилив сил. Не обращая внимания на боль, он стал барахтаться, стараясь подплыть к лодочке. А она, словно издеваясь, то приближалась, скатившись с очередной волны, то вновь убегала на курчавом гребне.

Но человек продолжал бороться за жизнь.

К рассвету он все же ухватил ЛАС за якорный конец и затем, тяжело дыша, долго отдыхал, набираясь сил, чтобы взобраться на утлое свое суденышко. Наконец, после множества неудачных попыток, втиснул туловище. Лежал, все еще задыхаясь, широко, по-рыбьи, открывая рот.

То ли от страшного напряжения, то ли еще почему — исчез малярийный озноб. Но от голода и жажды истощенный, обезвоженный его организм — хотя он полтора суток мок в воде! — безмолвно вопиял: «Воды!.. Хотя бы только глоток воды!..»