Миша Шаталин не отвечал.

— Прыгай!!!

Молчание...

Хамид вцепился в рукоять аварийного сброса фонаря кабины. Рванул изо всех сил... Фонарь не откидывался... Еще рывок, еще, еще... Тщетно! Должно быть, заклинило пулей или осколком.

Пикировщик с огромной скоростью продолжал по параболе приближаться к поверхности моря, до нее осталось метров восемьдесят... Хамид попытался открыть нижний аварийный люк... Тоже тщетно!.. Тогда, выхватив из креплений свой, штурманский, прицел, стал остервенело, как тараном, бить метровой махиной по нижнему люку...

А море все ближе... Ближе!.. Наконец люк открылся, его оторвало и унесло. Надо прыгать!.. Но как? Скорость огромная. Ударит о край люка, если прыгать по ходу движения самолета, — мгновенно сломает спину!.. Спиной?.. Прижмет к окантовке люка — и конец!..

Все равно... Надо спиной... Спиной!..

Дикая, неодолимая сила швырнула штурмана животом к окантовке люка и сложила пополам. А море — вот оно!!. Конец...

И наступила тьма... Объятый дымом и пламенем, пикировщик с воем взорвался над самым морем, подняв огромный водяной султан.

И вновь сомкнулось Черное море. Лишь гуляли по нему, как и тысячелетия тому назад, небольшие двухбалльные волны. Словно никогда и не существовало на белом свете ни Петра Маширова, ни Миши Шаталина, ни Хамида Сарымсакова.

...Долго стояли в скорбном молчании экипажи вернувшихся на аэродром пикировщиков. Сдернули с голов шлемофоны. Прогремел троекратный траурный салют, произведенный из пистолетов ТТ. Понурые, молчаливые однополчане медленно шли вдоль взлетной полосы.

Подполковник Цецорин, шагая к штабу полка, вздохнул и промолвил грустно, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Всех троих жаль. Но Сарымсаков!.. Последний из могикан полка. Я уже позже пришел в полк, с третьей эскадрильей...[21] Вот тебе и «счастливчик»! Эх, война, война, будь ты проклята!..

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЖИЗНЬ ЗАНОВО

ГЛАВА XII. «ВОСКРЕШЕНИЕ» ИЗ МЕРТВЫХ

День первый

... Вечная тьма вдруг превратилась во что-то жидкое и соленое. Очнувшееся сознание завопило: «Ты захлебываешься!.. Тонешь!»

Хамид хотел крикнуть, но еще больше хлебнул горькой влаги — и тут же его выбросило из пучины на поверхность моря, по которому гуляли небольшие волны. «Что со мной?.. Где я? — подумал в смятении он. — Неужели я жив?.. Почему не тону?!..»

Он не тонул, потому что на нем был спасательный жилет. Перед вылетом Хамид, как и положено по инструкции, снял заглушку на клапане. Поэтому спасательное устройство сработало автоматически — как только в клапан попала вода, специальный состав стал вырабатывать воздух и надул жилет. Поэтому Хамида и выбросило на поверхность.

Хамид ощутил боль во всем теле, в глазах туман, голова гудит, сознание то наплывает, то словно растворяется... «Где я?.. Почему не разбился вместе с самолетом?.. Меня ведь намертво прижало к окантовке люка!.. Ага!.. стропы парашюта. Значит, я все же сумел дернуть в последний миг за кольцо и меня сорвало с окантовки!.. Ох, до чего же все болит!.. Должно быть, парашют не успел даже полностью наполниться воздухом. Хорошо, что упал в море, а не грохнулся о землю... Хорошо!.. Где же хорошо?..»

Он огляделся и сердце его радостно ёкнуло — в стороне заходящего солнца Хамид увидел тоненькую полоску земли. Вот оно — спасение! Даже если никто его и не заметит, не придет на помощь, можно и самому попытаться добраться до заветного берега. Ну сутки он будет плыть, ну двое... Но доплывет. Обязательно.

Надо бороться... Бороться за жизнь! Он вспомнил вдруг, что был в самолете не один! Где командир? Он погиб, погиб!.. А Миша Шаталин?.. Почему он не откликался по СПУ?.. Неужели тот, в «мессершмитте», убил Мишу в воздухе? Или... Если он не снял заглушку на клапане жилета... Даже если он сумел выпрыгнуть с парашютом, то... Страшно даже подумать! Надо осмотреться...

Хамид, удерживаемый на волнах спасательным жилетом, напряженно оглядывался окрест... Никого! Ясное и бездонное голубое небо с белоснежными перистыми облаками, чайки, словно крохотные Пе-2, пикируют до самой воды. Кричат чайки радостно, ликующе, они радуются тому, что много рыбы вокруг, плавающей брюшком вверх. Кто-то, видимо, уронил здесь бомбу.

Надо плыть к берегу. Там спасение, жизнь!.. И тут словно обухом ударили по голове: там, где берег, где спасение, там — враг!

Хамид вздохнул. Ему вспомнились рассказы ветеранов-черноморцев о летчиках, упавших в море. Лейтенанта Понедельника схватили гитлеровцы и замучили. Другой пилот, увидев идущий к нему немецкий корабль, застрелился...

А я буду бороться! Он вспомнил, что у него под ранцем парашюта имеется ЛАС-1, — спасательная надувная лодочка. Ее надо надуть и использовать купол парашюта в качестве паруса. Лишь бы был попутный ветер. Вечерами с берегов дует бриз... А там, восточнее, наши корабли, подводные лодки. Они заметят меня, подберут. Обязательно подберут...

Молодой человек стал было вытаскивать ЛАС, как вдруг послышался рокот мотора — неподалеку от него на бреющем летел румынский гидросамолет. «Господи, пронеси!.. Пронеси!..» — взмолился воинствующий атеист.

Гидроплан прошел мимо, не заметив Хамида. А у него отпало желание надувать спасательную лодочку. Она окрашена в ярко-оранжевый цвет, если он надует и заберется в нее, то его сразу заметят, попытаются схватить!.. Надо дождаться сумерек.

Ему показалось, что жилет плохо держит. Он сбросил и отшвырнул в сторону шлемофон, затем стал стаскивать с себя «счастливые» кирзовые сапоги, в которых летал и на Ленинградском фронте, и на Волховском, и в Заполярье.

Он вроде бы перестал пританывать. Вот если бы еще освободиться от парашютной системы!.. Нельзя. Выроню, потеряю парус, тогда — конец!..

... Огромное кровавое солнце не слеша уходило за зловещую черточку берега, которого он, Хамид, так страшился. Небесная полусфера налилась синевой, она все густела, густела. На душе стало легче. Теперь уж наверняка не найдут!.. Не найдут. То, что притаилось за двумя словечками «не найдут», почему-то не волновало Хамида. Не найдут — это значит смерть от жажды и истощения. Ну и пусть. Лишь бы не угодить в лапы к фашистам!.. Но мы еще посмотрим. Надо бороться, бороться... Молодой человек ощутил прилив энергии. Он вытащил ЛАС из-под парашютного ранца, надул резиновую лодчонку и попытался взобраться на нее. Это оказалось делом нелегким, требующим навыка и сноровки. Утлое суденышко размером сто на шестьдесят сантиметров, с бортами чуть больше пяди высотой, выскальзывало из-под тела, перевертывалось.

Наконец Хамиду удалось втиснуться в лодочку. В смысле удобства он мало что выгадал. Все равно лежал в воде, поскольку волны захлестывали через борт. Зато можно попытаться поставить парус, бриз уже стал дуть с того берега, на северо-восток, к нашим берегам. На лодчонке имеются ласты, их надо надеть на руки — вот и весла! Но грести и управлять парусом одному невозможно. Нет, сперва следует испытать парус.

Хамид принялся выбирать стропы, вытащил из воды намокший шелковый купол парашюта, стал сушить. Это была дьявольская работа: сам в воде, он разворачивал и приподымал парашютные полотнища, пытаясь просушить их на теплых дуновениях бриза... Три шелковых клина, кажется, подсохли... Вот и порядок! Парашют надулся сперва частично, затем, когда подсохли еще несколько клиньев, заполнился воздухом полностью и повлек лодчонку на северо-восток. И ЛАС оказалась славной штукой. У нее есть водяной якорь на тросике — прорезиненный мешочек, который, заполняясь водой, ставит ЛАС по ветру.

Ох, как тяжело, оказывается, управлять парашютом-парусом. Он то и дело плюхается в морс, и его снова и снова надо просушивать.

Намучившись и обессилев, Хамид с трудом втащил парашют в лодочку и укрылся им, ибо некуда его было больше девать. Он лежал на спине, ЛАС, как уточка-нырок, ловко прыгала по легким волнам. На темном бархате небес сияли и вздрагивали крупные южные звезды. Сарымсакову стало жутко. Он — один во вселенной. Вверху бесконечность небес, под ним — морская бездна!..