— Так, — сказал Сухоручков.

— Держатся, — кивнул Тылзин. — Разве что с получки. Так это такое дело…

— Выпить — это не пить? — уточняя, закончил за него майор.

— Один бог без греха, — улыбнулся и начальник отделения уголовного розыска. Круглому, простоватому лицу его улыбка придавала что-то озорное, совсем мальчишеское.

— Надо бы навестить ребят, — майор развел руками, скорбно покачал головой. — Форма! Напугаешь только!

— Не испугаете, — серьезно, словно разубеждая, сказал Скрыгин. — Не боязливый народ!

— Думаешь? — щурясь, чтобы спрятать прыгающие в глазах смешинки, в тон спросил майор. — Ладно. Пойду. Вы тут без меня начальника отделения угрозыска не обижайте, ребята… — Он сбросил на скамью шинель, сверху положил шапку. Тряхнул головой, заставляя поглаже лечь редеющие, но все еще непокорные волосы. Многозначительно подмигивая, одернул китель.

— Как?

Подождав, пока закроется за ним дверь, Фома Ионыч вопросительно посмотрел на Латышева и Шевчука.

— Мужикам-то нечего мешать. Пойдемте ко мне. Пусть мужики ужинают да отдыхают…

— Так надо будет и Ивану Яковлевичу к нам зайти.

— Я через полчаса загляну, Антон Александрович! — пообещал Тылзин. — Идите.

— А я, — сказал начальник отделения уголовного розыска, — если не выгонят, здесь посижу. Там вот чья-то книжка лежит… Можно посмотреть?

— Пожалуйста, — разрешил Усачев, направляясь к умывальнику. — Устраивайтесь прямо на койке… Опять кто-то взял мое мыло, товарищи?.. Что это, в самом деле?..

Стук в никогда не запирающиеся двери заставил насторожиться всех, кроме Шугина.

Ганько фыркнул: стучат, словно к семейным! Воронкин с Ангуразовым молча переглянулись. Николай Стуколкин крикнул:

— Если не грабить — заходи!

Дверь отворилась, вошел начальник милиции.

— Здорово, ребята! К вам в гости можно?

— Со своей водкой, — усмехнулся Стуколкин, бравируя фамильярностью.

— К нам можно, — сказал Ганько, — а к вам лучше не надо…

— Правильно, — одобрил майор и стал осматриваться. — Зашел посмотреть, как живете. Все-таки знакомые. Не зайдешь — обидятся. Верно?

— Мы не обидчивые, — ответил за всех Стуколкин. Четыре пары настороженных, далеко не ласковых глаз не отрываясь следили за Субботиным. И в каждом взгляде вопрос: нюхаешь, начальник?

Сев на табуретку возле стола, майор достал портсигар. Неторопливо закурив, сказал:

— В гости не в гости, а пришел вроде бы извиняться. Когда прописывал, думал — через месяц паспорта отбирать буду. Ошибся. В общем, молодцы ребята. Рад за вас… пока что…

— Мужики вы хорошие, но магазинчик-то все-таки сделали? Да, начальник? — подзадоривая, рассмеялся Стуколкин. — Скажи по совести, ведь на нас думаешь?

— Думать легче всего. Доказать надо! — не поворачивая головы, колко произнес Воронкин.

— Опять правильно, — согласился майор. — Но я, между прочим, на вас не думаю. Кража-то пустяковая — три шестьсот, если продавщица по ошибке двух не прибавила. Да и надеяться на большее только дурак мог, оборот-то весь три тысячи в месяц. Неопытный кто-нибудь…

Ткнувшийся лицом в подушку Шугин вдруг заворочался, сел. Тупо, без удивления посмотрел на необычного гостя. Протянув руку к тумбочке, вслепую нашарил папиросы, сгреб с горсть. Но не донес, рассыпал.

— Закуривай, — протянул ему портсигар Субботин.

Тяжестью своей непослушной руки пригнув руку майора с портсигаром, Шугин кое-как вытащил папиросу.

— А мне говорили, что у вас не пьют, — сказал майор, зажигая спичку. — Если с получки только…

— Разве н-нельзя? — спросил Шугин.

— Мо-ожно, — печально протянул майор и потарахтел коробком: остались ли там спички? — Выпить стопку-две в компании, для настроения, — почему нельзя?

— Вот и я, — Шугин не мотнул головой, а уронил ее и с трудом поднял, — для настроения… Имею право? А, начальник?

— Имеешь.

— На свои пью! Учти!

— Благодарность обмываешь? Надо было товарищей пригласить, а то один. Я бы на их месте обиделся, — словно проверяя, обиделись они или нет, манор окинул всех внимательным взглядом. Спросил: — Весной на сплаве оставаться не думаете?

— Там видно будет, — осторожно сказал Ганько.

Воронкин ответил смешком:

— Сапоги протекают, начальник. А сплав — дело мокрое…

Виктор Шугин качнулся вперед, локтями оперся о колени. Подбрасывая на ладони что-то невидимое, заговорил, словно миролюбиво убеждая непонятливого собеседника:

— Сплав — он когда? В апреле… В апреле, начальник, знаешь что начинается? Распутица! Тогда припухать здесь, да? Нет, начальник! До распутицы мотать надо отсюда…

— А может, передумаешь? Останешься? — спросил майор. — От добра добра не ищут. Тебя тут уважают теперь, благодарность вот вынесли. Заработки в лесу подходящие. Нынче не повезло вам, что на Лужню попали, так здесь работа кончается. Переберешься на другой участок, поближе к городу…

— Брось, начальник! — Шугин выпрямился, освободив служившие опорой руки. Опять потянулся к майорскому портсигару. Видимо трезвея, более ловко управился с закуриванием. — Мы — птицы перелетные. Любители костра и солнца.

— Слышал, — устало вздохнул майор. — Мол, грачи полетят — и нам пора? Старая песня!.. Знаешь, говорят: на месте и камень мхом обрастает? Пора остепеняться, о семье думать…

Очевидно, до Виктора не сразу дошел смысл сказанного. Тонкие губы еще кривила пьяная, самодовольная усмешка. Рука с зажатой в пальцах папиросой поднялась, чтобы подтвердить небрежной отмашкой какие-то уже приготовленные слова о неспособности майора понимать весенние настроения босяков. Но рука не сделала плавного, сожалеющего взмаха. Пальцы вдруг сжались в кулак, изломав забытую папиросу. Улыбка стала злобной гримасой.

— Семья?.. Бабы?.. — спросил Шугин. — Я не такой дешевый, начальник, чтобы меня баба купила. Проститутки они все, твари…

— Подумай, может, не все? — брови майора гневно поползли к переносице, углы рта опустились. — Ведь и тебя, дурака, баба родила…

Но Шугин выдержал его осуждающий взгляд, не отвел своих, вдруг просветлевших от пьяной мутности глаз. Сказал, явно думая о чем-то своем, тайном:

— Матерей не трогай, начальник…

— Эх, ты… грач! — вздохнув, покачал головой майор и, протянув руку, достал из-под койки пустую водочную бутылку, потом вторую, третью. Поставил в ряд на столе. — Ишь сколько набрал. Когда же ты водку раздобыть успел?

— Вчера еще, — равнодушно уронил Шугин.

— Может, позавчера? Или третьего дня? Вспомни!

— Верно, вчера. Смеешься, думаешь — сегодня полтора литра шарахнул? Нет, начальник…

Майор взял одну из бутылок двумя пальцами, за горлышко. Повертев, поставил на стол, так, чтобы Виктор видел этикетку.

— „Московская особая“, — сказал он. — Редко такую привозят…

Шугин усмехнулся:

— Один черт, что „сучок“, что эта. Пить можно.

— Не один черт. Эту только позавчера привезли.

Никто из четверых не вмешивался в разговор.

И сейчас никто не сказал ни одного слова. Никто не двинулся с места. Только немигающие глаза устремились в одну точку. На Шугина. Четыре пары глаз беззвучно кричали ему в крик: остановись, подумай!

Но Шугин не слышал.

— Спирту бы лучше привезли, — он поднял одну из рассыпанных папирос. — На Севере завались спирту.

— А ведь ты трезвый почти, — раздумчиво произнес майор, пристально глядя на парня. — Вот что удивительно… Так где же ты эту водку взял? А?

Шугин вопросительно посмотрел на него, хмыкнул — чего-де пристал, чудак? — повел глазами на Воронкина, на Ганько и услышал вопль их взглядов.

— Купил…

— Где?

— Ну, в магазине…

— В каком?

— Ну… — Шугин подумал, что-то про себя взвесил. — В сельпо, у Клавки…

— Когда?

Взгляд Виктора заметался по лицам тех, чьи глаза продолжали кричать, вопить. Но у этого вопля не было смысла.

— А, черт, разве я помню?

— Ты же говорил — вчера?