Я предложил Лоэку прийти на следующий день в десять часов утра.

– Щюкрен, – поблагодарил Лоэк и отошел.

Раннее-раннее утро. За окнами моего кабинета уже ярко, по-весеннему светит солнце.

Нас двое – я и генерал-лейтенант Шкидченко Петр Иванович – мой заместитель, начальник Управления по ведению боевых действий. Чаевничаем второй час. Неторопливо анализируем оперативно-боевую обстановку.

Из всех генералов-советников ВС ДРА Петр Иванович – самый редкий посетитель моего кабинета. И здесь, сидя со мной за чайным столиком, он чувствует себя стесненно – ему привычнее руководить боем, находясь на НП, КНП или КП. А если туго приходится, он и в атаку может повести бойцов. Я часто наблюдал его в деле, восхищался его выдержкой, умом, отвагой и не по возрасту удальством. Петр Иванович стрелой прошел иерархию армейской службы: командир взвода – роты – батальона – полка – дивизии – корпуса. Последняя его должность в Союзе – заместитель командующего войсками Забайкальского военного округа по боевой подготовке. Из деревенского паренька в генерал-лейтенанты – фантастика?! Нет, реальность! Труд, труд и еще раз труд, профессионализм и моральная чистота – вот что продвигало личности в армии по служебной лестнице.

Генерал Шкидченко, словно сойдя с панорамы Рубо, своей внешностью – ростом, чубастостью, повадками властного, сильного и доброго, но и упрямо резкого человека – всем нам напоминал известного героя 1812 года – генерала А. П. Ермолова.

«Смирись, Кавказ, идет Ермолов!»

Кавказ не смирился…

А что будет с Афганистаном?..

Вот о чем мы говорили в то утро.

– Власть в аулах находится в руках исламских комитетов… Функционеры парчам из провинции в аулы не ездят.

– Даже когда там находятся подразделения афганской или Советской Армии?

– Так точно, Александр Михайлович!

– А хальк?

– Его в провинциях нет. Вырезан.

– Что нового у моджахедов в тактике боя?

– Рассредоточенность. Их девиз: «Ходить врозь, драться вместе!» На вооружении у них «стингеры», базуки, снайперские винтовки, радиомины, радиосюрпризы…

– А какова выучка у моджахедов?

– Очень высокая! Храбрость – отчаянная! В плен не сдаются. Раненых пристреливают – Аллах за это не карает…

– А как воюют наши советники?

– Как волонтеры всех времен и народов – за гроши и чужие интересы, – на щите или со щитом…

– Какие выводы можно сделать о перспективах нашей победы?

– Я докладываю фактуру. Мое дело – воевать. Ваше, извините, обобщать и делать выводы…

Повеяло холодком, но я понял, что более откровенного ответа от Петра Ивановича не получу.

– Ладно! Воюй. Береги себя. Ну а мы тут будем обобщать…

Обнялись на прощание.

– С Богом!

То была одна из последних моих встреч со Шкидченко у меня в кабинете. Спустя несколько месяцев, когда я уже покинул Афганистан, Петр Иванович Шкидченко погиб под Гардезом – его вертолет был сбит. Погибли еще восемь наших солдат и офицеров.

«Мое дело воевать… Ваше – обобщать и делать выводы» – эти слова задели мое начальственное самолюбие, но, оставшись один, я готов был согласиться: всяк сверчок знай свой шесток. (Подтверждением тому и мой разговор с Огарковым об использовании запрещенных бомб. Николай Васильевич, несмотря на свою огромную власть в Вооруженных Силах и непререкаемый авторитет, – даже он со своего «шестка» ничего не мог противопоставить «Инстанции».)

Дверь кабинета тихо отворилась. Вошел раскрасневшийся и улыбающийся Самойленко и официально обратился:

– Здравия желаю, товарищ генерал армии!

Быстро встав из-за стола, подошел к нему.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант! – в тон ему ответил я.

– Голь Ака исповедовался…

– По-православному?

– Все значительно серьезнее, Александр Михайлович…

– Тогда садись и докладывай.

И вот что рассказал Самойленко:

Голь Ака пришел к нему около шести часов утра (Управление ГВС по-прежнему находилось на казарменном режиме) взбудораженный и причитающий:

– Пропала жизнь… Пропала… О Аллах Акбар!

Выпив с Самойленко несколько рюмок «Смирновки», он совсем раскис. Плача и вздыхая, твердил:

– Шакал я… Злой пастух… – и, рыдая в голос, – захотел господином быть… Пошел к ним… К парчам… Шайтан попутал…

Самойленко, подливая и подливая ему в рюмку, успокаивал его как мог. А он:

– Уйду в хальк! Он победит парчам!!! – и, выпив еще одну за одной залпом две рюмки, – прогортанил: – Скажи: что мне делать?

– И что ты на это ответил? – спросил я у Виктора Георгиевича.

– Три к носу – все пройдет!

– Ты – комиссар Мегрэ, Виктор! Давай развяжем узелок.

– Согласен.

– Ювелиры золото испытывают огнем.

– Знаю.

– А мусульмане истину и верность – ложью…

– О! Это-то я и подумал: провокация!

Нам принесли крепкого чаю.

– Следует опасаться треугольника: Анахита-Наджиба-Голь Ака. Они по Его указке что-то задумали…

– Может, с ними и Табеев?

– Не исключено. Им во что бы то ни стало надо разрушить хальк в армии… Вот что им нужно! Комиссар, будь на высоте! Поутру пей только чай!

И после долгого молчания я спросил Самойленко:

– А как решается проблема: арифметика- экономика-политика?

– Чем больше узнаю, тем меньше знаю…

– Не отбрыкивайся, идеалист. Готов ли доложить?

– Пока нет. Но работаю. Боюсь, что в мыслях по лезвию хожу…

– Все мы по лезвию ходим. А теперь иди спать, – я посмотрел на часы, – до четырнадцати. Через несколько минут у меня будет Сулейман Лоэк.

Он прибыл со своим переводчиком.

Можно было ожидать разговора о положении племен кочевников. Мы были не в состоянии и не имели морального и политического права не пускать на контролируемую нами территорию несколько десятков племен белуджей, хазарейцев и других национальностей. Установить пропускной режим было невозможно. Достоверно отличить среди кочевников обыкновенных мирных граждан от моджахедов нам тоже вряд ли удалось бы. Все это составляло проблему, которая не была полностью решена ни во время моей службы в Афганистане, ни позже.

Но Лоэк заговорил о другом, и меня поразила его рискованная откровенность. Он горячо заявил мне, что не является ни членом парчам, ни членом хальк.

– Я настоящий пуштун. Я знаю свою родину, знаю девять колен своей родословной. И хочу сказать вам, господин генерал, что Афганистан никто и никогда не сможет победить. Вы можете меня сейчас арестовать…

– Ну что вы, господин Лоэк…

– Нет-нет… Вы послушаете, что я вам сейчас скажу…

И он почти дословно повторил мне то, что несколько недель назад я услышал от отца Бабрака Кармаля.

– Афганистан победить не удавалось никому. Ни Александру Македонскому, ни Чингисхану, ни англичанам. Не удастся это и вам. Афганистан можно только купить. Но вы бедны. Вам не выдержать конкуренции с исламским миром, с королями нефти, да и с Америкой.

Что я мог ему ответить? Какие привести аргументы? Начал что-то неубедительное говорить про Саурскую революцию, про интересы Афганистана, про партию, про поддержку революции интеллигенцией и тому подобное…

– Никто эту вашу революцию не поддерживает! Вы – неверные! Ислам вам никогда не победить!

И тут мой слух резанули его слова:

– Прямо дороженька, насыпи узкие,

Столбики, рельсы мосты.

А по бокам-то косточки русские… – гортанно изрек Лоэк.

– Грубая жизнь, грубая политика, – продолжал он уже через переводчика. – Афганистан-то живет по шариату. Мы славим мудрый Коран и следуем ему. Наша политика – ислам.

Вот как обернулась моя беседа с академиком и поэтом. Я знал, что он увлекается сбором «ландый» – двустиший народного творчества, – знал, что из русских поэтов ему ближе других Некрасов. Но то, что он прибегнет к некрасовским строкам для иллюстрации российской «грубой политики», – меня поразило.

Лоэк еще что-то хрипло сказал переводчику. Тот заколебался. Лоэк буркнул снова:

– Уходите из Афганистана по-хорошему, с честью.