– … и нудно, – вставил Ахромеев.

Мы разошлись.

До глубокой ночи я слушал генералов и офицеров, работавших до моего приезда вместе с бывшим военным советником. Хотелось быть в курсе самых сложных военных проблем, которые могли бы возникнуть при беседе с Кармалем. Хотя, как правило, первая встреча обычно бывает формальной и ограничивается взаимным знакомством.

Утром девятого августа до приема у главы государства я подписал приказ о вступлении в должность.

Надел форму, как и советовал Соколов: пусть Бабрак увидит перед собой генерала армии со всеми регалиями, это подействует на него впечатляюще.

Без пяти минут десять мы встретились у дворца. Соколов и Ахромеев были в униформе. Табеев приехал на пять минут позже, и в результате мы опаздывали с прибытием в кабинет Бабрака Кармаля. В этом я увидел бестактность Табеева и еще один признак натянутых отношений, бремя которых вот-вот полностью перейдет на мои плечи.

Бабрак приветствовал радушно. Соколов извинился за опоздание: мол, наша военная неорганизованность… Легко и запросто взял на себя те несколько слов, которые подобало бы произнести послу.

– Нич-чего, нич-чего, – на русском языке ответил Бабрак.

Рядом с ним находились министр обороны Рафи и еще какой-то не известный мне пока, невысокий, лысый, бледный в сером костюме человек, внешности, вроде, не азиатской, значит, из наших. Но кто он?

Сергей Леонидович представил меня по всей форме:

– Товарищ Генеральный секретарь ЦК НДПА, председатель Революционного Совета, Глава государства! Решением Политбюро ЦК КПСС по предложению члена Политбюро, министра обороны СССР Устинова по согласованию с министром иностранных дел СССР Громыко и председателем КГБ СССР Андроповым в Афганистан, в Ваше распоряжение прибыл первый заместитель Главнокомандующего сухопутными войсками, назначенный Главным военным советником в ДРА генерал армии Майоров Александр Михайлович.

Вслед за этими словами Соколов дал мне блестящую характеристику, что, разумеется, имело тактическое значение.

– Оч-чень кар-рошо, – с трудом произнес Бабрак. – Рады приветствовать, – продолжил переводчик.

Хозяин предложил сесть к столу.

– С вашего позволения, товарищ Бабрак Кармаль, мы с Сергеем Федоровичем через некоторое время уедем. Поможем Александру Михайловичу освоиться и войти в курс дел. А затем уже вы будете решать все задачи непосредственно с ним.

Посол заерзал на стуле.

– Ну и, конечно, с Чрезвычайным и полномочным послом товарищем Табеевым, – добавил Соколов.

– Кар-рошо, – пробубнил Бабрак Кармаль.

Дверь отворилась, вошел официант, наш, русский, с водкой и рюмками на подносе.

Пока хозяин дворца произносил свой тост – со словами уверенности в дальнейшем успешном сотрудничестве во имя осуществления идеалов Апрельской революции – я почувствовал его уважительное, переходящее в подобострастное отношение к Соколову и, менее, к послу. Кармаль явно понимал расстановку сил за спинами этих людей в Москве. Впрочем, большого открытия я, конечно, не сделал, но на заметку на всякий случай себе это впечатление взял.

Когда очередь дошла до меня, чтобы произнести тост, я заверил афганского лидера в дружбе, в стремлении бороться совместно с афганскими вооруженными силами до полной победы Апрельской революции. И еще я вспомнил – ну, это была, конечно, домашняя заготовка – статью Энгельса, в которой говорится о гордом афганском народе-воине. Бабраку понравилось. И не только потому, что лестное слово приятно всякому. Ссылка на классиков позволила и ему – скупым, но многозначительным жестом – дать понять, что он знаком с трудами Маркса, Энгельса, Ленина, дескать: «как же, как же, читали…». Понравились Бабраку и слова о том, что афганцы гордые воины, и их никто не сможет победить.

– А мы, – говорю,- поможем в этой борьбе.

Бабрак хлестко выпивал водку до дна, рюмку за рюмкой. Человек в сером костюме решительно следовал за ним. Я обратил внимание: о чем бы мы ни беседовали, Генсек то и дело поглядывал на этого странного, так и не дождавшись, пока мы покинем дворец, я шепотом спросил у Ахромеева:

– Кто это?

– Товарищ О.

Уже на улице Сергей Федорович пояснил:

– Полковник КГБ Осадчий, он всегда находится при Бабраке. Будь осторожен с ним. Что бы мы ни делали, что бы ни внушали, ни рекомендовали Бабраку, – этот (он произнес ругательное слово) все переиначит, все по-своему интерпретирует. И, запомни, пользуется прямым выходом на Ю. В. в качестве его абсолютно доверенного лица.

Странно, на мой взгляд, получалось, что на первой и строго конфиденциальной беседе с главой государства присутствовал человек, который тут же после нашего ухода займется интерпретацией смысла сказанных слов, даже, может быть, составит на меня характеристику и доложит о всей беседе Андропову.

Я почувствовал, как какое-то неприятное раздражение начинает зарождаться во мне.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Для определения содержания и характера боевых действий предстоявших двух недель, намеченных первоначально для ознакомления с положением дел в провинциях и уездах, явно не хватало. Обдумывая с Черемных план полетов по стране, мы поняли, что сумеем управиться лишь недель за пять-шесть, то есть к концу августа – началу сентября. За это время, предполагалось, основательно изучив обстановку в стране и армии, познакомиться с руководящим составом дивизий 40-й армии и армейских корпусов ВС ДРА, глубже узнать особенности взаимодействия между ними и выработать совершенно иную, новую стратегию и новую тактику, которые ошеломили бы пешаварское руководство и полевых командиров и создали бы предпосылки полной победы над моджахедами в ближайшие два-три месяца, максимум полгода.

Рано утром следующего дня я вместе с Черемных явился к Соколову. Сергей Леонидович, уже бодрый, дымил сигаретой. В кабинете находился и Ахромеев.

– Сергей Леонидович, – обратился я к маршалу. – Чтобы мне взять на себя всю полноту ответственности за положение дел после вашего с Сергеем Федоровичем отъезда и не оказаться при этом некомпетентным, – необходимо вместе с вами в течение пяти-шести недель облететь и объехать основные провинции, побывать в главных гарнизонах 40-й армии и в афганских дивизиях и корпусах.

– Хорошо, будем летать пять-шесть недель, – без долгих раздумий ответил Соколов.

Мы спланировали ежедневные полеты без выходных. Со мной находились начальник штаба Черемных, мой заместитель по ведению боевых действий генерал-лейтенант Петр Иванович Шкидченко и еще несколько офицеров оперативного и разведывательного отделов.

…Изо дня в день вот уже третью неделю с пяти тридцати утра мы перелетаем с места на место на самолете Ил-14. Как правило, вылетаем в один из провинциальных центров ДРА, там заслушиваем губернатора провинции, его администрацию, командиров армейского корпуса или командира пехотной дивизии афганской армии (в этом случае с нами в самолете вылетают секретари ЦК НДПА Нур и Зерай, министры: обороны – Рафи, СГИ – Наджиб, МВД – Гулябзой). Бывает, что на аэродроме, пересев в бронемашину, едем в полки 40-й армии или в афганские части, добираемся до действующих батальонов, то есть непосредственно в район боевых действий. Однако Сергей Леонидович любит, как я понял, и неожиданные наезды в воюющие батальоны и даже роты. В этом случае мы туда добираемся двумя-тремя вертолетами. Когда нам нужно попасть в воюющую роту или батальон, Соколов берет с собой минимальное количество сопровождающих, очевидно, во избежание возможных потерь. Да он и не любит большой суматохи вокруг себя, когда нужно лично убедиться в положении дел, когда нужно беседовать с командирами без лишних свидетелей (откровенной беседа бывает именно без свидетелей!).

Соколов бывал особо внимателен к раненым в бою, я не раз видел, как он немедленно отправлял их в тыл на вертолетах, на которых мы только что прибыли в то или иное подразделение, и мы по несколько часов оставались в воюющем подразделении, ожидая возвращения вертолетов за нами. Соколов не только задушевно беседовал с командирами батальонов, рот о результатах того или иного боя, но порой и в танк мог забраться – на правах старого опытного танкиста – и действовал в роли командира танка. Мне волей-неволей приходилось повторять то же самое, вспоминая свою танковую молодость.