– Но… – начал, было, Михаил, но так ничего и не сказал.

– Ты думаешь о детях?

Жуков покачал головой.

– Самое удивительное, что дети задушены, а женщина отравлена.

– Задушены? – Удивлённо спросил Михаил.

– Да, Миша, доктор определил, что сперва задушены, только потом уложены в свои кровати. Голову отрубили, кольца одели, чтобы запутать следствие.

– Но тогда надо вдову объявить в розыск.

– Уже объявлена.

– Не понимаю.

– Миша, – хмыкнул Орлов, – здесь, как я говорил, вскрылись новые обстоятельства. Вероятнее всего, с первого мужа, о котором ты говорил, всё и началось. А теперь лучше послушай некоего господина Хазина, пусть тебе он поведает свою историю, не хочу пересказывать.

Иван Хазин порывался встать, но Василий Михайлович одёргивал рукав нетерпеливого рассказчика.

– Да сиди ты.

– Осенью прошлого года, – облизнув губы начал Иван, мужчина небольшого роста с худощавым длинным лицом, которое казалось ещё худее из—за редкой с прожилками седины бороды, – то ли в начале сентября, то ли в конце, извиняюсь, запамятовал, попала мне в руки газета, – Орлов протянул Михаилу пожелтевшую бумагу с потёртостями на местах, где она была сложена, – да, именно она. Вот из—за неё проклятой, – Иван утёр нос.

– Продолжай.

– Подсунул, говорю, брату Андрюхе газету эту с объявлением.

Василий Михайлович ткнул пальцем в листок, чтобы Жуков прочитал.

– «Миловидная вдова, владелица большого хозяйства в одной из лучших волостей уезда Санкт—Петербургской губернии, имеет желание познакомиться с обеспеченным мужчиной с целью создания семьи. Переписка не предполагается, если отправитель не пожелает явиться лично».

– Да, именно оно проклятое. Андрюха жил бобылём и загорелся, как дрова в печке, и написал письмо. О нём я и не знал, пока ответа от вдовы не получил.

Орлов протянул Михаилу ещё один листок.

– Написал таки Андрей письмо, но ничего брату, – Василий Михайлович посмотрел на Хазина.

– Совершенно верно, оно пришло в ответ на Андрюхино.

– Обрати внимание на эти строки, – капитан указал пальцем.

– «Мое сердце рвется из груди при мысли о Вас. Приезжайте и оставайтесь навсегда», – прочитал Михаил.

– Не находишь странным, что ответ слишком необычен для первого письма?

Жуков покачал головой в знак согласия.

– Вот именно, – Иван выглядел испуганным, – я отговаривал Андрюху, да куда там. Ему если вожжа под хвост попадёт, дак не остановишь. Вот и собрался в путь.

– Когда?

– В последние дни декабря, чтобы на Рождество поспеть.

– А потом?

– Потом мне письмо прислал, что прибыл на место. Вдова ему понравилась, да вы и сами читали, письмо—то у вас.

– Больше вестей не было?

– Так с января и не имею.

– Письмо вдове писал?

– А как же! Целых три, но так ответа и не дождался, поэтому—то я подумал, сердце—то за брата болит, вот собрался и приехал.

– Вы составили опись вещей, что были при брате?

– Вот, – Иван протянул исписанный, наезжающими друг на друга буквами, листок.

– Вы сколько времени будете в этих краях?

– День—два, – сжал губы Хазин и добавил, – дома—то дела ждут, весна ведь.

– Хорошо, как будете отъезжать, найдите нас.

– Непременно.

– Что на это скажешь? – Спросил Орлов после того, как ушёл Хазин.

– Сдаётся мне, Василий Михайлович, что дельце наше не такое простое, как показалось с первого взгляда.

– Вот именно, – капитан стучал пальцами по столу.

– Вы тоже думаете, что стоит проверить уездные газеты на предмет объявлений.

– Да и что—то мне подсказывает, что брата господина Хазина надо искать где—то в округе, а вернее хозяйстве нашей вдовы.

– Вы думаете?

– Да, Миша, если Андрей нигде не объявлялся, тем более дома, а написал брату, что очарован Степанидой, то… нечисто в этом деле, – не решаясь произнести слово «убийство».

– Неужели Ганина ради денег избавлялась от претендентов на руку?

– В этом я вижу самое разумное объяснение исчезновения Хазина.

– Не думаю, чтобы госпожа Ганина размещала объявления в дальних от столицы городах.

– Выборг, Новгород, Олонец, Псков…

– Нет, – перебил Михаила Орлов, – Псков можешь вычеркнуть.

– Да, вы правы, Степанида из Псковской губернии и я тоже не думаю, чтобы так рисковала, тогда Ревель, Рига.

– Это более похоже на правду.

– Если так пойдёт, то с каждым днём расходиться круги будут по матушке России.

– Не шути так, иначе дело никогда не завершим и до Сахалина доберёмся. Но начинать надо с местных, вот я мучаюсь вопросом: неужели вдове никто не помогал?

Из рассказов местных складывалась довольно интересная картина – Степанида и при живом муже имела полюбовников, а после смерти, так не один из наёмных работников не избежал хозяйской постели.

Соседи указали на Романа Лапикова, молодого человека лет двадцати. Как два года тому поступил в работники ко вдове, так и остался, не взирая на то, что в два раза моложе женщины, прикипел к ней так, что привязанность казалось искренней. Но в конце декабря произошла перемена, его отношения с хозяйкой омрачались ссорами. Роман начал жаловался на это друзьям, что мол, приезжает к Степаниде жених и его жизни приходит конец. Целый месяц Лапиков не находил себе места, сгорал от ревности, но в один февральский день заявил «Хазин больше не будет стоять у меня на пути» и в самом деле Андрей исчез.

Когда спрашивали госпожу Ганину, куда подевался женишок? Та с печальным видом говорила, что не сложилась семейная жизнь, подлецом оказался Ванечка.

Романа привёл становой, по дороге сказал молодому человеку, чтобы без утайки отвечал, иначе столичные верёвки вить будут, пока правду не услышат. Звери, а не люди.

В комнату Лапиков входил на трясущихся ногах и с бледным, как у старухи с косой, лицом. Заикаясь, поздоровался.

– Здравствуй, Роман! – Капитан Орлов окинул Романа хмурым из—под бровей взглядом, молодой человек почувствовал, как по спине пробежали мурашки. – Проходи, – и указав на свободный стул, – садись. Разговор у нас, наверное, будет долгий.

Лапиков сглотнул скопившуюся слюну.

– Проходи, – второй голос звучал не так глухо, его обладатель, Миша Жуков, добродушно улыбался.

Лапиков присел на край стула, положив руки на колени.

Некоторое время капитан пристально смотрел на вошедшего молодого человека, который, то ли от смущения, то ли по иной причине, втянул голову в плечи и уставился на свои руки.

– Как тебя зовут? – Василий Михайлович откинулся на спинку стула.

– Роман Ефимов Лапиков, – произнёс тихим дрожащим голосом молодой человек.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать третий пошёл.

– В Белом Острове с каких пор проживаешь?

– Так с рождения.

– В работники к госпоже Ганиной когда пошёл?

Роман облизнул губы.

– С восьмидесятого.

– С восьмидесятого, – повторил Василий Михайлович и поднялся со своего места, прошёл по комнату, заложив руки за спину. – Значит, два года, – Голос капитана звучал глухо с какой—то злостью. – С того же года ты в сожительстве с хозяйкой?

– Я… нет… это, – забормотал Лапиков и сжал до боли кулаки.

– Как это нет? У нас есть свидетельства, – остановился напротив Романа, – так с восьмидесятого?

После недолгого молчания молодой человек из себя выдавил:

– Да.

– Так значит, ты её убил, – тихо сказал Орлов.

– Нет, – вскочил Роман со стула так, что тот полетел на пол, – я не убивал, не я, – глаза сверкали, словно огоньки у загнанного волка, – не я, это не я.

Когда молодого человека перестало трясти, Василий Михайлович подошёл, поднял стул и поставил позади Романа.

– Ты садись, – спокойным тоном произнёс капитан, – не убивал, значит, не убивал, чего так убиваться, – он выделил последнее слово, кинув красноречивый взгляд на Жукова, передавая очередь задавать вопросы.