– Так уж получилось, – говорил доктор потом.

Сведения были очень важны, ведь убийца потратил время на отрезание головы, а вот с пальцев рук три дорогих кольца не соизволил снять, словно пришёл в дом не для обогащения, а чтобы возможно, не исключал капитан Орлов, отомстить. Тогда возникал вопрос, кто ж так мог ненавидеть вдову, что решился убить и малолетних детей? Кто поджёг дом, сымитировав несчастный случай, но так опрометчиво отрезал голову? Опять одни вопросы, а ответов нет, пока нет.

– Бессмыслица получается, – развёл руки в сторону судебный следователь Смит, тенью следовавший за приставом и столичным агентом, но ни разу ни в одном доме не сказавший ни одной фразы, – кольца не взяты, а голова отрезана. Не понимаю.

– Есть одна невероятная мыслишка, – Орлов в задумчивости смотрел на бегущие по небу облака.

– И какая?

– Если, – начал капитан, – кто—то хотел, чтобы мы убитой считали Степаниду…

– Позвольте, – прервал столичного агента Смитт.

– Господин Смитт, дослушайте мои доводы, а уж потом представляйте свои.

– Хорошо, хорошо, – засопел судебный следователь, – продолжайте.

– Кто—то не доверяя пожару, хочет, чтобы мы уверовались в смерти госпожи Ганиной, именно поэтому на руках кольца, именно поэтому голова унесена с места преступления.

– Я об этом не подумал, – признался Смитт.

Отсутствие головы могло означать лишь то, что преступник хотел сделать убитую неузнаваемой, но наличие колец, принадлежащих Степаниде, на пальцах жертвы, сводило на нет эту затею. Было странным, что расчетливый преступник отрезал голову жертве и не догадался снять три колечка с руки, ибо их наличие делало бессмысленной всю эту возню с головой. В том, конечно, случае, если убита была действительно Степанида. Если же погибла другая женщина, то отсутствие головы в самом деле существенно затрудняло ее опознание и действия преступника представлялись вполне разумными и логичными.

Капитан Орлов находился в затруднительном положении: кто же на самом деле жертва – Степанида Ганина или другая женщина?

– Господин капитан, – судебного следователя осенила мысль, – если убита не хозяйка дома, то она причастна к преступлению, а значит и к смерти собственных детей. Нет, нет, мне не верится в такой исход событий. Такого просто не может быть!

– Буду уповать на то, что я ошибаюсь, – и Василий Михайлович обратился к становому, – скажите, вы же встречались с убитой?

– Так точно.

– Какого телосложения была госпожа Ганина?

– Женщина в теле.

– Вы видели труп?

– Господин Орлов, я слишком, – становой стушевался, – тонкая натура и не выношу мертвецов, а здесь…

– Понятно, – Василий Михайлович прикрыл глаза, – я бы не сказал, что найденное тело было, как вы выражаетесь, в теле. Стоит, я думаю, к доктору послать менее впечатлительного человека, имевшего дело со вдовой, иначе мы не добьёмся истины. Следствие начинать с настоящего имени жертвы, а не мнимого, поэтому это важное обстоятельство для нас. Вы упоминали детей, могу сказать только одно, что чужая душа, что чужая семья, сплошные потёмки. Никто не может точно сказать, какие нравы и отношения там царят.

– Я понял вас, Василий Михайлович, – в первый раз становой назвал сыскного агента по имени и отчеству, – сейчас распоряжусь о том, чтобы мой человек отвёз кого—нибудь из местных к доктору для опознания.

– Благодарю.

– Неужели эта коварная женщина убила своих детей и сбежала? – Снова встрял в разговор судебный следователь.

– Господин Смитт, я такого не утверждал, – Орлов посмотрел в глаза Александра Фёдоровича, – я только предположил такую вероятность. Вы улавливаете разницу?

– Да, – буркнул Смитт и сжал губы.

Поезд прибыл во Псков в 9 часов 8 минут согласно расписания.

Михаил степенно сошёл со ступенек вагона, кинул головой приподнявшему фуражку кондуктору и проследовал на вокзальную площадь, чтобы взять извозчика. До городского полицейского управления домчались за несколько минут, но там Жукова настигла неудача – ротмистр Саранчов, местный полицмейстер отсутствовал. А именно на него была вся надежда, что Владимир Иванович поможет в розысках родственников или хотя бы знакомых по прежнему месту жительства госпожи Сенцовой. Конечно, можно обратиться к помощнику ротмистра, но если господина Саранчова Михаил знал лично, то последнего ни разу не видел в глаза.

Проблема разрешились сама собой, полицейский с минуту тому говоривший, что ротмистр отбыл по делам на неделю в губернию, был тоже удивлён, как и столичный агент, когда к крыльцу полицейского управления подкатил экипаж, в котором сидел Владимир Иванович.

– Миша, – с неподдельной радостью в голосе соскочил на землю полицмейстер и Жуков пропал в медвежьих объятиях ротмистра.

Саранчов под два метра ростом, как говорит народная мудрость, косая сажень в плечах, не взирая на свои пятьдесят восемь лет, любил охотиться с рогатиной на медведя.

– Владимир Иваныч! – Только и сумел выдавить из себя Жуков, делая попытки выбраться из объятий ротмистра.

– Что тебя привело в нашу лесную чащу – дела или решил старика навестить?

– Дела, – развёл руки в сторону, наконец, освободившийся из рук полицмейстера сыскной агент.

– Вот так всегда, как приехать к старику погостить, так времени нет, а как дела, так и час находится.

– Не буду спорить, вы правы.

– Ладно, может быть, о делах потом, ты же девятичасовым приехал?

– Да.

– Тогда сперва я тебя накормлю, а уж потом о делах и не говори, – замахал руками, – всё потом, дела могут подождать.

После мадеры, до которой был охоч Владимир Иванович, гуся, начинённого яблоками, домашней засолки рыжиков и груздей, хрустящих огурчиков, домашней буженины, Михаил и ротмистр прошли в кабинет последнего.

– Ну теперь выкладывай, Михал Силантич, за чем в наши дебри прибыл? – благодушно сказал полицмейстер, пригубливая из рюмки вино.

– Дело вот какое, – и Жуков поведал о злодейском убийстве в Белом Острове.

– Вот до чего гнусен человек, нет ничего святого, – качал головой Саранчов, – ну, при чём дети? Неужто может рука подняться на ребятню, четырёх, говоришь, лет?

– Да, младшему четыре.

– Значит, ты не знаешь, где ранее она проживала в нашей губернии?

– Как не знаю? По паспорту приехала из Мясовской волости Островского уезда.

– Сам я поехать сейчас туда не могу, а вот провожатого представлю помощника пристава первой части Николая Венедиктовича Рыжи, хотя молод, но толков.

– Зачем? Что я сам не доеду? – Обиженно проговорил Жуков.

– Не в этом дело. Приставом третьего стана, к которому относится Мясовская волость, Иван Иванович Богданов, который ранее занимал место господина Рыжи.

– Ну и что?

– Нет, здесь дело сугубо, как бы выразиться точнее.

– Владимир Иванович, я ж не на тёщины блины еду?

– Тебе помощь нужна?

– Не помешала бы.

– Вот и составит тебе компанию Николай Венедиктович.

– Хорошо и далеко до Острова?

– Пятьдесят вёрст.

– Так, значит, сегодня я буду там?

– Если не застрянешь по дороге, у нас дожди шли недавно.

– Ничего, доберёмся.

– Не забывай, что и от Острова вёрст тридцать до Мясовской волости.

– Ничего, поболе ездили.

Владимир Иванович более задерживать Михаила не стал. Дорога предстояла не на ближний свет, поэтому вызвал помощника пристава господина Рыжи, напутствовал парой фраз и отпустил с Богом, вручив корзинку, чтобы уезжающие по делам, могли подкрепиться, не останавливаясь, в пути.

Островский уездный исправник коллежский советник Попов, хотя и ласково встретил прибывшего столичного агента, но глаза были злющие, словно у голодного волка. Не рад, видимо, был, сразу же мысли пришли, что не зря явился столичный господин, может быть, с ревизией, так, что сразу спровадил от греха подальше в деревню Лаврово, где располагался дом станового пристава, не предупредив, что господин Богданов находится в отпуску. Но даже свежих лошадей не пожалел, сказал, мол, вам, господа хорошие, по службе нужней.