– Значит, порезался и соответственно на руке должен остаться порез. Глубокий?

– Не очень, но свежий след должен остаться. ищите, пока не зажил.

– Непременно передам, – Жуков поднялся с места. Доктор протянул акт.

– Более вас не смею задерживать.

– Благодарю.

Вначале доложился Лерман, что господин Митрофанов говорит правду и весь вечер, почти до одинадцати часов провел в компании с Прокопчуком, с которым иногда встречается в трактире, это же подтвердили половые и другие работники, Люты примелькался в этом заведении в последнее время.

Евсневич получил подтверждение. что в самом деле Николай пришел в возбужденном состоянии к Ксении Михайловой с узлом в руках и с ней провел ночь, по большей части налегая на водку, так как хмель не брал и жаловался на жизнь, что теперь его могут заподозрить в преступлении, которого не совершал. Полицейским лишь бы кого арестовать.

Дело сдвинулось с мертвой точки, конечно, Митрофанов у Михайловой мог лукавить, но с другой стороны, если он совершил убийство, то зачем рассказывать о нем чужим людям, пусть даже женщине, с которой находится в любовной связи. Ведь он может с ней порвать отношения. А она в запальчивости или раздражении кому—то об этом сказать, и не исключена возможность, что такая весть не дойдет до ушей кого—нибудь из сыскных агентов. Можно сделать определенный вывод, что Митрофанов – вор, а не убийца. Отпускать пока его рано, пусть посидит в одиночестве, о жизни подумает, полезно.

Более подходящим кандидатом в убийцы несомненно являлся титулярный советник, по всей видимости державший Анну не только в качестве прислуги, но и вступил с ней в определенные отношения.

Жуков протянул акт вскрытия Ивану Дмитриевичу и, не ожидая вопросов, выпалил:

– Сергеева была убита около двенадцати, таково мнение господина Остена, ничего добавить он не может, кроме того, что женщина была беременна.

Путилин поднял взгляд на Мишу, в глазах читалась заинтересованность и озорные огоньки.

– Ай да, Шнейферов, – и покачал головой, – вот и мотив для совершения преступления. Ай да, Генрих Карлович, немецкая душа.

– Берем под стражу? – заинтересовано произнёс Жуков. Хотя недовольство сквозило во взгляде, вроде бы он и задержал предполагаемого преступника, а оказалось не того, кого следовало.

– Да, Миша. Бери двух агентов и к Шнейферову, но без особого шума, Генрих Карлович может впасть в ярость при таком известии.

– Будет произведено в лучшем виде. Слава Богу, опыт в таких вопросах имеется, – самодовольно сказал Жуков.

– Знаю я тебя, тихо, без излишнего шума, понятно?

– Так точно, господин действительный статский советник!

– Ступай уж, – отмахнулся от помощника Иван Дмитриевич. – я бы и сам поехал, но, увы, к сожалению, не располагаю временем.

– Иван Дмитрич, доставлю в лучшем виде. – и только стукнула закрываемая дверь.

Шнейферов сказался на службе больным и поэтому находился дома. Ему не было жаль убитой прислуги. Мысли тревожили иные.

«Подумаешь не стало одной служанки! – проносилось в его голове, – в столицу каждый день прибывают. Надо заняться поисками новой и непременно помоложе и покрасивше, а вот похищенного жаль, заработано, а не получено в дар. Да и даренное было бы жаль».

Генрих Карлович прохаживался по комнате с чашкой в руке, иногда прикладываясь, отпивая по маленькому глотку уже остывшего чая.

«Надо бы сегодня же дать объявление в газету о новой служанке. Именно сегодня».

Когда раздался звон колокольчика, Генрих Карлович выругался в полголоса и тут же пожалел, что Анны нет, она бы открыла дверь и доложила о пришедшем. А так приходится самому.

– Кого там, – и пошел отчинять дверь.

Добрый день, господин Шнейферов. – Миша улыбался, показывая белые крепкие зубы. – у нас возникло несколько к вам вопросов, которые можно решит в сыскном. Не будете ли так любезны и не проедите со мною в отделение.

– Я болен, – резко обрезал Шнейферов.

– В ваших же интересах. – Жуков была сама любезность, – тем более, что вор задержан.

– Вы, вероятно, хотели сказать – убийца.

– Вы совершенно правы, – а за спиною Миши маячили два высоких агента.

– Тогда прошу меня подождать, пока я буду переодеваться. Прошу, – и Генрих Карлович пригласил пришедших в гостиную.

Через несколько минут титулярный советник, подтянутый, в новой пиджачной паре, вышел из комнаты.

– Я готов, – произнёс он, адресуя фразу куда—то в сторону, неизвестно кому.

Внизу, на первом этаже столкнулись с Севушкиным, который открывал дверь квартиры и с елейной улыбкой и в полупоклоне поприветствовал Шнейферова.

– Добрый день. Генрих Карлович! – не сдержался и полюбопытствовал. – и куда путь держите? – При этом покосился на Жукова.

– В сыскное, Иван Федорович, вот говорят, что убийцу Анны задержали.

– Генрих Карлович, – повысил голос Жуков.

– Все умолкаю.

Севушкин довольным взглядом проводил соседа и сыскных агентов.

– Прошу, – Иван Дмитриевич указал на металлический стул, он попросил проводить Шнейферова в камеру для допросов, не хотелось разговаривать с ним в кабинете.

– Никогда бы не подумал, что в сыскном такие кабинеты. Надеюсь, это не ваш? – с усмешкой проговорил Генрих Карлович.

– Спешу вас разочаровать, не мой.

– Я так и подумал.

– Это допросная для…, – Путилин сделал театральную паузу, – преступников.

– И к какому разряду, господин Путилин, вы относите вашего покорного слугу? – в тоне титулярного советника сквозила нескрываемая ирония.

– Вы сами к какой относите себя?

– Пострадавшей. – с тем же насмешливым тоном продолжил Шнейферов.

– Прекрасно, и вы не имеете ни малейшего соображения, почему оказались в этой комнате?

– Никакого.

– Похвально, мне нравятся спокойные рассудительные люди.

– Увы. Покажите мне хотя бы одного из живущих на земле, кому нравится общество помешанных.

– Соглашусь с вами, Генрих Карлович.

– Так подскажите цель моего появления в этой комнате. Не то ваш помощник, господин Жуков, кажется, не удосужился мне объяснить.

– Не буду играть с вами в вопросы и ответы, но у меня складывается впечатление, что вы все—таки знаете, зачем приглашены в сыскное отделение.

– Ваш помощник сказал, что пойман вор, а я делаю заключение, что если пойман вор, то он является и убийцей, не так ли?

– Не всегда можно прийти к таким умозаключениям, если предположить, что убийца и вор – два разных человека, едва не столкнувшихся над еще теплым телом бедной женщины.

– На все воля Господня, – Шнейферов сидел, закинув ногу на ногу, – он дает жизнь, он и ее забирает.

– Согласен. Только вот иной раз человек берет на себя роль Господа и лишает своего ближнего, не только заработанных средств, но и, что самое неприятное, и самой жизни.

– Может быть, но я бы хотел перейти к вопросу. Ради которого меня вызвали из дому.

Все—таки вы странный человек. Генрих Карлович.

– Не понимаю, чем?

– Хорошо, перейдем к делам нашим скорбным, если вы настаиваете.

– Да, настаиваю.

– В прошлый раз вы мне сказали, что никаких личных с убитой не было, кроме тех, что существуют между прислугой и хозяином.

– Я и сейчас могу это подтвердить.

– И вы говорили, что Анну никто не посещал и она никуда не ходила?

– Да.

– И не могла иметь отношений вне дома?

– Господин Путилин, имела ли моя служанка любовника или нет, мне не известно, но я при приеме предупредил, что не потерплю в доме присутствия мужчин.

– Хорошо. Но вы сможете пояснить тот факт. Что ваша прислуга, не приводящая в дом никого, никуда из него не отлучаящаяся, могла в положенный срок родить дитя.

– Это что, шутка?

– Нет, такими вещами в стенах сыскного не шутят.

– Об этом я не знал.

– И вы утверждаете, что Анна не отлучалась из дома и мужчины у нее не бывали.