В то же день задержали Кушелева, его жену Черни и племянника последней Давида Фарберга, проживающего в столице без паспорта. Лица эти давно находились под особым подозрением сыскной полиции, как ведущие преступный образ жизни, не взирая на то, что кушелевское заведение находилось за городом и за ним должны приглядывать уездные полицейские чины. Скупка краденного, укрывательство воров – это самые безобидные из преступлений, в которых можно было бы обвинить семейство, но Иван Дмитриевич намеренно не делал этого, ибо проще держать такое гнездо под присмотром, нежели с его закрытием приобрести несколько новых, о которых необходимо начинать тайное следствие, выявлять действующих лиц, а так, по крайней мере, одной заботой меньше. Допрос Кушелева и жены ничего не дал, как и обыск, произведённый со всей тщательностью, заглядывали не только в каждую бочку с квашенной капустой, но и тонкими железными спицами прощупали подушки и перины, но не нашли ничего.

Хозяина трактира с женой отпустили, а вот допрос Давида Фарберга продолжили и с большим успехом. Он начал говорить, Путилин вёл разговоры с преступниками по ночам, когда никто не смел потревожить, да и время более располагало к откровенности, тем более, что сего молодца давно разыскивали полицейские власти Княжества Финляндского за две кражи в Гельсингфорсе. Иван Дмитриевич выведал и о вдохновителе ограбления артельщика и о том, где сокрыты деньги. В тайнике, который всё—таки располагался во дворе трактира, было найдено двадцать тысяч рублей, остальные деньги, как и организатор, испарились, словно их не было никогда на белом свете.

Сколько преступлений прошло незамеченными мог рассказать только Николай, да и то, если сам не потерял счёт. Удачливость была в крови у Барбазанова, так ни разу не попавшему в руки вновь созданной сыскной полиции. Вот и хотелось Ивану Дмитриевичу, наконец, познакомиться со счастливчиком, который имел волчье чутьё, а может, хороших информаторов, вовремя приносивших предостережения.

Сейчас наступила минута, которую ни в коем разе нельзя было упускать, ведь второго такого случая можно и не дождаться. Ещё в начале зимы до ушей Путилина дошла весть, что Барбазанов решил сменить не только столицу, но и отечество, захотел, видимо, на покой. Хотя такие деятельные особы никогда не прекращают преступной деятельности. Им нравится ходить по острию ножа, будоража себя и других, но здесь можно отдать должное Николаю, он никогда не искал такого рода популярности, всегда оставался за страницами газет и книг.

– Будьте осторожнее. Иван Иванович, – покачал головой Путилин, словно уже собрался лезть в кладовую, где висели на крючках, лежали по полкам верхнее платье для посещения злачных опасных мест столицы.

– Разрешите, – надворный советник поднялся со стула, – выполнять поручение?

– Не смею держать, – и когда Соловьёв открыл дверь, почти умоляющим голосом произнёс, – будьте осторожны.

Глава тридцать четвёртая. Уж полночь близится…

Проводив гостя, долго сидел в раздумье Иван Кузмич на одном месте в раздумьях о человеческой натуре, потом надел очки и, чтобы освободится от гнетущих мыслей, принялся читать «Евангелие».

Василий Михайлович возвращался на вокзал по рощице, которая совсем недавно стала непосредственной участницей кровавой трагедии. Что—то всё—таки сдвинулось, появились свидетели, пусть дети, но хоть такие. Сталось дело за малым, штабс—капитан ухмыльнулся, предъявить ненайденных злодеев.

Не смотря на упавшее настроение, хотя, что можно было ждать от такого путешествия. Не рассчитывал же Орлов на самом деле привести в наручных оковах убийц. Слава Богу, что есть такие свидетели.

Василий Михайлович давно уловил, что позади кто—то крадётся в обуви на мягкой подошве. Несколько раз украдкой оборачивался, но так и не приметил идущего следом человека. Начало напоминать игру из детства – догони и запятнай.

Боязни не было, охватил охотничий азарт, как же так, боевой офицер, в последние годы посвятивший себя всецело сыскному ремеслу, не может увидеть даже мельком преследователя. Рука, помимо воли, потянулась к рукояти пистолета, который находился всегда при штабс—капитане. В разные передряги приходится попадать, в разные.

Стрельна встретила возвращение Жукова собиравшимся над землёю сумраком, который предвещал окончание столь трудного для сыскного агента дня. Казалось бы, бесцельные пересадки из одного поезда в другой, такие же бесцельные разговоры с пытающимися что—то утаить людьми, добавляли головной боли и чувство горечи, которое застряло в горле комком горечи.

Хорошо, хоть кто—то видел преступников, но как их теперь разыскать? Столица велика, а пригороды? Конечно, надо искать среди знакомых, но не все они, допустим, выявлены, это и предстоит сделать в ближайшее время, ибо чем далее, тем будет труднее отыскать. Скрытный был Мякотин, не иначе боялся выдать доверенную ему под честное слово тайну. Которая, может быть, и привела к погибели.

Миша без цели походил по дебаркадеру. Приводя мысли в порядок. Но так и не смог до конца додумать. Перед ним выросла статная фигура Селивана.

– Здравия желаю, Ваше Благородие! – Полицейский приложил руку к головному убору.

– Здравствуй, здравствуй, – рассеянно ответил Жуков, так и не освободившийся от теснившихся в голове мыслей.

– Разрешите полюбопытствовать? – Страж вокзального порядка переминался с ноги на ногу.

– Да, да, – сказал Миша, сжав губы.

– Вы, – начал Селиван, но увидев отсутствующий взгляд осёкся.

– Что, братец, говоришь?

– Дак я говорю, разрешите вопросец?

– Пожалуйста.

– Скоро душегубов в холодную посадите?

– Скоро, – покачал головой сыскной агент, – скоро.

– Значит…

– Совершенно верно, некоторыми сведениями располагаем и поэтому, – расхвастался Жуков, – арест не за горами.

Селиван улыбался.

– Кстати, господин Орлов не объявлялся?

– Никак нет, – полицейский поедал глазами столь молодого путилинского помощника, но несущего службу в столь непростом отделении, – как отбыли в деревню, так и не возвращались.

– Хорошо.

– Так известны злодеи?

Миша посмотрел на Селивана выразительным взглядом, в котором читалось «сие есть тайна великая и в надлежавшее время будет вынесена на суд людской».

– После трудов праведных хотелось бы стакан чаю, – мечтательно произнёс Жуков.

– Дак, Ваше Благородие, – изумился полицейский, – буфетная открыта.

– Спасибо, голубчик, – тон Миши оставался снисходительным, – там? – И махнул рукой в сторону здания вокзала.

– Так точно, там.

– Да, как появится господин Орлов, скажи ему, что я в буфетной.

– Непременно.

– Благодарю.

Ладонь штабс—капитана охватила рукоять пистолета, но он не стал вытаскивать смертельное оружие, а только замедлил шаг и напрягся, подобием заведённой часовой пружины, готовой в любую секунду вырваться из плена зацепления.

Осторожные торопливые шаги были едва слышны, если бы не прошлогодняя подсохшая листва, то услышал бы Василий Михайлович преследователя, не знал.

Прислушивался со всей чуткостью, но шуршание, то неожиданно приближалось, что сердце, начинало, бешено колотиться в груди, то позади ощущалась враждебная тишина.

Миша распахнул настежь дверь, в буфетной, кроме хозяина заведения, скучающего у стойки, никого не было. Да и тот вскочил, словно ошпаренный, заулыбался и почти на носках лёгкой походкой летел к единственному посетителю.

– Здравия желаем, господин Жуков!

Бровь Миши вздёрнулась, и на лице промелькнуло тень удивления.

– Как, – захотелось спросить путилинскому помощнику, но выражение лица изменилось. Ну, конечно же, станция маленькая, новостей мало, пассажиры наперечёт, все друг у друга на виду. Вот именно, на виду, Миша покачал головой, значит, должны были хорошо запомнить спутников Мякотина. А может быть, они до того невзрачные и незаметные, что вроде бы и были на виду, сродни лакею. Вот он есть, а никогда не вспомнишь, что находился всего, рукой протяни. Об этом не надо забывать, промелькнуло последним.