– В деревне говорят, что барчуки сперва сотоварища ремнём задушили, сняли одежду и унесли с собой, а потом возвернулись спустя какое—то время и голову отрезали.

– Откуда такие познания у деревенских? – Спросил дотоле молчавший штабс—капитан.

– Я подозреваю, что кто—то из них видел сие действо.

– Даже так? – Теперь пришёл черед удивления Жукова.

– Но мне кажется, мальчишка какой из деревенских видел, побоялся взрослым сказать, но тайна пересилила, вот он и поведал товарищам, а от них и до взрослых дошло.

– Любопытно, – переглянулись сыскные агенты, – и ты можешь найти мальчишку?

– Я же сказал слухи, так что доверия особого нет.

– На пустом месте слухи не родятся.

– И то верно, ваше благородие.

– Что ж, Миша, ты поезжай вослед нашим пострельцам, – штабс—капитан выразительно посмотрел на Жукова, – ну, а я займусь расспросами. Вдруг, что удастся выяснить.

– Дельная мысль, – подхватил путилинский помощник, но не стал уточнять, что упомянутые пострельцы, почитай, с неделю, как закончили своё путешествие зловещей шуткой с кровью на руках.

– Так что, Миша, пути наши расходятся, – и Василий Михайлович обратился к Селивану, – в таком вот деле не откажешь в помощи столичным чинам? – Улыбнулся.

– С превеликим удовольствием, ваше благородие, но нам запрещено отлучаться с места службы по всяким сторонним надобностям, – отрапортовал полицейский, не иначе не только дорожил службой, но и был отменным служакой.

– Разве ж помощь в расследовании убийства стороннее дело? – Съязвил на слова Селивана Миша.

– Так точно, стороннее, – с таким же непроницаемым лицом, как и минуту назад, произнес станционный блюститель порядка и добавил, – согласно, – на миг запнулся, вспоминая слышанное от начальства, – регламента службы.

– А… – Было открыл рот Миша, но его опередил Василий Михайлович, – если только «согласно регламента». Тогда вот скажи, что, братец, к кому в деревне я могу обратиться за помощью? Ты ж понимаешь, дело наше деликатное, могут ребятишки молчком отделаться, а нам убийц искать надо.

– Мы что? – Селиван дёрнул плечом, – всегда рады помочь.

– Вот и помоги.

– Перво—наперво, надобно вам, ваше благородие…

– Что ты заладил благородие да благородие, Василием Михайловичем меня зовут.

– Так точно, Ва, – начал тянуть полицейский, словно трудно выговорить имя, – силий Михайлович, так вот перво—наперво стоит поговорить со старостой Иваном Кузмичем, мужик толковый, справедливый, скрывать не станет, если подходец к нему знать.

– Селиван, – прикрикнул на блюстителя станционного порядка Орлов, – не томи, говори начистоту. Мы сюда приехали не чаи распивать.

– Вот в том—то и дело, – полицейский склонил набок голову, словно петух, приготовившийся к бою за право быть в курятнике первым, – Иван Кузмич сперва любит попотчевать, почаёвничать, – Селиван выделил последнее слово, – поговорить о том, о сем, впрочем, ни о чем, но в лоб его спрашивать нельзя, как рак забьётся в щель и молчком отделается от настойчивого гостя.

– Что ж, мне понятно, – Василий Михайлович смотрел на рельсы, уходящие двумя железными нитками вдаль, – как мне его найти?

– В деревню идите по той тропке, подле которой убиенного нашли, она прямо таки на околицу и выведет, а там у любого спросите, вам дом старосты и укажут и даже проведут, хотя в деревне только один двухэтажный. В нем и найдёте, Василий Михайлович, Ивана Кузмича, если он никуда по делам не уехал.

– Благодарю, Селиван, надеюсь воспользоваться твоими советами.

Полицейский приложил руку к голове, продолжил путь по дебаркадеру. Высокий. с прямой спиной, хоть сейчас на парад.

– Любопытные дела, – проговорил спустя некоторое время штабс—капитан, – вот так и узнаешь необходимые сведения почти походя.

Миша молчал.

Василий Михайлович, чтобы молчание было не так утомительно. Вновь достал из кармана потертый портсигар с выгравированным ангелом на крышке, и в самом деле, этот ангел спас от сабельного колотого удара в грудь, когда в одной из вылазок горцев на Кавказе, всегда осторожный и внимательный Орлов кинулся на помощь товарищу и не усмотрел, как из—за одного единственного куста с редкими листьями, перед ним вырос, словно из под земли, бородатый абрек с горящими глазами и обнажённой саблей в руке. Хорошо ещё, что пистолет у разбойника был за поясом, иначе лишился бы своей беспокойной жизни молодой поручик. А так только вмятина осталась на крышке серебряного портсигара.

Впустив струю папиросного дыма, штабс—капитан курил редко, но предпочтение отдавал ароматным и дорогим маркам.

– Что, Миша, будешь отслеживать поездку нашей троицы, – теперь в голосе Василия Михайловича звучала уверенность, что и в самом деле, юнцов было трое и два из них убийцы, —или будем далее вместе продолжать розыски?

– Василий Михайлович, – голос Миши звучал ровно, без какой—либо обиды, – зачем нам время терять, ведь человеческая память имеет особенность по прошествии времени многое забывать.

– Ты прав, – Орлов загасил папиросу, – жди поезда, а я – в деревню. Буду уповать, что найду наших свидетелей.

– Хорошо, – встретимся в отделении.

Штабс—капитан кивнул и пошёл по дебаркадеру к тропинке, что вела через рощицу в деревню.

Глава двадцать восьмая. В деревне

Рощицу было не узнать. Прошла всего неделя с того дня, как приехали к найденному телу, а деревья покрылись маленькими листьями, показавшимися из коричневых и черных, совсем неподходящих мрачностью к весне, ветвям, сквозь прошлогодний серый ковёр просвечивала изумрудная трава. Листья слабо колебались на ветвях яркими зелёными тенями и тихо скользили вослед лёгкому ветерку, который то внезапно просыпался, то также внезапно утихал: зашумит, поиграет невысокими деревьями и кажется, что оживает все кругом, балеринами закачаются гибкие концы веток. По бесконечно—бирюзовому небу едва двигались редкие белоснежные облака, напоминающие корабли, плывущие по бескрайнему воздушному океану, распустив на мачтах паруса. Их пушистые и прозрачные края медленно, но изменялись с каждой секундой. Облака таяли на глазах, не давая земле теней.

Василий Михайлович шёл по протоптанной тропинке, мыслей особо не было, просто, дышал полной грудью и наслаждался пришедшей весной, хотел только припомнить название деревни то ли, в самом деле, забыл, то ли не слышал.

Не хотелось выходить из рощицы, такое умиротворение: шум молодых листьев, гомон птиц, скрип почвы под ногами, что не хотелось заниматься продолжением мрачной истории, стоившей жизни молодому полному сил юноше, которому жить бы и жить. Но судьба распределилась иначе, сперва шнурок или верёвка, а потом и острый нож довершили печальное дело.

Впереди показались крыши изб, а за ними и сами бревенчатые дома, одно и двухэтажные, огороженные заборами, где невысокие с редкими жердями, где высокие с частыми широкими досками без просветов, не выдавая постороннему взгляду, что там стоит и творится, какая живность ходит по двору.

Штабс—капитан остановился на дороге с высохшими пятнами от прошлых луж, спросить было не у кого о доме старосты, но памятуя о том, что самый большой деревянный местного начальника, направился к крыше, особняком возвышающейся на другом краю деревни.

Ворота были открыты, Василий Михайлович обернулся, улица пуста. Сыскной агент с некоторой опаской ступил во двор.

– Хозяин, есть кто? – Кликнул Орлов и поднялся на крыльцо по основательно сработанным ступеням, отворил дверь в сени, из которых пахнуло прохладой. Вновь кликнул, – хозяин, есть кто дома?

Сыскной агент не стал входить в дом, постоял на крыльце, недоумевая, куда подевались хозяева. Решил все—таки дождаться, достал из портсигара папиросу, но не успел запалить огня, как со двора раздался довольно низкий голос.

– День добрый, – у крыльца стоял низкого роста мужчина, голубые большие глаза первое, что привлекало взгляд. Короткие волосы, казалось, торчали во все стороны, словно показывали, что живут отдельно от хозяина, борода с седыми нитями лопатой спускалась на грудь и губы скрывались под густыми усами. Полинялая рубаха какого—то серого цвета, а засученные рукава открывали натруженные руки, покрытые светлыми, едва заметными волосами. На ногах покрытые пылью сапоги, в которые были заправлены с заплаткой на колене черные шаровары. Мужчина склонил голову набок и с нескрываемым любопытством смотрел на штабс—капитана, как понял Орлов, изучал. – Заходи, – произнёс хозяин и первым вошёл в дом.