зил лемех глубоко в землю, словно нанес ей рану, обна¬

жив ее черное девственное нутро. Остальные продолжали

нещадно хлестать лошадь, чтобы она не останавливалась.

—      Дья-а-а-а-а-а-а-вол!..

И вот в этой пустыне впервые с сотворения мира про¬

легла борозда; неровная и извилистая, она протянулась

до флажка, обозначавшего противоположный край поля.

Лескано побежал на выстрел и еще издали увидел сол¬

дат, окруживших тело индейца. Ремихио доложил сержан¬

ту, начальнику караула, почему он открыл огонь. Тот про¬

ворчал:

—      Индейцем больше, индейцем меньше, это не важно.

Но угораздило же тебя уложить именно этого!.. Ну и

рассердится полковник, когда узнает!

Врач с первого взгляда понял, что в его услугах уже

нет надобности, но из профессиональной добросовестности

все же наклонился над индейцем. Тот лежал ничком, впив¬

шись в землю скрюченными пальцами Лескано перевернул

его на спину и осмотрел отверстие в груди, пробитой пу¬

лей на вылете. Земля под ним была в сгустках крови.

—      Унесите его!.. Мне здесь нечего делать... — сказал

Лескано.

31

Пока солдаты поднимали убитого, он с восхищением

смотрел на его могучее, прекрасно сложенное тело, каза¬

лось созданное для вольной и суровой жизни на пустын¬

ных просторах пампы. Подобное чувство исключало обыч¬

ные предрассудки. Как врач, он хорошо знал по опыту,

что человек с бронзовой кожей ничем не отличается от бе¬

лого: они равно чувствительны к боли, равно подверже¬

ны смерти. Он считал, что только земля вечна и что в

ожесточенной борьбе за овладение ею люди забывают

главное: все, что живет и умирает, принадлежит земле.

Он проводил взглядом солдат, уносящих индейца, и

увидел поодаль другую группу—это несли на кладбище

останки Франсиски и Басана.

«Здесь пашут, чтобы посеять семена, которые земля

обратит в плоды, — подумал он, — а там предают земле

тех, кто принес плоды прежде, чем погиб. Жизнь продол¬

жается в новых всходах...»

Но, словно вдруг отдав себе отчет в том, что он цеп¬

ляется за эту мысль, чтобы заглушить другую, более важ¬

ную, хотя и очень неприятную, Лескано прошептал, как

бы оправдываясь:

— Может быть, нам простится все, что мы творим, ес¬

ли благодаря этому мы сделаем жизнь тех, кто рождает¬

ся или родится потом, более счастливой.

Он подумал о новорожденных, которых кормила гру¬

дью Марселина, и сразу же вспомнил, что еще не распоря¬

дился перенести сержанта Сорию в ее палатку.

Пахарь вернулся и начал новую борозду, на этот раз

прямую и ровную. Солдаты перестали хлестать ж(фебца,

но не спускали с него глаз. Он шел весь в испарине, пону¬

рив голову, роняя пену с удил. Лемех взрезал землю, и,

поднятая отвалом, она ложилась жирными глыбами. Не

доходя до того места, где рухнул индеец, жеребец заржал,

как бы окликая трех товарищей убитого, которые, сидя

на земле, с языческим фатализмом ждали решения своей

судьбы, или моля хозяина помочь ему освободиться от

постыдного рабства. Ржание без ответа заглохло в бес¬

предельной степной шири. Бесчувственные солдаты снова

принялись хлестать жеребца. Окончательно покорившись,

он уперся копытами в землю, напряг свои мощные мус¬

кулы и повлек плуг.

32

Лемех прорезал большое пятно, оставшееся там, где ле¬

жал убитый индеец, а отвал смешал с землей фиолетовые

сгустки крови*

П

Мало-помалу лагерь превращался в форт. Вместо па¬

латок были построены два просторных барака, один под

казарму, второй для семей солдат, отделенные один от

другого пустырем, который по плану Вильялобоса должен

был со временем стать площадью. Вокруг этих строений и

вдоль намеченных вешками улиц раскинулся поселок. Ров,

затопленный водами реки, образовал оборонительный пояс,

местами усиленный прочной изгородью. На пригорке воз¬

вышалась сторожевая башня, с которой вел наблюдение

часовой. Расположение форта отвечало тактике Вильяло¬

боса, считавшего необходимым основывать селения с та¬

ким расчетом, чтобы они прикрывали тыл и упрочивали

завоевания войск.

На государственной ферме зеленел испанский клевер,

выделяясь среди дикой растительности. На краю пашни

саженцы ивы боролись за жизнь, с трудом привыкая к но¬

вому климату. На них уже садились тиранны и ржанки в

промежутках между неутомимыми поисками зерен, кото¬

рыми они набивали зобы. Поодаль, на выгоне, густо по¬

росшем травой, паслись лошади вместе с множеством за¬

горелых до черноты ребятишек, то и дело влезавших на

спину или на круп животных, не боясь солдат, пристав¬

ленных смотреть за табуном.

Форт казался островком в безбрежной пампе. Пусты¬

ня вела правильную осаду этой крепости в глухой, ковар¬

ной борьбе против захватчика. Она покрывала чертополо¬

хом, крапивой, репейником и ромашками едва приметную

тропку, по которой возницы определяли путь; в сообщни¬

честве с дождями расставляла капканы непролазной гря¬

зи, чтобы увязали высокие колеса повозок и выбивались

из сил запряженные в ярмо быки; обманывала ожидания

людей, когда, совершив длинный переход под палящим

солнцем, в пыли, они рыли колодец, чтобы утолить сво¬

дящую с ума жажду, и доставали со дна его горькую или

вредоносную воду. Вот почему костями, как вехами, была

обозначена дорога в Мертвый Гуанако, куда не всем дово¬

дилось добраться. Но ни враждебность природы, ни набе-

3 Э, Л. Кастро      33

ги индейцев не могли помешать подвозу провианта и сна¬

ряжения, хотя много повозок гибло. Несмотря на голод и

жажду, завоеватель упорно цеплялся за землю, вчера еще

чужую. Однако его господство, которое зиждилось на си¬

ле смертоносного оружия, простиралось лишь на район,

патрулируемый войсками.

Равнина по-прежнему оставалась огромной западней.

Неукротимая враждебность индейцев держала пришельцев

в вечной тревоге. Все, что они строили, носило отпечаток

неустойчивости и временности, словно со дня на день они

ждали сокрушительного набега и полного опустошения

селений.

Мертвый Гуанако находился под защитой войска, под¬

чинявшегося строгой дисциплине. Каждый день перед рас¬

светом тишину нарушали пронзительные звуки фанфары.

Этот повелительный сигнал обрывал сон солдат и за¬

ставлял их вскакивать, словно их подбрасывала пружина.

Хотя чаще всего это была обычная учебная тревога, все

опрометью бежали седлать лошадей и выстраивались в бое¬

вом порядке, как если бы им предстояло отразить ярост¬

ный натиск туземцев, вооруженных страшными мохарра *.

Для сержанта Сории это были самые горькие минуты. В

него так въелась дисциплина, что при звуке трубы он

вздрагивал всем телом на своей походной кровати. Не раз,

когда он метался в жару, Марселине приходилось силой

удерживать его в постели. Еще и теперь, заслышав сиг¬

нал, он нервно мял одеяло и сжимал зубы, а потом укры¬

вался с головой и лежал, не произнося ни слова. Марсе-

лина привыкла к мрачному молчанию кума, который не

раскрывал рта с той самой минуты, как она сообщила

ему о смерти Франсиски. Она сделала для сержанта все,

что могла, и радовалась, что он выжил. Больше она ниче¬

го не могла сделать. У нее и без того хватало хлопот с

детьми. Они росли здоровыми и крепкими, но сама она

стала худая, как щепка, кожа да кости: дети, как пиявки,

высосали из нее все соки, пока сна кормила их грудью.

Порой напоминая волчицу, стерегущую детенышей, она

любовалась ими, гладила их своими шершавыми руками, го¬