деясь, что сон окончательно успокоит мужа.

—      Ладно, пойдем, — согласился он, беря со стола

лампу.

Вдали опять одна за другой залились собаки, взбудо¬

раженные полнолунием.

Сеферино радушно принял Мануэля. Он не задал ему

ни единого вопроса и не стал вдаваться в подробности

его ухода с фермы. Только потом, из рассказов самого

Мануэля и Клотильды, он узнал, что произошло. Он не

стал высказывать своего мнения по этому поводу, но

приложил все усилия, чтобы поднять дух расстроенного

племянника. К счастью, Маноло увлекла работа в меха¬

нической мастерской, куда он поступил учеником, и он

возвращался оттуда успокоенный и повеселевший. Кло¬

тильда и Пабло регулярно наведывались к Сеферино, а

если случалось, что они не приезжали дольше обычного,

он сам отправлялся на ферму на своем тощем, как скелет,

одре. Таким образом, Мануэль был по-прежнему в курсе

домашних новостей. Он жадно расспрашивал, что делает¬

ся на ферме, и, как бы оправдываясь перед дядей, однаж¬

ды признался:

—      Я никогда не думал, что мне будет так тяжело уйти

из дому.

Сеферино, добродушно посмотрев на него, ответил:

—      Да, тяжело покидать то, что любишь, хотя еще тя¬

желее делать то, чего не любишь.

Маноло задумался и, с минуту помолчав, сказал:

—      Не понимаю, как отец может так вести себя, ведь он

человек неглупый. Никогда мне с ним не столковаться.

—      Да, никогда вам не столковаться, — согласился Се¬

ферино,— хотя Панчо хороший человек.

Уже не в первый раз при Маноло так отзывались об

отце, но теперь это не вызвало у него раздражения.

16 Э, л. Кастро      241

—      Хороший?.. Если он такой хороший, то почему он

не хочет ничего слушать и не понимает простых вещей?

Сеферино тихо засмеялся, но в его смехе Маноло не

услышал ничего обидного или оскорбительного.

—      Вы никогда не столкуетесь, — продолжал он важ¬

но, — потому что ты крыло, а Панчо — корень. Корень

тянет в глубь земли, а крыло — к небу. Но, в конце

концов, вы взрослые люди и можете идти по тому пути,

который вам по сердцу. Хуже донье Элене, которая не

знает, то ли ей податься за тем, то ли за другим.

Слова дяди объяснили Маноло поведение матери в

день его ссоры с отцом.

—      Пожалуй, вы правы, — проговорил он с грустью.

—      Не горюй, парень, ты молод, и еще все наладит¬

ся, — ободрил его Сеферино голосом, полным сочувствия,

как бы предлагая племяннику не принимать близко к

сердцу того, что он сказал раньше.

Но это не рассеяло озабоченности Маноло, которого

тревожили мысли о матери и о ферме.

Однажды утром, когда они пили мате перед уходом

Мануэля в мастерскую, он выразил беспокойство по по¬

воду того, что вот уже несколько дней ни Пабло, ни

Клотильда не приезжали в селение. Сеферино, привыкший

жить один, только теперь обратил на это внимание.

У него, правда, болели суставы, но, чтобы успокоить Ма¬

ноло, он сказал:

—      Съезжу-ка я на ферму. По-моему, они не приез¬

жают потому, что готовятся к уборке и у них много ра¬

боты.

Когда Мануэль уходил, Сеферино, собираясь седлать

свою тощую клячу, со смехом крикнул ему вслед:

—      Если мой скакун не сдохнет по дороге, к ночи вер¬

нусь.

Придя в мастерскую, Мануэль принялся смазывать

отремонтированный накануне грузовик. Скоро его руки и

платье были испачканы тавотом. Покончив со смазкой, он

не устоял перед искушением включить мотор и выехать

на улицу, чтобы испытать машину. Он покружил немного

по соседним улицам и вернулся как раз в ту минуту,

когда против мастерской остановился грузовик, гружен¬

ный мешками с кукурузой. Узнав в водителе соседа по

ферме, он подошел поздороваться с ним, как вдруг заме¬

тил, что из одного плохо зашитого мешка сыплется маис.

242

Мануэль подставил ладонь и по многолетней привычке

сжал в руке сухие спелые зерна, которые захрустели, вы¬

скакивая из пригоршни, как стекляшки.

—      Как дела, Сория?—спросил фермер.

—      Хорошо, — ответил Мануэль, думая о другом. По¬

том, спохватившись, улыбнулся и сказал: — У вас из

мешка сыплется зерно.

Водитель быстро стянул расползшийся шов. Маноло

между тем, чувствуя острую тоску по дому, продолжал

сжимать в руке зерна кукурузы.

Сходное, хоть и несколько иное чувство испытывал

Сеферино, проезжая по знакомой дороге. Он вспоминал

былые времена, когда молодым парнем ездил с почтовой

станции в селение и из селения на почтовую станцию.

Тогда он слыл лучшим наездником в округе. Правда, в

ту пору к его услугам были породистые лошади всех ма¬

стей — выбирай по вкусу. Он доставал себе прекрасных

скакунов и мастерски объезжал их. Вспоминая этих ска¬

кунов, он как бы вновь переживал давние похождения.

Он засмеялся при мысли о запоздалой ревности Кло¬

тильды. Да еще к кому — к жене Кардосо! У него было

немало других женщин, к которым она могла бы ревно¬

вать, если бы знала о них. Каждая из этих красоток была

связана в его памяти с лошадью, на которой он ездил

в то время. Но теперь и с женщинами, и со скакунами

было покончено. Возраст и больные ноги не позволяли

больше куролесить. К тому же верная Клотильда, кото¬

рой он не дал сына в награду за все, что она вытерпела

от него, вполне заслуживала, чтобы он посвятил ей оста¬

ток жизни.

Позади послышались гудки. Сеферино хотел уступить

дорогу мчавшемуся автомобилю, но его лошадь продолжа¬

ла плестись, не прибавляя шагу, и машина чуть не сшибла

его. Его не особенно возмутила неосторожность шофера,

но, заметив в машине людей в военной форме, он презри¬

тельно проворчал: «Должно быть, солдаты».

Оттого, что он бил пятками лошадь и давал шенкеля,

пытаясь подогнать ее, ревматические боли у него обостри¬

лись. Но он уже подъезжал к изгороди фермы. День вы¬

дался на редкость погожий. Ярко сияло солнце, и по го¬

лубому небу плыли легкие облака. Глядя на поле, покры¬

тое высокой спелой кукурузой, Сеферино на мгновение

представил себе суходол, заросший дикими травами уже

243      16s"

желтеющими в эту пору, и ему показалось, что стоит

только привстать на стременах, как он увидит за стеной

кукурузы чистую степь, простершуюся ровной скатертью

до самого горизонта. Но боль в ногах помешала ему при¬

подняться, да и простора, о котором он мечтал, больше

не существовало. Сколько бы он ни привставал в стре¬

менах, он увидит только кукурузные стебли, деревья,

фермы и мельницы. В этих местах плуг уничтожил поля,

какими они были в дни его молодости. И это произошло не

вчера, а уже давно. Чтобы снова найти эти поля, он уез¬

жал на юг, в те края, где нет ни изгородей, ни межей

и где воцаряется могильная тишина, когда землю покры¬

вает снег. Там от холода у него и начался ревматизм,

который мучит его до сих пор. Он постарел, это верно.

Но, если бы у него прошла эта хворь, он мог бы помчать¬

ся туда опять, увидеть бескрайную равнину и такое же

бескрайное небо и снова лига за лигой скакать навстречу

ветру, наслаждаясь свободой, которую он всегда так лю¬

бил.

Сеферино заерзал в седле, и у него к горлу подкатил

ком. Он прищурился, словно его взор застлала пелена.

Им снова овладело беспокойство, не оставлявшее его всю

жизнь,— та самая жажда простора, которая томила его в

молодости. Мысль о том, чтобы еще раз пуститься в даль¬

ний путь, начинала преследовать его, как навязчивая идея.

Сеферино миновал изгородь и направился к усадьбе