ку, чтобы схватить ее за гриву, встала на дыбы и понес¬

лась, всполошив весь табун. Сория, следивший за крест¬

ником, хотел было запереть калитку, но не успел: весь та¬

бун следом за необъезженной лошадью вырвался из заго¬

на и помчался в открытую степь, подгоняемый лаем своры

собак.

-— Эх, ты, растяпа! — крикнул Сория.— Не умеешь

обращаться с лошадьми!

В коррале остался только конь индейца, безучастный

к переполоху. Пристыженный Сеферино подбежал к же¬

ребцу, собираясь вскочить на него и погнаться за табуном.

52

Но лошади уже сдержали бег, заслышав пронзительный

свист. Это на особый лад свистел Панно, появившийся с

лассо в руке. Животные с минуту помедлили, как бы ко¬

леблясь, повиноваться ли его зову или снова пуститься

вскачь. Потом одна лошадь заржала и, отделившись от

табуна, повернула назад, за ней последовали остальные.

Сория, не спускал глаз с сына, который, не переставая

свистеть, вошел в корраль, где через минуту был и табун.

Когда калитку заперли, Панно и Сеферино уже ничего

не стоило заарканить строптивую лошадь, привязать ее к

частоколу и оседлать.

Дон Ахенор продолжал наблюдать за сыном, который,

не замечая этого, затягивал подпругу. Как только Сефе¬

рино вскочил на лошадь, Сория сказал ему:

—      Держись покрепче в седле, да гони ее, вот и все. Не

жалей плетки!

—      Не бойся, крестный, я знаю ее норов,— храбро от¬

ветил Сеферино и крикнул Панно: — Пускай!

Тот отвязал кобылу, и Сеферино хлестнул ее плетью.

Лошадь встала на дыбы. Сория вытянул ее хлыстом по

крупу. Животное взбрыкнуло, и Сеферино пришлось изо

всех сил сжать ноги, чтобы удержаться в седле.

—      Плеткой ее! — крикнул дон Ахенор.

Сеферино гикнул, как индеец, и принялся немилосерд¬

но хлестать скакуна. Лошадь взъярилась и понеслась во

всю прыть, не слушая поводьев. Марселина, услышав кри¬

ки и лай собак, вышла из ранчо как раз в ту минуту, ко¬

гда лошадь опять встала на дыбы, пытаясь сбросить Сефе¬

рино.

—      Он убьется! — закричала она. — Как же вы, кум,

позволили ему сесть на дикую лошадь?

—      Дикую? — проворчал дон Ахенор.— Какая же она

дикая?.. Свистни — и прибежит, как собачонка.

Он искоса посмотрел на Панчо и сел. Марселина, то¬

же разбиравшаяся во всем, что касается лошадей, убедив¬

шись, что сын крепко держится в седле и кобылице его

не сбросить, успокоилась и снова принялась хлопотать по

хозяйству. Панчо следил взглядом за исхлестанной и бе¬

шено мчавшейся лошадью, пока она не скрылась вдали.

Смеркалось. Туманная дымка уже застилала горизонт.

Низко-низко, над самой землей, пролетела стайка птиц,

выбирая место для ночлега. Панчо пригнал табун с водо¬

поя. Марселина уже несколько раз выглядывала в дверь,

53

тревожась за Сеферино, который что-то долго не возвра¬

щался. Дон Ахенор, сидевший под навесом, свернул уже

вторую сигарету. Время от времени он поднимал голову

и всматривался вдаль. Сумерки сгущались. Наконец он

сказал сыну:

—      Съезди посмотри, где запропастился Сеферино.

Панчо уже направился к корралю, когда со сторонь|

селения показалась почтовая карета. «Кто бы это мог

быть?» — подумала Марселина. Как только повозка оста¬

новилась, возница соскочил с козел и, отогнав собак, по¬

дошел к Сории.

—      Я привез инженеров, они хотят взглянуть на вашу

станцию, — сказал он, — это минутное дело.

Из повозки вылезли двое мужчин в городском платье.

Один из них держал в руках план местности. Они говори¬

ли между собой на каком-то непонятном языке, не обра¬

щая внимания на обитателей ранчо. Сделав пометки в пла¬

не, они с непроницаемыми лицами сели в почтовую карету

и уехали.

—      Должно быть, гринго. Даже не поздоровались,—

мрачно проворчал Сория, едва они тронулись.

Еще не улеглась пыль, поднятая повозкой, как появил¬

ся Сеферино на загнанной лошади. Почуя корраль, она

заржала. Дон Ахенор сделал несколько шагов навстречу

всаднику и остановился. Лицо Сеферино сияло гордостью.

—      Вот и я, крестный. Она артачилась почти до самого

селения, но, когда примчалась к фермам и попала на

пашню, покорилась.

—      На пашню?

—      Ага. Гринго вспахали поле, а по пахоте ей было

трудно скакать, и она сдалась.

—      С каких это пор объездчики ищут пашню? — пре¬

зрительно сказал Сория.— Видно, ты из тех ездоков, что

сидят в седле, как собака на заборе.

Он повернулся спиной к Сеферино и ушел в ранчо.

Сеферино, минуту назад так гордившийся своим подвигом,

сник. Он расседлал лошадь, отер с нее пот и пустил в та¬

бун. Но по натуре он был не из тех, кто долго страдает

от упреков. Он подошел к Панчо, который тихо сидел,

глядя в поле, объятое сумраком, и стал рассказывать:

— Я не давал ей спуску, не моя вина, что ее потянуло

на пашню. Чего она только не выкидывала, но так и не

смогла меня сбросить... А уж как ей хотелось!

54

Не обращая внимания на молчание Панчо, по-прежне¬

му задумчиво смотревшего в степь, он с жаром продол¬

жал:

—      Знаешь, когда я вырасту, я стану объездчиком.

Панчо все молчал.

—      От тебя слова не добьешься,— с досадой сказал

Сеферино.

—      А что мне говорить?

—      Да хоть что-нибудь... Например, что ты будешь

делать, когда вырастешь?

Не отрывая глаз от степи, Панчо коротко ответил:

—      Что делаю, то и буду делать. Здесь останусь.

Сеферино стало скучно. Он охотно растолкал бы Панчо

или, затеяв драку, хватил бы его плашмя мачете, чтобы

вывести из этого созерцательного состояния. Однако он

решил оставить его в покое и ушел в ранчо. Войдя, он сра¬

зу понял по лицу крестного, что его дурное настроение

уже прошло, и хотел было объяснить, что попал на паш¬

ню нечаянно, но мать, взглянув на него, спросила:

—      Где Панчо?

—      На дворе.

Марселина вышла. Хотя все вокруг тонуло в полутьме,

она тотчас нашла взглядом Панчо и сразу заметила, как

сосредоточенно он смотрит в мглистую даль. Выражение

его лица пробудило у нее воспоминания о далеком про¬

шлом.

—      Весь в мать,— прошептала она. Потом, повысив

голос, сказала: — Пойдем, сынок... Зачем ты сидишь один

в темноте? Что это у тебя за привычка?..

Панчо встал, но взор его, как бы вобравший в себя

сумеречную мглу, не прояснился и лицо сохраняло строгое,

почти суровое выражение, которое так беспокоило Мар-

селину.

—      Нехорошо оставаться на дворе, когда уже темно,—

мягко добавила она.— В это время бродят души грешни¬

ков, поэтому я и зову тебя домой.

Она вошла в дом. Следом за ней вошел и Панчо.

Они поужинали и, как обычно, сразу пошли спать. Ре¬

бята легли в комнате, смежной с кухней. Сеферино соби¬

рался описать Панчо во всех подробностях, как он объ¬

езжал лошадь, но, так как тот продолжал упорно молчать,

у него пропала всякая охота рассказывать. Скоро на поч¬

товой станции воцарилась тишина. Лишь изредка слы-

55

шалея крик совы или отрывистый лай собаки. Поздней

ночью Сеферино спрыгнул с кровати, подбежал к двери,

прислушался и, вернувшись назад, стал трясти Панно:

—      Вставай!.. Вставай!..

Тот встрепенулся и вскочил.

—      Что такое?.. Что случилось?..

—      Ты слышишь?.. Слышишь?.. Гурт!—дрожащим от

волнения голосом крикнул Сеферино и, снова подбежав к

двери, стал жадно прислушиваться.

Издалека доносился топот тысяч копыт и лай, на ко¬

торый откликнулись собаки с почтовой станции. Потом