Главным направлением биологических дискуссий в 19301940-е годы был вопрос о роли наследственности и среды в развитии организма. Например, в области социологии это вопрос о том, чего больше в человеке — биологического или социального, т. е. нужно ли воспитывать ребенка или его судьба полностью определяется его генами — вопрос, породивший давние дебаты вокруг евгеники и других дисциплин, касающихся социологии и генетики человека, да и сейчас всё ещё вызывающий страстные малокомпетентные споры. В области сельского хозяйства — это вопрос о том, должны ли условия выращивания быть существенной частью семеноводства и селекции растений и должны ли учитываться условия содержания и кормления при разведении и селекции животных, что, в свою очередь, сделало предметом обсуждения важность генетики для сельскохозяйственной практики.
Трагедия состояла в том, что предмет дискуссии был столь важен, а проблема еще столь неразработана, что, не желая успокоиться и стремясь подавить друг друга за недостатком научных аргументов, оппоненты переходили с предмета дискуссии на личности. Действительно, вспомним речь нашего ведущего генетика А. С. Серебровского на IV сессии Академии сельскохозяйственных наук в декабре 1936 г.: «Снова подняло голову ламаркистское течение в нашей агрономии и животноводстве, течение архаическое, объективно реакционное и потому вредное» (Спорные вопросы. 1937, стр. 72). И речь его оппонента И. И. Презента на той же сессии: «… а знамя дрозофилы, украшающее грудь многих генетиков, мы оставляем тем из генетиков, для которых дрозофила стала кумиром, заслоняющим от них всю замечательную радость построения обновленной советской науки, науки социализма» (Спорные вопросы. 1937, стр. 398).
Сам же Т. Д. Лысенко не считал экспериментальные данные генетики и сельскохозяйственной биологии противоречивыми, а говорил лишь о различной интерпретации этих данных: «Если детально разобраться в вопросе изменения наследственности под влиянием условий жизни растений и животных, то оказывается, что нет противоречий между фактическим экспериментальным материалом генетиков, с одной стороны, и как бы противоположными фактами сельскохозяйственной практики, с другой стороны» (Лысенко 1949, стр. 477–478).
Но на деле стороны не желали понять друг друга и не шли на проведение совместных исследований, а лишь обвиняли друг друга, что в большой степени и обусловило печальное положение в российской биологии тех лет. Несогласие во взглядах перерастало во взаимную неприязнь, а впоследствии, когда государство было привлечено для разрешения их научных споров, привело к административной и политической борьбе и уничтожению научного наследия друг друга.
Психологическая мотивация противостояния. Не исключено, что научное противостояние Т. Д. Лысенко и его оппонентов усиливалось еще и тем, что Т. Д. Лысенко и его соратники, с одной стороны, и многие советские генетики тех лет, с другой, олицетворяли собой два полюса сложной научно-социально-политической структуры страны тех лет. А именно, Т. Д. Лысенко происходил из крестьян, прибыл в Москву с периферии страны, представлял прикладную науку. Многие же генетики вышли из более высоких социальных слоёв населения, родились и жили в Москве, Петербурге и других крупных городах, работали в фундаментальной науке. В те годы между разными сословиями все еще стояла стена давней классовой неприязни, городские свысока относились к деревенским, чванство Москвы по отношению к провинции — и сейчас притча во языцех, снобизм же академической науки по отношению к сельскохозяйственной был всегда её отличительной чертой в нашей стране. И что ещё характерно для любых наших дискуссий (что научных, что ненаучных, в царской ли России, в СССР, или в современной России) — это
Диспут
ненависть к высказывающим иные взгляды. Сегодняшний день даёт тому яркие примеры: наиболее популярные телевизионные дискуссии на главных каналах страны сейчас — это когда спорщики мгновенно переходят на личности, не вникая в слова и смысл противоположной стороны, и когда ими движет желание доказать свою точку зрения через оскорбление и уничтожение оппонента. Так же происходило и в те далёкие годы.
Вот пара показательных высказываний генетиков о животноводах: «Я с десятками [овцеводов] обсуждал вопрос о селекционной работе в каракулеводстве и могу со всей уверенностью заявить, что все их наблюдения, весь их опыт в отношении передачи по наследству отдельных селекционных признаков настолько элементарны и часто настолько смехотворны, что ни в какой мере не могут быть положены в основу селекционной работы» (Б. Н. Васин, Рецензия на работу Поманского; цит. по И. И. Презент [1938, стр. 95]; курсив мой — Л. Ж.). Генетики А. С. Серебровский и М. М. Завадовский называли крупнейшего нашего зоотехника М. Ф. Иванова — главу российского животноводства — «учёным чабаном», чтобы подчеркнуть, что они не считают его учёным (Спорные вопросы. 1937, стр. 234). Поэтому Т. Д. Лысенко упрекал генетиков: «Часть из этих ученых не читали или плохо читала Дарвина и Тимирязева и почти все считают ниже своего достоинства знать работу тех противников, с которыми они в настоящее время спорят» (Спорные вопросы. 1937, стр. 452).
При таком к ним отношении со стороны генетиков практические работники больше доверяли Т. Д. Лысенко, который принимал их опыт и говорил понятным им языком. Уместно вновь привести следующую характеристику Т. Д. Лысенко, данную зарубежным ученым: «Он крестьянин и понимает крестьян. … Он — лидер деревни. Что он говорит им — то претворяется в жизнь. И он олицетворяет диалектический материализм в действии; он дает колхозам практическую философию. Миссионеры этой веры должны быть менее утонченны, чем средний интеллигентный и хорошо образованный учёный» (Ashby 1947, стр. 115). В те годы в Т. Д. Лысенко видели человека, связывающего «всю свою работу с крестьянским полем, ищущего прямого подхода к решению жгучих, насущных текущих задач сельского хозяйства» (Дубинин 1989, стр. 154).
Упомянутые выше личностные особенности сами по себе не должны были бы вызывать непонимание друг друга, но они создавали почву, на которой дискутирующим сторонам было трудно придти к взаимопониманию и сотрудничеству после начавшейся между ними научной борьбы с применением уничтожающих политико-административных методов.
Необоснованные заявления генетиков. Окрыленные успехами хромосомной теории наследственности, генетики порой выходили за пределы компетенции своей науки и делали не подкрепленные экспериментальными данными опрометчивые заявления и предложения, которые углубляли пропасть между ними и практиками.
Директор Всесоюзного института животноводства Г. Е. Ермаков говорил по этому поводу: «Академик Н. К. Кольцов поучал зоотехников, в т. ч. проф. П. Н. Кулешова и акад. М. Ф. Иванова, что зоотехния идет по неправильному пути. Акад. Н. К. Кольцов обещал на основе генетического анализа дать через год синтетический каракуль. Проф. П. Н. Кулешов тогда же указал ему, что это невозможно. С 1927 по 1937 гг. прошло 10 лет, но синтетического каракуля нет» (Спорные вопросы. 1937, стр. 244).
По сообщению А. А. Нуринова (Спорные вопросы. 1937, стр. 235): «А. С. Серебровский при испытании производителей по потомству предлагал формировать стадо таким образом, чтобы в нём были животные от минус варианты до плюс варианты, т. е строение стада производить по так называемой гаусовской кривой», — т. е. методом, способным разрушить структуру стада.
Сами генетики порой говорили о допущенных ими ошибках, например Н. П. Дубинин: «… нам ясно, что у ряда генетиков есть ошибки, подчас очень грубые и дискредитирующие науку. Например, у А. С. Серебровского были грубейшие, реакционные ошибки в вопросах антропогенетики, у него не было достаточно понимания того, что генетика представляет собою только элемент зоотехнической науки. Укажу, например, что в высказываниях некоторых генетиков по вопросу о внутрисортовом скрещивании кроется в дальнейшем возможность дискредитации генетики. Неверно, что внутрисортовое скрещивание ничего не может дать. Мы знаем, что во многих случаях сорт не является практически чистолинейным, т. е. изогенным. Внутри этого сорта самоопыление будет приводить к выщеплению многих генотипов, что может послужить причиной его "вырождения". Т. Д. Лысенко прав, когда он говорит, что скрещивание уменьшает разнообразие. Поэтому скрещивание может восстановить исходное состояние сорта» (см. «Спорные вопросы…, 1937», стр. 335).