ЧЕРВИВЫЕ ЯБЛОКИ

Как раз в это время к нам в школу пришел новый учитель литературы. Это был приятный на вид человек лет тридцати, высокий и смуглый. Его крепкое сложение свидетельствовало о силе и выносливости. Никто не знал, откуда он приехал и какое учебное заведение окончил, однако по его скромной одежде и небольшому количеству ве¬

щей можно было предположить, что, едва сдав последний экзамен в институте, он сел на поезд и приехал прямо в нашу школу. Он привез с собой только маленький потертый чемоданчик и поселился в интернате, в тесной комнатушке, предназначенной для воспитателей.

Одни говорили, что его неизвестно по какой причине перевели из Битольского педагогического училища; другие — что он был студентом, провалился на экзаменах и ради куска хлеба согласился работать в нашем интернате и жить под самым чердаком, населенном вампирами, и, наконец, третьи — что он работал прежде трактористом, окончил трехмесячные курсы комбайнеров, но в документе допустили опечатку: написали «литература» вместо «агрокультура». Вообще «макаронники» любили сочинять о своих учителях разные небылицы и, разумеется, сами не верили тому, что болтали.

Как бы то ни было, новый учитель стал преподавать нам литературу и одновременно работать воспитателем вместе с Божьим поросенком.

Трудно сказать, был ли у него какой-нибудь диплом, потому что в то время даже у многих наших профессоров такового не имелось, но свой предмет он знал прекрасно, и это выяснилось на первых же его уроках. Он постоянно сидел, запершись в своей комнатушке, обложившись книгами, но его широкое открытое лицо всегда было освещено мягкой улыбкой. Казалось, он вот-вот скажет хорошее слово.

Не знаю, как другим, но мне всегда было легче и проще общаться с людьми, не подавляющими окружающих избытком мудрости.

На одном из первых уроков новый учитель сказал нам:

— Не стесняйтесь спрашивать меня обо всем, что вам непонятно. Помните: на уроках я ваш учитель, но в свободное время — ваш старший товарищ.

Ученики старших классов, особенно тех, в которых он не преподавал, часто злоупотребляли его добротой.

212

Однажды, когда он появился в дверях столовой во время обеда, франтик Климе невнятно (рот у него был набит) объявил:

— Берегись, трактор идет!

Шутка была грубой, но многие прыснули.

Кто-то из старших учеников добавил:

— Гусеничный.

Тракторист (таким прозвищем наградили ребята нашего учителя литературы) не мог не слышать этих реплик, но он никак на них не отозвался, подошел к стойке, поговорил о чем-то с поварихами и дежурным и спокойно вышел.

Однако с его появлением в интернате ничто не изменилось. Старшие все также в любое время выходили в город и возвращались, когда им вздумается. Продолжалось и мое рабство у вампиров, которым я регулярно платил налог в виде сигарет. В спальнях становилось все холоднее, а голод — все невыносимее. И хотя я вначале был очарован добротой и человечностью Тракториста, в мою душу постепенно вкралось разочарование, а надежды, что он наведет порядок в интернате, рассеялись. Создавалось впечатление, что новый учитель не проявляет ни малейшего интереса ко всему, что здесь происходит. Делайте, мол, ребята, что хотите, а моя хата с краю.

Вскоре ученики старших классов выкинули такую злую шутку, которая, казалось, перешла все границы. Над дверью комнаты Тракториста они повесили ведро с водой, и, когда он толкнул дверь, чтобы выйти, вся вода вылилась ему на голову. Мокрый, как кот, упавший в колодец, он выглядел очень смешным и жалким. Все мы ожидали, что сейчас он бросится в спальни разыскивать виновников, станет кричать, грозить нам исключением из интерната, но он молча вошел в свою комнатенку и больше оттуда не показывался до самого утра.

Трое суток спустя, когда весь интернат пребывал в глубоком сне, я, как всегда, выполз из своей постели и осторожно открыл дверь спальни. В тот же миг открылась

213

дверь в комнате Тракториста, и из нее высунулась его голова.

— Ты куда, Петров? — спросил он меня равнодушным тоном.

— В туалет, учитель, — соврал я и проследовал по длинному коридору и лестнице во двор, в конце которого меня дожидались вампиры.

Мы закурили, и при слабом свете спички я заметил, что у двоих из них на плечи наброшены одеяла, а третий завернулся в простыню. Мы молча потягивали горький дым, ничуть не интересуясь друг другом. И вдруг перед нами появился еще один вампир, также завернутый в одеяло. Казалось, что он упал с бледного зимнего неба или же материализовался из темноты.

— Дайте затянуться, — попросил он приглушенным голосом.

Один из вампиров протянул ему свою сигарету, однако он вместо сигареты схватил руку, которая ее держала. Вампир сразу же попытался отдернуть руку, пытаясь освободиться, но напрасно. Новый вампир был намного крупнее, сильнее и ловчее трех других. Он поймал еще одного и потянул их обоих за собой.

— Прошу вас, господа, на кофе!

Это был голос нашего нового учителя литературы.

Впервые мне представилась возможность войти в его комнатку. В одном ее углу стояла обыкновенная железная интернатская койка, покрытая серым одеялом, таким же, как наши, но только немного новее. К окну был придвинут стол, ломящийся под тяжестью книг, а рядом со столом старый стул.

— Садитесь на койку, друзья, — спокойно сказал хозяин. — А так как здесь достаточно тепло, можете снять свое вампирское одеяние. Подаю вам пример.

И он сбросил с себя одеяло. Рядом со мной, как желтые восковые фигуры, стояли франт Климе, высокий Герчо, казавшийся сейчас еще выше и еще худее, и Негр. Как ни

214

странно, но я не чувствовал ни малейшего страха, наоборот, мою грудь переполняла радость. Наконец произошло то, на что я надеялся. Теперь я понял, что новый учитель литературы внимательно следил за нами и лишь притворялся равнодушным, чтобы не выдать себя раньше времени. Зато теперь он мог праздновать победу...

Поскольку никто из нас не осмелился принять предложение сесть, хозяин тоже остался стоять. Он внимательно разглядывал всех нас с головы до ног, но на его лице не было ни гнева, ни торжества победителя, а глаза смотрели все так же спокойно, кротко и дружелюбно.

— Ты, наверно, читал Конан-Дойля, товарищ? — неожиданно обратился он к Негру.

Тот встряхнулся, растерялся и замотал головой.

— Нет, не читал, учитель.

— Плохо. Чтобы как следует научиться чему-либо, требуется опытный учитель.

Затем он обратился к Климе:

— Но ты-то, наверное, знаешь Дойля?

— Нет, я не знаю, я не из этого города, — прошепелявил франт, словно рот у него был наполнен горячей кашей.

Тут учитель посмотрел на меня, и я обмер, прочтя в его глазах холодный упрек.

— А ты вытри губы, — сказал он. — С них все еще капает материнское молоко, хотя ты этого и не замечаешь. Впрочем, может быть, сигарета для тебя слаще. Не так ли? А теперь марш спать, уже поздно. Завтра мы еще поговорим с вами, тогда можно будет все поставить на свое место. Спокойной ночи.

От этой словесной пощечины, которую я получил от Тракториста, у меня закружилась голова. Не помню даже, как я оказался в постели. Мне казалось, что я лечу в какую-то бездонную яму и моему падению не будет конца.

На следующий день нам устроили допрос, долгий и мучительный.

А затем наше дело разбиралось на общем собрании мо¬

215

лодежи, на котором присутствовали все ученики и все учителя школы.

Сначала говорил директор. Его речь была слишком длинной, порой гневной и изобиловала поучениями, угрозами и предупреждениями. При этом он был, однако, вполне искренним, и когда по его морщинистым щекам текли слезы, мне он казался отцом, переживающим за своих детей.

— Достаточно нескольких червивых яблок, — сказал он, — чтобы заразить весь сад, и опытный садовод должен принять меры, чтобы зараза не перебросилась на другие яблоки.